Пикник (окончание) (31.10.2020)


 

В. Сукачёв (Шпрингер)

 

XI

 

Обедают долго и молчаливо. Лишь Сан Саныч о чем-то тихо переговаривается с Варварой, да Нина Петровна дважды спрашивала, не нужна ли кому добавка. Добавку никто не захотел, и это было тем более странно, что картофель, потушенный с молодой свининой, сегодня особенно удался. Нина Петровна, безусловно обиженная, негромко спросила:

— Неужели так невкусно?

Сразу несколько человек начали уверять ее в противном, а Сан Саныч и Сережа Журавлев согласились на добавку.

Федор Иванович все подливал в рюмки, хотя Виктор Степанович отказался от водки уже после второй. Зоя Георгиевна с деланным безучастием ни во что не вмешивалась, отказалась от горячего и пила лишь чай. Было немного странно, что она так ни слова и не сказала Севе, и за столом упорно «не замечала» его.

Между тем разговор завели о политике. Немного поплутав по второстепенным стежкам-дорожкам, очень скоро вышли на магистральную тему, и тут заговорили все, исключая Зою Георгиевну. Ругали правительство, новых русских, президента, высокие налоги и американское лицемерие. Неожиданно для всех высказался и Сан Саныч:

— А что бы вы хотели? — спросил он, поглаживая пальцем пышные усы. — Тут ведь арифметика простая: если они не будут выпускать новые ракеты — их миллионеры не получат новые прибыли... Так? А ради прибылей он, американец, еще десять президентов перестреляет, но своего добьется... И еще он думает как, американец-то этот...

— Мне плевать, как он думает! — перебил Федор Иванович.

— Тише! Пусть человек скажет, — зашикали на него. — Не все тебе высказываться.

— Говори, Сан Саныч.

И Сан Саныч продолжил:

— И вот он думает: если я сто новых ракет не построю, я, допустим, дохода в сто миллиардов долларов не получу, а русские эти же сто миллиардов на улучшение жилищной проблемы пустят. Или людей своих наконец накормят, да зарплату выдадут.. И это что же получается? А получается так, что я дважды в проигрыше остаюсь: прибыли упускаю и русским лучше жить даю.

— А ведь действительно так, — говорит Виктор Степанович.

— Ох, Гос-споди, до какого времени мы дожили, — вздыхает Анна Ивановна.

— А детям нашим что предстоит? — спрашивает Нина Петровна. — Им-то каково жить при капитализме?

— Ерунда все это! — рубит воздух Федор Иванович. — Полнейшая ерунда...

— Ну как же, Федор Иванович, ерунда? — не соглашается с ним супруга. — Все так и есть.

— А я говорю — е-рун-да! Вон и Сева вам это подтвердит.

— Нет, я не согласен с вами, Федор Иванович, — вдруг возражает Сева.

— Ну и черт с вами! А только потому это ерунда, что Сан Саныч привык у себя в кооперативе прибыли подсчитывать... Он их так удачно подсчитал, что старшему сыну трехэтажный особняк отгрохал… А вы все на американцев валите — тут и свои не хуже...

— Федор Иванович, перестань! — дернула его Анна Ивановна.

— Мы же говорим о политике, — не унимался и никого не слушал Федор Иванович, — мы о проблемах века речь завели, а он и тут все из своего приватизированного за гроши склада видит... Все через прибыль меряет.

— Началось, — с упреком взглянула на Виктора Степановича супруга, — как это уже всем надоело...

— А чего ему, Сан Санычу, он, знай, самопальной водочкой в розницу и оптом торгует — травитесь, дорогие сограждане, это ваши проблемы, а мои — барыши подсчитывать. К нему никакая комиссия не прикопается, он всех на корню скупил: торговый отдел, налоговую полицию, санитарный надзор — всех подряд...

— Федор Иванович, прекрати сейчас же! — повысил голос растерянный Кравцов.

— Да заткнуть ему рот, говоруну! — вдруг подал голос Мишель.

— Это кому — рот заткнуть? — вскочил Федор Иванович.

— Тебе, дураку безмозглому, — глаза у Мишеля побелели, мышцы на руках вздулись буграми.

— А ты попробуй, заткни!

— Мужчины, мужчины, вы это что?! — испугалась Нина Петровна.

Сан Саныч, слегка побледнев, что-то быстро говорил Варваре.

— С удовольствием, — Мишель привстал и, перегнувшись через стол, схватил Федора Ивановича за ворот, — с большим удовольствием

Мышцы на его правой руке закаменели, он медленно, с силой, пригнул Федора Ивановича к столу, и, положив левую руку ему на затылок, ткнул несколько раз лицом в тарелку с салатом. И тут произошло самое странное, чего никто потом толком объяснить не мог. Сан Саныч, неуловимым движением развернув Мишеля к себе, коротко ударил его в подбородок, и Мишель, как куль с зерном, рухнул на пол. Несколько секунд стояла изумленная тишина, которую затем прорезал пронзительный вопль Люси Синицыной:

— Гад! Ты что делаешь? За что?!

Между тем Мишель поднимался с пола, и все с ужасом ждали, когда он поднимется. Однако же ничего ужасного не произошло. Мишель потрогал нижнюю челюсть, покачал головой и хрипло сказал Сан Санычу:

— Хороший у вас удар, Сан Саныч, поставленный…

И сразу же все облегченно заулыбались, заговорили, усиленно делая вид, что ничего особенного не произошло, и лишь Федор Иванович тяжело, не мигая, смотрел на Мишеля, да Нина Петровна незаметно убрала со стола оставшуюся в бутылках водку...

— Вы не обращайте внимания и не вмешивайтесь, — шепнула Сереже Журавлеву вновь сидевшая рядом с ним Верочка. — Они уже давно воюют. Все идеи поделить не могут.

— Но...

— Да и какое вам дело до них? Вы после ужина гулять пойдете?

— Не знаю, — встревоженно метнулся глазами Сережа, вновь чувствуя обольстительное тепло Верочкиного колена и ту особенную энергию, которая исходит от возбужденной женщины. — Неудобно как-то...

— Что! Вы сюда отдыхать приехали, — Верочка чувствует, что не убедила Сережу и вкрадчиво добавляет: — Да и докладывать, что мы гулять пошли, совсем необязательно. Я вас подожду за тем вон сарайчиком, хорошо?

— Хорошо, — враз пересохшими губами отвечает Сережа Журавлев и плотнее подвигается к Верочке, теснит ее колено нетерпеливой ногой.

А чуть позже, оставшись один, он уже проклинает себя за слабохарактерность, за неумение противиться Верочке и вообще — женщинам, которые всегда подавляли его своей настырностью и откровенным желанием. Все они говорили ему одно и то же: «Ах, какие у вас глаза! Это же чудо — брюнет с синими глазами...» И Сережа всерьез сердился на свою внешность, которая еще в школе ему покоя не давала. Там к нему учительница пристала, такая вся рыхлая, уточкой переваливавшаяся с ноги на ногу, а вот поди ж ты, Сережу углядела.

 

XII

 

Давно уже стемнело. В холодном, осеннем небе зажглись первые звезды. Глядя на них, Виктор Степанович глубоко зевнул и пошел в дом укладываться спать. Нина Петровна, все еще огорченная, до конца не успокоившаяся, на летней кухне домывала посуду. Аленка за столом пила чай с малиновым вареньем. Она смотрела на умелые материны руки и завидовала ей. Чему именно она завидовала — Аленка не смогла бы объяснить и самой себе: просто жило в ней это чувство как бы помимо ее воли.

— Ты чай попила? — спросила мать.

— А что?

— Возьми полотенце и протри посуду.

— Пожалуйста...

Аленка еще некоторое время сидит за столом и смотрит на лениво бродящую по клеенке муху. Легкая тень улыбки набегает на ее лицо, но она тут же хмурится и прихлопывает муху газетой.

— И вечно этот Федор Иванович! — вдруг громко восклицает мать, опуская мокрые руки. — И что ему надо от всех?

— Он добрый, — неожиданно говорит Аленка.

— Что -о? — Нина Петровна удивленно поворачивается к дочери. Что ты сказала?

— Он хочет, чтобы все жили по правде.

— Вон что, — облегченно вздыхает мать и вновь берется за посуду. — А кто, по-твоему, живет не по правде?

— Дядя Саша с тетей Варей, — глухо говорит Аленка.

Нина Петровна резко выпрямляется и через плечо внимательно взглядывает на дочь.

— Думаешь, я не знаю? — смотрит ей в глаза Аленка. — Думаешь, я еще не понимаю ничего...

— Молчи! — кричит Нина Петровна. — Это не твоего ума дело!

— Не кричи на меня, — Аленка тоже повышает голос.

— Ты и в самом деле ничего не понимаешь, — уже тише говорит мать. — Нельзя судить то, чего ты не понимаешь — нельзя!.. Они любят друг друга...

— Тогда пусть женятся, — упрямо поджимает губы Аленка.

— Они тебя забыли спросить.

— Тогда пусть не ездят больше к нам, — Аленка неожиданно всхлипывает. — Я не хочу их больше видеть! Всех обманывают, а сами улыбаются. А теперь еще и Сергей Петрович с Верочкой...

— Что — Сергей Петрович?

— То... Они с Верочкой уже обнимались.

— Да ты еще совсем ребенок, — всплескивает пухлыми ручками Нина Петровна. — Поэтому за всеми подглядываешь, как дитя малое. Нехорошо, доченька, нехорошо это...

— Я не подглядываю, а только куда ни пойдешь, они все целуются, обнимаются — противно смотреть. А у Верочки дома Валерка один, у тети Вари муж на автобусе работает, а они здесь...

— Молчи-и! — вновь кричит Нина Петровна, но кричит уже испуганно, беспомощно оглядываясь на дверь.

— Вот ты же с папой не целуешься, я ни разу не видела. И Федор Иванович с тетей Аней не целуются, а только они все... И этот боров Мишель: то со своей Люсей, то с Верочкой...

Аленка швыряет полотенце на стол и выбегает из летней кухни. Нина Петровна, не шелохнувшись, пораженно смотрит ей вслед, и вымученная улыбка обозначается на ее губах. Она даже не замечает, как входит Виктор Степанович и лишь со второго раза слышит его вопрос:

— Что здесь происходит?

— Витя, — вдруг всхлипывает Нина Петровна и прижимается к плечу мужа, — она, оказывается, все-все уже понимает.

— Кто?

— Аленка наша... Она все знает...

— Что она знает? — с неудовольствием отстраняется от супруги Виктор Степанович.

— А все она знает: про Сан Саныча с Варварой, Верочку и вообще — все!

— Да что ты! — вздрагивает Виктор Степанович и невольно оглядывается на дверь. — Не может быть...

— Может, Витя, может... Она только что мне все это сказала.

— Ах, ч-черт! — расстраивается Виктор Степанович. — Не надо было ее сюда везти.

Нина Петровна тыльной стороной руки вытирает покрасневший нос и со вздохом говорит:

— Да разве же в этом дело, Витя?

— А в чем? — удивился Кравцов, с недоумением глядя на жену.

— Выросла она у нас, вот в чем... Все понимать стала, а мы с тобой этого не заметили.

И они еще долго говорили о мерах, которые теперь необходимо принять, дабы оградить дочь от ненужных впечатлений, а переговорив обо всем этом, облегченно вздохнули и, попив холодного чая, отправились спать.

И тихо стало на даче Кравцовых, лишь с чердака доносился приглушенный Верочкин шепот, ненасытно терзавшей брюнета с синими глазами — Сережу Журавлева, да всю ночь под верандой попискивали мыши, справляя свою тайную, предзимнюю жизнь.

 

XIII

 

Утро воскресного дня явно не задалось. Долго держался туман — густой, молочного цвета, проникающий во все щели и трещины. А когда занявшимся ветерком сбило туман, над хребтами поплыли грязно-серые тучи, из которых вскоре просыпался крупный холодный дождь. Все вокруг потемнело, потеряло краски и запахи, и проснувшимся Кравцовым сразу нестерпимо захотелось домой, в уютную городскую квартиру.

К завтраку собирались медленно и неохотно. Один лишь Сан Саныч, вставший до света, успел переколоть кучу дров, и потому отсутствием аппетита не страдал. Долго ждали Люсю Синицыну с Мишелем и, наконец, послали за ними Аленку, но в доме их не оказалось. Против ожидания, исчезновению Люси с Мишелем почему-то не удивились и принялись за чай. Пили в тягостном молчании, которое, не выдержав, прервала Зоя Георгиевна:

— Виктор Степанович, какую ты нам теперь работу подкинешь? — спросила она.

В другой раз на нее зашикали бы, остерегли заводить разговор о работе, а тут все вроде бы даже обрадовались вопросу и в ожидании уставились на Кравцова.

— Работу? — Кравцов обвел всех взглядом и задержался на Сереже Журавлеве. — Будем доводить проект нижнего склада.

— Как — доводить! — ахнула Зоя Георгиевна. — Мы ведь его сдали?

— Не совсем, — Кравцов усмехнулся. — Там что-то серьезно напутано с электрической подстанцией — придется посмотреть всем вместе.

— Во-от оно что, — многозначительно протянула Зоя Георгиевна. — Поня -атно...

Сережа Журавлев готов был сквозь землю провалиться. Первая мысль, которая промелькнула в его уме: «Бежать! Бросить все и — домой, в тайгу — куда угодно, только бы не оставаться здесь, никогда больше не видеть притворно потупленную Верочку, иронично улыбающуюся Зою Георгиевну, понимающие глаза Виктора Степановича».

— Зачем же тогда надо было все это устраивать? — облизнула губы Зоя Георгиевна. — Тем более...

Она не договорила, но и так все было ясно.

 

Первым, извинившись, поднялся из-за стола Сева. Следом за ним потянулся Федор Иванович, за все утро не проронивший ни слова. Анна Ивановна, проводив его горестным взглядом, начала собирать посуду.

Сережа Журавлев отодвинул чашку с недопитым чаем, поднял голову, тоже собираясь покинуть стол, и тут споткнулся взглядом о неподвижно стоящие на нем Аленкины глаза. И он даже вздрогнул — столько презрительной ненависти было в глазах девчонки, еще вчера безропотно кружившейся на его руках, еще вчера верившей в каждое его слово...

— Сергей Петрович, вас не затруднит принести ведерко воды из колодца? — очень кстати обратилась к нему Нина Петровна.

И все вроде бы оставалось прежним: тропинка, груши на земле, межа, ключевая прозрачность воды, а вот Сереже Журавлеву никак не верилось, что был он здесь всего лишь вчера. Казалось, многие годы прошли с тех пор, он постарел, обрюзг, растерял желания, и лишь одинокая скука ожидает его впереди. Не хотелось возвращаться на дачу, и видеть кого-то Сереже не хотелось, и опять словно бы со стороны ему кто-то подсказал: «Надо жениться». И тревожным холодком обдало его после этого, словно в предчувствии чего-то тайного и страшного. «Бежать, надо бежать, вновь подумалось Сереже. — Иначе эти пикники доведут...»

Но тут он увидел, что по тропинке из глубины сада навстречу ему идет Верочка. И такой одинокой была она на сырой и холодной земле, так зябко куталась в просторную вязаную кофту, такой знакомой и близкой показалась ему каждая ее черточка, что у Сережи заломило глаза. Он опустил ведро и молча смотрел, как она подходит все ближе, измученная минувшей ночью, усталая, с ввалившимися глазами, виновато и преданно смотрящими на него. А там, за ее плечами, ширясь и нарастая, в прорехе свинцовой тучи взбухало ослепительное ядро, ломкая полоса света стремительно приближалась к даче Кравцовых, речке Каменушке и огородной меже, и вскоре белокурые Верочкины волосы вспыхнули в этом волшебном свете, сливаясь с сиянием восходящего к жизни дня.

 

 

 

 



↑  470