(Сентиментальный роман о немцах Советского периода)
Яков Иккес
Книга вторая – часть вторая
редакция:
Антонины Шнайдер-Стремяковой
10
Один умник в России как-то сказал: «Немец, как верба, где ни воткни там прорастет!» Как бы трудно ни было, мы начали в Уюке пускать корни. В общих бараках кое-кто занялся побелкой, на подоконниках появились цветочки, преобразились мазанки второй улицы, появились новые колодцы и сортиры во дворах. На улице появились робкие стайки уток и гусей, в воздухе запахло скотским навозом. За сараями и на крышах появились остроконечные копна сена и запаса топлива, а по утрам закукарекали горластые петухи. Копались теперь погреба для хранения урожая картошки и овощей, собранных с огородов. В нашем сарае тоже появилась жизнь: захрюкал поросенок, замычала корова и радовал глаз первый теленок. С появлением в доме снохи и у нас запахло жизнью. У меня появилось какое-то новое ощущение - тяга к дому, теплу и уюту. Правда, чтобы мать оставляла нас в первые дни одних, пришлось крепко поскандалить!
- Я так и знала, что теперь тебе не нужна! - закатила она истерику и несколько дней не появлялась. Это нас, молодых, расстроило не сильно...
Через неделю она появилась и, мирно сопя, достала из сундука огромную, пахнущую нафталином, старинную юбку голубого цвета и сказала:
- Это моей матери, твоей бабушки, праздничная юбка. Берегла для будущей снохи! - прослезилась она. - Сегодня начнем ей шить платье! Сходи, Яков, к Калуженым и попроси швейную машинку.
Мы с Милей обалдели от радости. Через неделю платье было готово, и молодая женушка стала еще красивей. На новогодний праздник мы, молодые пары, Брот с Марией, Дубс с Марией, Редер с Фридой, впервые собрались на гулянку. Привез я из Учарала Гильду и Петра. Всю ночь до утра таская за собой на санках Гильду, мы ходили по хатам и желали людям счастья и достатка в новом 1947 году. За многие годы лишений и страданий это был первый новогодний праздник, когда люди праздновали вместе. Праздновали, конечно, без елки и подарков. Довольны были ночными угощениями и счастливыми лицами от пожеланий. Ошарашены были и дети, впервые увидев «Деда Мороза» в вывернутой наизнанку шубе и «Снегурку» с сумкой сухарей и казахским куртом (сыром).
Было что-то тревожное, не сулящее ничего доброго в этой неожиданно ранней и бурной весне с ее полыми водами, слякотью, косыми и сырыми ветрами. Рано пронесся над степью горячий восточный ветер "алтынкрек"* и унёс выпавший за зиму снег. Рано зазеленела степь, закуковали в траурно-серых кустах тамариска кукушки, зловеще рыдали, хохотали, аукали в сумерках вечеров хоронившиеся в бурьянах совы. По ночам рокотал над селом подземный гул - лопались набухшие льды по окрестным озерам. Ревела, кромсая льдины, дикая вода бушевавшего не ко времени Таласа.
- Не к добру эта ранняя зелень на барханах, - ворчали бывалые чабаны. - Овцематки гоняются за молодой порослью и теряют упитанность. Да и Талас не ко времени вскрылся, преградив путь к окотным полям.
Обычно в такие весны назревала опасность джута - величайшего бедствия для кочевников. В середине марта, в разгар окота овец, в небе вдруг сгущаются черные тучи, резко холодает и поднимается над степью пурга или сплошной гололед покрывает все вокруг, что гибельно для тебенеющего на подножном корму поголовья. Что-то похожее случилось и в этом году. В середине марта валивший крупными хлопьями снег в течение суток покрыл степь 30-сантиметровым одеялом. Чабаны в своих дырявых юртах без малейшего запаса сена и топлива остались в степи на произвол судьбы. Два гусеничных трактора СТЗ-НАТИ с угольниками были выставлены дирекцией МТС для расчистки дорог к юртам бедствующих чабанов да мы с Тулековым на Виллисе носились по рыхлому, как пух, снегу. На более чем 1500 отар в районе это была капля в море. Подвозимого колхозниками на вьючных лошадях и верблюдах сена хватало, быть может, только для собственных овец чабанов. За неделю, пока снег таял, погибло более половины районного поголовья ягнят, народившихся по ускоренному методу искусственного осеменения, введенного с осени прошлого года. Виновных вновь начали искать среди руководителей и животноводов. Вновь поступило указание сверху восстановить потерянных ягнят за счет частного сектора, и вновь застонала степь.
Обилие воды по стоку рек Таласа и Ассы переполнили все ранее существовавшие водоемы и озера до низовьев. По стоку реки Асса были переполнены озера Биликульское, Аккульское, Соляные озера ниже Аккуля, а русло Ассы сбрасывало свои воды ниже Учарала в Талас. 1947г., как мне казалось, был переломным годом в нашем нищенском существовании. Этот и последующий 1948 год были очень урожайными. По 20 центнеров с гектара собирали даже на неполивных участках. Просо, конак дали небывалый урожай. Механизаторы МТС (в основном наши ребята) получили на заработанный рубль по три килограмма зерна, комбайнеры за счет перевыполнения сезонной нормы в гектарах получили по 25-30 пудов, а за счет перевыполнения намолота зерна еще столько же. Ожили и колхозники. Только не думайте, что они получили много зерна на трудодень... Нет! Колхозы, выполнив план сдачи хлеба государству, обязывались сдать два, а то и три плана. Но урожай был настолько велик, что колхозники развозили скрытое от учета зерно по домам, прямо из-под комбайнов или с временных полевых токов. Закрутились колхозные водяные мельницы. Выросли горы мешков у МТСовской мельницы, где мельником был отец моего друга Вахи, чеченец Салман Матуев. Повеселело и руководство колхозов, МТС, районное начальство. Урожайными были и огороды под Казакбаем. Два грузовых автомобиля не успевали перевозить собранный рабочими урожай. Картошка, тыква, кукуруза, фасоль, семечки – всё уродилось на славу. И что немаловажно, в конце этого года, в результате «трудолюбия» молодых пар, хотя и не зарегистрированных и не венчанных в церкви, посыпались дети. У Редера родился сын, у Дубса дочь, у Бродта сын, и наконец, у меня 23 августа появилась на свет дочь, которую нарекли именем Лида. Не думайте, что я стоял у двери роддома с букетом цветов. Все это происходило без врачей, медикаментов и вспомогательных стерильных материалов, прямо на дому. Не то что памперса, у многих даже пеленок не было. А о каком-то исскуственном питании и понятия не имели. У молодых мам почему-то хватало собственного молока в пышных грудях. Посмотришь бывало на милое создание, воркующее на нежной груди матери, и жизнь становилась прекрасней. Нас, папаш, при родах близко не подпускали, даже если б и очень хотели. Зато какое это было наслаждение через несколько дней увидеть сияющее лицо похорошевшей жены и сотворенного тобой чада! Так в суете прошел еще год. За этот период женился Яков Эттингер на Лидии Галамек, Вахе Матуеву откуда-то отец привез жену, мой милый друг Петька в Учарале сошелся с Милиной сестрой Лидой, - и мы стали свояками, Яков Вольф сошелся с Наташей Экк, Роберт Вольф сошелся с Зельмой Редер.
Жизнь потихоньку налаживалась. Подрастала следующая за нами молодежь, и рождалось новое поколение без вины виноватых. Люди постепенно привыкали к новым условиям жизни под комендатурой, обживались, обрастали живностью и домашней утварью. Со дня окончания войны прошло уже три года, и казалось, что держать нас, репрессированных, под надзором НКВД нет никакого смысла. Даже поговаривали, что нас вот-вот освободят и выравняют в правах с другими советскими народами. Разгорались споры, ехать домой или оставаться здесь до лучших времен. Но в ноябре 1948 года, как гром среди ясного дня, появился новый бесчеловечный указ кремлевских мракобесов:
"Указ Президиума Верховного Совета СССР о том, что немцы, калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы, финны, латвийцы выселены в предназначенные для них отдаленные районы Советского Союза навечно, без права возврата их к прежним местам жительства. За самовольный выезд из мест обязательного поселения без спецразрешения органов МВД определить меру наказания в 20 лет каторжных работ."
Не больше и не меньше - 20 лет каторги! Всех пригласили в НКВД и зачитали указ под роспись. На этом была поставлена точка всем чаяниям без вины виноватых народов. В том же месяце в Уюке появился вооруженный в милицейской форме спецкомендант и пресс режима спецпоселения начал давить с невиданной доселе силой. Теперь ты не имел права без ведома коменданта сходить пешком даже в соседнее село.
(продолжение cледует)