(кратко, честно, просто)

Первая публикация в журнал-газете «Новые земляки» за август 2022 год

Антонина Шнайдер-Стремякова

Революционные годы

Отцом и дедом клятый,

жестокий век двадцатый

не в срок сжевал их души –

Бог миловал старушек,

что после революций

голодною походкой

водили всё же в школу

поочерёдно внуков

с картошкой на два зуба.

Девиз сухих старушек

девизом стал мальчишек:

«Не обижайте малых

и защищайте слабых».

По библии учились

жить по закону мини,

довольствоваться малым,

стремиться к идеалу.

Так внуки подрастали...

«Не знают лени с нами», –

довольны две старушки,

чьи ушки на макушке.

20-е –30-е годы

Двадцатый год. В России

бушует тирания.

Рождала власть безбожие,

голодомор Поволжья.

Четыре года НЭПа

шалила вся Совдепа –

премудрые же бабушки

учили жить по Батюшке.

И внуки закрепили

их прописные истины:

«Готовьте сани летом –

не станете скелетом».

В степи с утра до ночи

искали среди кочек

грибы, траву для чая –

искали, мочь не зная.

Полынь, сухие ветки

в мороз спасали деток.

Кизяк, любая корка

обогревали «норку».

Но, курс коль тирании

был взят на индустрию,

на экспроприацию-

коллективизацию,

голодомор двадцатых

продолжился в придцатых.

Всё отняли у толстых,

Всё у худых и тонких,

крестьян – трудяг голодных,

свободных-несвободных.

Отняли к жизни средства –

пожали людоедство.

Деревня хлеб родила –

деревню и побили.

Но бабушки и внуки

не превратились в трупов:

в голодомор тридцатых

спасали божьи травки.

«Пш-шания»

А радио вещало

уже крупномасштабно

о диверсантах вражьих –

быть надо-де на страже.

Мол, голод был устроен

врагами – не властями.

Клубок плели блудливый

о загранице вшивой,

буржуях недобитых –

сердитых, ядовитых.

Так души молодёжи

фаршировались ложью.

Так зарождалась «Пш-шания» –

страна-шпиономания.

Зрел социализм минный

на костях безвинных.

Расстрелов ждали шумных

и генералы умные,

издатели и пекари,

и сотни всяких лекарей,

учёные профессора,

редакторы, учителя.

Война

А в Мире всё пылало,

и кровью уж стреляло.

Сражаться «с силой тёмною»

ушли и внуки скромные.

Мы помним изнутри

тот чёрный цвет войны.

Но отчего цвет нации

был заперт в резервации?

В трудармии голодные,

лесоповал таёжный,

глухой Тмутаракань,

где на полях бескрайних

детишки замерзали,

где били в кабинетах

живых ещё скелетов,

где в лагерь после смены

сил не было дойти...

Деревня помнит трупы...

Двух братьев помнит – внуков,

что по-пластунски ползли,

и на морозе мёрзли,

что мало знали счастья,

не испытали страсти,

не ели вволю хлеба,

не знали лени неба,

не раз что умирали

за речку, степи, школу

и за бабуль, которым

лет на двоих лишь сто.

У рейхстага навзничь

упал один из братьев.

Но, раненый, он сёстрами

был всё ж доставлен в госпиталь.

Второй рванул, знать, внутрь

«Держись, брат, я вернуся».

Но лишь через неделю

пробился к спецотделу.

Домой, дал Бог, явились –

в рубашке, знать, родились.

В хибаре было худо –

солдаты стали чудом.

И счастье было общим,

и горе было общим.

И плакали, смеялись –

своих, мол, не дождались...

Мирная жизнь

За годы жуткие войны

невесты, знамо, подросли.

В селе мал-мал достаток –

лишь нету танцплощадок.

Но братья жёнок всё ж нашли,

домами, к счастью, обросли.

Коль началось с любви,

Обзавелись, факт, и детьми.

Свои у них портнихи,

красавицы-ткачихи,

строители, юристы,

врачи и журналисты.

Страна жила стабильно,

в семье – всего обильно.

Товар не покупался –

он хитро... доставался.

Всё было дефицитом

в стране, давно зашитой.

Икра, мука и масло,

и ветчина-колбаски,

помада, пудра, краски,

чтоб разукрасить глазки,

сапожки, шубы, джинсы –

дыра, куда ни кинься.

То были годы знойные,

разбойные, застойные.

В очередях мы ночью

стояли... Стоп! Короче,

все самогонку гнали,

на свадьбах танцевали.

Себе власть пела ямбы,

иначе – дифирамбы,

что самая правдивая

и миролюбивая,

что прошлые насилия –

оши-ибки, жаль, служивые.

Живём, мол, мы свободно,

масштабно, полноводно...

Мы втихаря смеялась

до самой полуночи,

что наша заграница –

Ессентуки и Сочи.

Но!.. Надвигались тучи –

ползучие, плакучие.

Перестройка

И вот уж девяностые

настали с вертихвостами.

И в магазинах полки –

ни масла и ни шёлка.

Пять сотен на сберкнижке –

теперь всего лишь жижка.

Страна вся превратилась

в безнравственный базар,

где слово «спекуляция»

уже – как символ нации.

Расцвёл преступный бизнес

и рэкет живописный:

из-за угла стреляли,

законы все подмяли.

Ни пенсий, ни зарплат,

в литературе – мат,

рабочий люд весь беден,

а уголовный – весь богат.

Мы в мутной той помойке

все выли в перестройку.

Не скажут уж «Серп-молот» –

в могилу свёл их голод.

В деревне – мародёрство,

нельзя трудоустроиться.

В хлевах воруют живность –

борьба не эффективна.

Бабули в мир иной

ушли одна за другой.

И братья приуныли,

что вмиг стали бескрылы.

Был прав Маяк.: нельзя

забыть ту землю зазря.

Но коль земли уже нет,

пред нами весь белый свет.

Загнав за тикет состояние,

уехали братья в Германию

из стылых, но милых мест

с немецкой роднёю невест.

Власть яму стране рыла –

её без мыла смыло.

Коль страны укрепляют

на ядах компромата,

на лжи и на терроре,

закладывают бомбу –

рванёт, факт, рано-поздно.

декабрь 2021