«Бумеранги» – том 1, гл. 7 (31.08.2020)


( Том1, гл. 7)

 

Иван Антони

 

Несмотря на серьёзную подготовку к первой в степном краю зимовке, холодное время года переселенцы пережили тяжело. На одном хлебе с чаем, настоянном на местных травах, лютые морозы не переживёшь. Не будь рыбы в озёрах и мелких озерцах внутри колков, многие крестьянские семьи столкнулись бы с голодом.

Те, у кого ружьишко имелось, стали пробавляться охотой. Занятые летом строительством жилья и подготовкой запасов на зиму, крестьяне почти не занимались охотой, разве что осенью перелётную птицу на озёрах вспугнули, так что ни дичь, ни зверьё напуганы человеком не были, и кое-что по мелочи добывать охотникам удавалось. Да ведь ружьё — вещь дорогая, не во всякой семье имелось. Опять же принадлежности и материалы для охоты необходимы, а они тоже денег стоят, из города доставлять их надо, на поле не растут. Впрочем, и зверь, и птица твари не настолько глупые, чтобы на свою погибель охотника дожидаться. Чтобы взять добычу, её надо сначала найти, по снегу походить. Так что у одних мужиков с охотой получалось, а у других нет. В этом деле, оказывается, тоже талант нужен. Не дал Бог таланта на охоту — не взыщи, смени занятие.

Для большинства проще оказалось на озёрах лунки во льду прорубать и, терпеливо сидя подле, рыбки дожидаться. Охрим, занимавшийся рыбалкой с лета, к зиме поднаторел и стал непревзойдённым специалистом в рыбном промысле. Не прав оказался мудрый наставник Бутько, советовавший забыть про рыбалку, не баловать как дитя малое, а светлое время для нужных дел использовать. Ну что ж, как было кем-то мудро сказано, ещё не родила земля таких провидцев, которые могли бы в точности сказать, что тебе в жизни пригодится, а что лучше забыть и не вспоминать за ненадобностью. И прозорливый Бутько не был исключением: предсказать сибирскую зиму, не пережив её хотя бы один раз, невозможно. А с другой стороны, он был против рыбалки летом, когда каждый день на вес золота. Зимой-то, пожалуйста, лови в удовольствие и семье на пропитание. Работы в крестьянском хозяйстве зимой немного, можно и в сараях всё привести в порядок, и на рыбалку сходить.

А зима в Сибири оказалось долгой. Нескольким семьям, в которых едоков было больше, чем рабочих рук, пришлось зарезать часть купленной на расплод скотинки, чтобы до весны-спасительницы дожить. Впрочем, это не обидно, когда живность по необходимости под нож пошла. Хуже, когда животинкой серый волк полакомился. А эти твари, оголодав за лютую зиму, ближе к весне совсем страх потеряли, повадились чуть ли не каждую ночь в село заходить. А вдруг по недосмотру где-нибудь добыча найдётся? «Голод — не тётка» — это уж что у людей, что у зверей! Голод заставлял волков презреть страх смерти, и шли разбойники на опасный промысел, никого не боясь. В первую зиму, бывало, и средь белого дня в село заходили, под окнами бегали! Собак бояться перестали, а нескольких, что на цепи во дворах находились, по первым заходам насмерть загрызли! И после сердобольные хозяева собак на ночь в сараях запирать стали, от волчьих клыков оберегая. Когда на Полтавщине такое было? Там быстро с разбойниками расправились бы, шалить безнаказанно не позволяли! А тут не так: степь голая кругом, поди найди разбойников, где они в светлое время суток пребывают.

Лёгкой добычей становились для волков лошадки, коровки, барашки и козы, что в наспех собранных сараях и конюшнях зимовали. Каялись нерадивые хозяева, плакали, волосы на голове рвали, что поленились построить стены и крыши более надёжные! Да поздно каяться; что порезано серыми, того не воскресишь. Вперёд урок тебе, мужик! Не на Полтавщине живёшь, а в дикой киргизской степи! Не прощаются в степи подобные промахи! Наблюдай впредь новую жизнь да на ус мотай! Вживайся в сибирские условия, хозяйство разумно веди, не то сгинешь, не дотянув до очередной весны. С голоду — в первую очередь! От лютых морозов и сбивающих с ног ветров застынешь и сгинешь. А если топлива на зиму заготовил недостаточно, застынешь и в дому. Заруби на носу: лишнего топлива не бывает! Внимай народной мудрости: завыла вьюга, поднялась пурга — из дому носа не высовывай, за калитку не выходи! Собьёшься с дороги, плутать начнёшь и замёрзнешь в степи. А то за хатой по весне тебя найдут, если пурга так заметёт, что дальше носа ничего видно.

Многому научила крестьян первая сибирская зима. Ужасное событие случилось в ту зиму: загрызли волки насмерть крестьянина Симона Пустовий. Загрызли во дворе, где, казалось, крестьянин — полновластный хозяин! Глупой смертью погиб отец четырёх малых деток. И дело-то пустое: вышел мужик ночью во двор нужду справить. Прежде неоднократно выходил, привычка такая у него была, нужду за сараем справлять. Так и в тот раз было: вышел на минутку, да что-то задержался во дворе. Жена его, Параска, проснулась, застыв без тёплоты мужниного тела. Встала, к окошку подошла, во двор посмотреть. Да что там ночью увидишь? Темь кромешная. «Что-то надолго вышел, — подумала баба. — Да кто его знает, отчего во дворе задержался. Ввечеру, вроде, ничего такого не ели, отчего по нужде задержаться можно». Не думала Параска, что горе на неё свалилось. Зевнула, почесала бок, закуталась в одеяла, да и уснула снова. Через время проснулась однако, без привычки спать в одиночестве. Потрогала место, где муж должен быть — нет Симона, холодное место вместо него. Тут только встревожилась баба: «Должно, случилось что-то, раз так долго в дом не возвращается». Накинула зипун на плечи, ноги в валенки всунула и бегом во двор. А во дворе темь кромешная, ничего не видно. Да только всмотрелась — темнеет что-то невдалеке от крыльца. Подошла, склонилась, видит — рваный мужнин зипун лежит. А далее у плетня ещё что-то на снегу темнеет. Нагнулась — а это кости обглоданные! Догадалась Параска, чьи это кости, взвыла белугой, да чем теперь горю поможешь? Нет мужика, в одночасье овдовела баба, а дети сиротами без отца стали.

Дождалась Параска утра, кости по двору собрала, в домовину сложила и тряпицей накрыла, а ближе к вечеру на погост на саночках отвезла. Так появилась на пригорке возле колка с молодыми берёзками первая могилка переселенца. Покоятся в ней косточки, земля им пухом. Недолго пожил на новой земле крестьянин, жаль его: добрый мужик и хороший отец был. Жаль и Параску: без мужа одна с детишками осталась.

А по селу по случаю смерти Симона досужие разговоры пошли:

— Вот если бы не поехал Симон на новые земли, не загрызли б его волки и не осталась бы Пустовийчиха вдовой, а детки безотцовщину не знали. Это Павло Бутько уговорил на новые земли переехать! На нём смерть Симона!

А всё потому, что ближе к весне жить труднее стало, и надо было виновного в бедах найти. Мало того, правдолюбцы и дознаватели пытались выяснить, согласился ли Симон сам на переезд или Параска настояла; может и на ней часть вины в смерти мужа лежит? Но цыкнули на расследователей серьёзные сельчане, негоже, мол, по смерти подобное говорить, и разговор затих, поиски виновного в безвременной смерти переселенца прекратились. Согласились, что всё в руках Божьих: Бог дал Симону жизнь, Бог и взял её обратно. А уж каким образом и когда взял — это не нашего ума дело. Пути Господни неисповедимы.

Осталась Параска одна с детьми. Детей много, а помощников нет — малы все. Параску жалели: четверо малых детей у матери на руках. Решили, пропала баба с такой оравой-то. Да, видно, смилостивился Господь над вдовой. Пожила недолго одна, сошлась вскоре с Мефодием Таракан, крестьянином хозяйственным и крепким. Руки мужские появились, хозяйством крестьянским занялись, и дело с мёртвой точки сдвинулось: баба снова при муже, а дети наставника в жизни обрели.

А с Мефодием-то что приключилось? Отчего он к Параске-вдове жить-то перешёл? Двое взрослых сынов у него, однако. Обоих на Полтавщине оженил, как Павло Бутько посоветовал, пообещав каждой семье царские привилегии, какие на новых землях переселенцам обещаны были. На что давил Павло?

— Главное в переезде, Мефодий, что? Каждый сын землю получит, хозяйство заведёт. Чем не перспектива? — расписывал Павло жизнь сынов на новых землях. — Сыны при земле будут, и ты при них рядом! И тоже с землёй! Все три семьи с землёй! Каково, а?

Из-за земли-то сыр бор и разгорелся. Оженил сынов Мефодий, и переехали три семьи на новые земли. Вышло так, как Павло Мефодию говорил: сыны получили обещанные царём-батюшкой земли, и Мефодий тоже. Да только Мефодий на новом месте никак с сыновьями ужиться не мог. Жизнь показала, что двух хозяев у одного хозяйства не бывает! Каждый из сынов принялся домом по-своему руководить, отца от хозяйства своего отдалять, и дело дошло до разлада. Перестали разговаривать с отцом сыны. То ли возгордились, что самостоятельными хозяевами стали, то ли дали понять отцу, чтобы не совал нос не в свои дела. Лишним стал. А тут Параскин муж погиб, детки малые сирыми остались. И подумал Мефодий: «Коли со своими сынами жизни нет, так может семье Параски нужен буду?» Переговорил с Параской, получил от неё согласие и перешёл жить в саманную землянку к вдове, единовластным хозяином стал, и никто ему отныне не указ. Что считает нужным, то и делает.

Не в пример жене, замордованной им на хозяйственных работах, Параску Мефодий жалел, перетруждаться работой не давал. И детишек тяжёлыми работами не обязывал. Наказывал, правда, за проступки, но редко и не сердито, а для поддержания порядка в, чтобы знали, кто в доме хозяин. Так нашли Мефодий и Параска друг друга, стали держаться друг друга. Как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло.

После ухода от сыновей характер Мефодия сильно изменился. То ли мир предстал в ином свете, то ли стал он смотреть на мир иначе, а может просто понял, что сынам не нужен, а в одиночку жизнь доживать тошно. Перевернулось что-то в голове, и стал он поговаривать:

— Не хлебом единым жив человек, скажу я вам, хлопцы ...

Лицо его при этом умилялось, и что-то подобие улыбки появлялось на обветренных и обожжённых солнцем губах. А не будь волков, нашли бы Мефодий и Параска друг друга? Вряд ли!

Смерть Симона стала последней каплей терпения крестьян и отправной точкой сплочения перед угрозой смерти от клыков серых разбойников. Договорившись меж собой, они произвели несколько ночных залпов из имевшихся охотничьих ружей по забежавшей в село стае. После этого волки стали заглядывать в село реже. Однако оставлять псов во дворе на цепи никто не рисковал: можно недосчитаться поутру. Всё же держать под замком верных сторожей надёжней; не научились ещё серые разбойники замки взламывать!

А на первых порах и местные киргизы помогали переселенцам. У них, у киргизов, свой способ борьбы с волками имелся. Скот степняки в сараях не держат, круглый год в степи находится. Зарезать лошадку, коровку, или барашка утащить стае труда не составляет. Испокон веков несут кочевники урон от степных разбойников, и урон куда больший, чем крестьяне-хлеборобы. При обнаружении вблизи стада волков снаряжаются молодые киргизы дубинками и гоняются на лошадках за отбитым от стаи хищником, пока тот, устав от длительного бега, не остановится, оскалив в бессильной злобе клыки. Тогда бьют его загонщики дубинками по голове, забивая до смерти. Часто в азарте погони за хищником загоняют джигиты своих лошадок. А что делать, если хищник рядом бежит? Не прекращать же погоню! Зато урон степнякам от разбойников меньше становится, как одного-двух волков забьют! Выгода очевидная! Для этого и лошадку загнать не жалко! Загнанных лошадей баи бедным на бешбармак отдают. Мясо таких лошадей сильно пахнет п`отом, потому что загнаны были. Богатые-то степняки потную конину есть не станут. Зачем, когда в табунах довольно жирных кобылок? А бедняцкой семье и потное мясо — еда.

От затянувшейся зимы и не виданных потерь скота утомились крестьяне. Ближе к весне поубавилось блеска в глазах; о большом богатстве не мечтали: не до жиру — быть бы живу! Ломали голову, как выжить в дикой степи. Лютая зима круто изменила направление мыслей в сторону безнадёжности. На многих нашла хандра. А кое-кто стал осторожно намекать на обратную дорогу, чтобы на родине батрачить на хозяина. По словам отступников, был в этом прямой резон:

— Невелика прибыль с батрачества, а всё спокойнее — голод в дом не заглянет. Барин не допустит голода. Ему здоровый работник нужен, а не немощный доходяга.

Забыли батраки, как бурно выражали недовольство низкой оплатой труда батрака! Переезжали на восточные земли именно из-за этого! Оно, может, и не было бы таких разговоров, да только неопределённость на текущий день и страх перед днём грядущим оказались сильнее былого недовольства. Однако дорога на родину за зиму короче не стала. А на родной сердцу Полтавщине у большинства переселенцев не осталось ни кола, ни двора. То малое, что имели, продали за бесценок, так что негде головушку приклонить, от ветра схорониться негде. Кто нищего под кров пустит? Разве что в монастырь пойти, в монахи постричься. А с женой и детьми как? Пустить по миру с сумой? Э, нет! Так не пойдёт! Погодить надо.

Пошумели, побурчали мужики, как обычно, ища виновных в бедах на стороне, и сошлись на том, что на родине делать им нечего.

— Никто нас там не ждёт, никому мы там не нужны, даже близкой родне, — говорили бузотёрам разумные. — Скажут: «Сами уехали, никто вас в шею не гнал. А раз уехали по собственному желанию, а не по принуждению, то и живите на ваших хвалёных землях, а у нас земли для вас нет. Самим тесно!» А в степи ещё не всё потеряно: может, удастся хозяйства за лето поправить. Ведь хлеб-то ещё ни разу не сеяли! Как можно утверждать, что всё потеряно, не испытав плодородности земли?

Отказались мужики от капитулянтских мыслей и стали готовиться к весеннему севу. Деньги-то в кредит у государства взяты и надо их как-то возвратить, хотя царь-батюшка отодвинул срок возврата, где на пять лет, а где и на более длительный срок. А как возвратишь, когда после зимы их почти не осталось? Иные крестьяне ещё семенное зерно на посев не закупили. Надо как-то из сложной ситуации выходить. Инвентарь, опять же, необходимый для посевных работ, не во всех хозяйствах имеется. Тоже купить, потратиться придётся, или у кого-то из соседей в аренду брать. Опять же не бесплатно, за аренду платить придётся. А когда инвентаря нет, с арендой неудобства возникнут: кто ж тебе инвентарь в аренду сдаст, если самому надо с севом в определённые сроки уложиться? Так что надёжнее всё же свой инвентарь в хозяйстве иметь.

Павло Бутько, как и прочие переселенцы, тоже сложно пережил первую зиму. Но с осени приготовив всё для проведения весенних работ, перенёс зиму по-своему тяжело. Почти все имевшиеся съестные запасы и фураж Павло раздал нуждающимся селянам в долг. Он понимал, что есть определённый риск в раздаче имущества. А вдруг люди не смогут вернуть долги? Не убивать же их за это! Да и какой смысл убивать, если тогда уж точно ничто не вернёшь? А не дать, не помочь человеку, если возможность есть — как-то не по-христиански. Сжалился над бедными земляками Павло, раздал в долг, что было в запасе, и стал дожидаться прихода весны-спасительницы, чтобы узнать, получат ли переселенцы Божье благословение на жизнь в дикой степи, а он вместе с благословением Божьим возврата розданных в долг средств. Или откажет Господь в благословении, что однозначно приведёт к разору. Почему же Бутько раздавал имущество так безоглядно? Его исподволь грызла совесть: ведь это он уговорил крестьян переехать, потому он, мол, обязан помогать обнищавшим за зиму... ну хотя бы первый год, пока они хоть немного укрепятся. Дальше-то уж каждый сам за себя в ответе: укрепился — крутись, заботься о семье сам. Крепко, однако, надеялся Павло Бутько на землю-кормилицу! Вон сколько её вокруг свободной, не используемой! Неужто подведёт хлебороба, не воздаст за труды, не накормит семью?

Наконец, неопределённость и нескончаемые размышления о перспективах жизни остались позади, ибо пришла долгожданная весна, призывая крестьян к действиям. Снег стал таять, и вместе с появлением первых проталин зашевелилось село, выходя, как муравейник, из зимней спячки. Помогли допахать землю крестьянам, что осенью из-за заморозков вспахать не удалось, и стали готовиться к севу. А тут и посевная пора подошла. Как на праздник выезжали крестьяне на свои поля! Сеяли по-разному, не имея в хозяйствах полного комплекта посевного оборудования, но старались отсеяться в оптимальные сроки. Земля не любит, когда зерно брошено не в срок. Бросишь зерно в зрелую землю — ожидай богатый урожай! Рано засеешь — в холодную, не готовую для приёма зерна землю положишь, а поздно — зерно в сухую землю ляжет, и тогда не жди хорошего урожая. Дождичек разве что вовремя пройдёт, оплошность твою малость поправит. Но полного хлеба всё равно не взять. А год-то, того, тю-тю, прошёл! Не вернёшь его! Готовься теперь к следующей весне, к следующему севу, да не повторяй ошибок, допущенных предыдущей весной. Земля не простит ошибок, добрым урожаем не отблагодарит.

Отсеялись мужики, закончилась посевная страда. Жди теперь осени, жди, что Бог тебе даст. А пока используй время, продолжай обстраиваться, недоделанные работы до конца доводи. Скоро сенокосная страда, тоже пора важная. Помашешь весь день звонкой косой, плечи и ноги к вечеру гудят, а на душе радость: знатный корм скотинке на зиму будет! Отблагодарит скотинка заботливого хозяина и до весенней травки стоять в хлеву будет, на ноги не падёт, приплод добрый принесёт! То-то радость хозяину — растёт его хозяйство, расширяется, богатеет семья! А малым детишкам каково? Барашков, козлят да теляток родители сразу домой заносят, чтобы обогрелись в тепле, обсохли. Так дети игрушки свои побросают, с новорождёнными играют, покормить их норовят. А нельзя в доме долго находиться — отвыкнут телята да козлята от своих мамок. Подсохли, согрелись чуток, на ножки встали, и геть в сарай к мамкам молочко пить да подрастать!

Бабы по весне огороды взрыхлили, грядки в порядок привели, и всё летнее время на них проводят, над посевами колдуют. Всё лето у хозяйки зелень на столе! Ешь, на год вперёд сил и здоровья набирайся! Крепким за лето станешь — зимой болеть не будешь! И холод, и слякоть тебе нипочём! Соленья на зиму и варенья разные — опять же хозяйкина забота! Летом погребок заполнить надо, чтобы в зимнее время было что ей на стол поставить. А грибы, а ягоды кто на зиму собирать будет? Тоже хозяйка позаботится! Так в ежедневных трудах лето и проходит. «Зимой отдыхать буду», — думает хозяйка, забыв, что зимой скотина дома, и за ней смотреть надо.

А у мужика летом свои заботы: не забывает он на поля взглянуть. То мимо проедет, как бы по пути заглянет, а то вскочит вдруг на коня и помчится в степь в нетерпении обозреть поля, урожай будущий оценить. И светло, и радостно на душе при виде хлебов. Словно морские волны колышутся они, и не отвести восхищённых глаз от завораживающей картины! Так бы и стоял на краю поля, взирая на божественную красоту! Хлеб наш — дар Божий! Жизнь Господом нам дарованная! «Хлеб насущный дай нам днесь», — сказано в Евангелии. И это правда.

Год 1908 выдался необычайно урожайным. То ли для того, чтобы вывести крестьян из неверия, вызванного зимними неудачами и потерями, то ли чтобы затихли разговоры о возвращении на Полтавщину, благословил Господь в тот год труд хлебороба: урожай зерновых превысил самые смелые ожидания! Казалось, земля решила одним махом возместить все понесённые убытки при переезде на новые земли, а также потери, понесённые ими во время зимы. Вот она, крестьянская судьба: то неминуемый голод, то невероятное изобилие! Всего за одно лето стали переселенцы богатыми! И как-то сами собой ушли, исчезли из разговоров размышления о возвращении на родину. Ушли в небытие косые взгляды и вслух высказываемые злословия в адрес Павла Бутько, обещанием сладкой жизни соблазнившим их на переезд, а на деле обложившим процентами взятый у него в долг хлеб и плату за пользование сельскохозяйственными агрегатами и машинами, ставшим поэтому источником всех их злоключений, несчастий и бед. Круто же может измениться отношение людей, живущих бок о бок и знающих тебя, как свои пять пальцев! Вчера ещё был ты для них рвачом, гнидой и мироедом, дававшим хлеб под проценты, а сегодня — спасителем от голодной смерти в лютую зиму. А кем станешь завтра? Не войдут ли завтра нынешние друзья в твой дом с вилами? Ладно, поживём — увидим. А пока, сняв урожай, рассчитались мужики за все предыдущие долги! Это радовало Павла Бутько не меньше, чем его должников. Рискованные вложения возвратились! Возвратились с процентами! Не Божье ли это благословение за старание и труд? И люди остались довольны, и ему польза! Почему бы не радоваться общей для всех удаче? «И это только начало исполнения планов, — радостно размышлял Павло. — Станут земляки на ноги, и поведу я обозы с плодами их трудов в город на продажу! А кто кроме меня отвезёт и продаст продукцию? Ну, да, не один я занимаюсь этим. Есть и другие деятельные крестьяне. Но среди прочих и я, купец Павло Бутько! Наладится торговля с городом, и потечёт в карман сладкая денежка!»

Ещё на Полтавщине Павло предвидел сложности со сбытом продукции, и в первую очередь сбытом зерна в случае урожайного года — дорога-то до города не близкая! К тому же ехать с товаром небезопасно; разбойный промысел существовал во все времена. Могли товар в дороге забрать, могли вместе с товаром и лошадей прихватить, а могли и головы лишить. Это уж глядя с кем Господь Бог тебе встречу назначит. Боязно крестьянам по одному в дорогу отправляться, а группой ехать — не удаётся; всякий в своё время своими делами занят. Так и не решились крестьяне товар в город везти, хотя лошади, телеги и сани почти в каждом дворе имелись: Павло Бутько и Леван Перебийхвист занимались торговлей со дня обоснования села и обеспечили санями и телегами всех желающих их приобрести.

Побоялись мужики возить произведённую продукцию в город, а купец Бутько нет! Скупал он у крестьян собранное с полей зерно, молочные продукты, яйцо, рыбу, мясо и продавал на базаре! Нанял себе в помощь, а заодно и в охрану от волков и дорожных разбойников соседей Гнеденко Охрима и Лукьяненко Миколу, и в зиму, когда другие мужики на печи лежали да за горилкой время проводили, купец куплей-продажей занимался, постоянный доход от торговли и в городе, и в селе имел. По привычке, а более для солидности и весу среди торговцев, в городе место торговое организовал и вывеску «Купец П. Бутько» над ним прикрепил. Это чтобы каждый знал, где его при необходимости найти, товар купить или заказать. За всё брался Бутько, по ходу изучая местный рынок и сложившиеся порядки на нём. Получалось неплохо. Никто никогда не рисковал стать поперёк дороги, потому что охрана была у Павла солидная; и Охрим Гнеденко, и Микола Лукьяненко — хлопцы молодцы! И защитят при необходимости, в беде не оставят, и поднести-отнести товар всегда под рукой у купца находятся.

Распродав в городе сельские товары, из города в село вёз он товары, в которых крестьяне нуждались. Порожние поездки купец не допускал! Всегда обоз у него под грузом! И вскоре стал Бутько Павло известным в округе купцом, купцом удачливым, и богател на торговле баснословно, на что косились односельчане: Бутько нас обдирает!

Но, доверяя более земле-кормилице, нежели торговой удаче, хлебопашества Павло не оставлял. Вместе с односельчанами с приходом весны дневал и ночевал в поле, засевая обширные поля частью сам, а частью силами нанимаемых им людей, поскольку сверх своих пятнадцати десятин взял он в аренду земельные наделы за пределами села. Осенью косил хлеб, молотил и засыпал в закрома. И тоже не без помощи батраков, так как управиться с работами при засеянных площадях и одновременно заниматься торговлей было невозможно. Павло нанимал людей и платил им за работу.

В знойных киргизских степях вызревали особо ценные сорта пшеницы — с высоким содержанием клейковины. Мука из этой пшенички шла на выпечку пышного хлеба. На рынке такое зерно шло нарасхват и разбиралось по высокой цене. Как же мог Павло не выращивать золотой хлеб на своих землях? К тому же земель, посевного материала и агротехники у купца за год набралось в избытке. Часть посевного зерна он продавал крестьянам, а технику сдавал в аренду, получая за эксплуатацию деньги, а чаще зерно, так как деньги крестьяне берегли и пускали в ход только на самое необходимое. За рабочей силой дело у него не стояло: кто-то отрабатывал за аренду техники, чтобы не платить деньгами, кто-то батрачил на сезонных работах и деньги зарабатывал. Из соседних сёл на заработки к нему приходили, потому что Бутько относительно неплохо платил за работу. Судьбы-то у людей по-разному складываются: одни богатеют, а другие, наоборот, беднеют. Так было, и так будет всегда в сельском хозяйстве. Это уж как Бог на душу положит, и как крестьянин хозяйство организует.

Держал Бутько и скотинку в хозяйстве, и увеличивал поголовье скота ускоренными темпами. Знал от киргизов, что не каждый год урожайный бывает. Если даст Господь дождь вовремя — жди хорошего урожая. Ну, а если не даст дождя, или даст не в нужное для роста злаков время, тогда большого урожая не жди, в лучшем случае средний урожай снимешь. Очень многое в степи от Господа Бога зависит.

А ещё бывает — пойдёт по степи сушь, мертвящая всё живое, тогда даже тощих колосков с полупустыми зёрнами не жди. Тех крестьян, кто на одно только земледелие уповает, ждёт в такой год голод. Скотинку разводить в степи всё же надёжнее. Поэтому и кочуют киргизы по степи, издревле занимаясь скотоводством, и почти совсем не занимаются земледелием.

Но со скотом тоже не всё просто! Случится в иную зиму гололёд, и дохнет скотинка от голода. «Джут» — так это по-киргизски называется. А почему дохнет? Не может скотинка траву из-под ледяной корки достать, поесть не может. Джут — это страшное явление для киргизов! Голод и смерть гуляют по всей степи во время джута! Гибнут и животные, и люди. Отчего? Оттого что не заготавливают на зиму корм киргизы. Не заготавливают потому, что скота много разводят. На все табуны, стада и отары кормов на зиму разве напасёшься? Чтобы не страдать от капризов природы, к животноводству тоже надо с умом подходить, золотую серединку между «только скот» и «только земледелие» найти надо. Не всегда получается, что чем больше скота, тем лучше. Для большого количества скота хорошую кормовую базу иметь надо! Не можешь кормовую базу создать — сократи поголовье! Не держи скота больше, чем кормов имеешь! Так-то оно по-хозяйски, по-человечески будет. Тогда не погубят хозяйство ни суховеи, ни джут, ни поздние проливные дожди!

В первые годы жизни в степи Павло Бутько мог заготовить на зиму кормов столько, сколько было нужно. Травы в степи много: иди и коси, стогуй и вези сено во двор! Исходя из безграничных возможностей в заготовке корма, Павло умножал количество голов скота, не ощущая границ. Но и к увеличению поголовья скота он подходил не бездумно, а применяя последние достижения в животноводстве. Павло заботился о разведении породистой скотины. Если на мясо выращивать, чтобы вес скотинка быстро набирала, а если молоко получать — молочной породы коровка должна быть. Когда удавалось найти хорошего производителя для получения нужной породы, за ценой Павло не стоял, так как это был вклад в скотоводство для всех крестьянских хозяйств в селе. Затраты на покупку и содержание производителей Павло распределял по дворам, и это не обременяло крестьянские хозяйства. С этим сельчане в первый год были согласны. Но через год кто-то из умников подсчитал и поднял шум, что, мол, производитель чаще обрабатывает скотину того хозяина, у которого больше голов скота в стаде. И это мол непорядок, потому что скота у богача больше, а за содержание производителя он платит столько же, сколько те, у кого всего одна голова на хозяйстве!

Вопрос стоимости содержания производителя был поднят на сходе неожиданно, и произвёл эффект взорвавшейся бомбы, заложенной кем-то из крестьян загодя с целью обличить богачей, обдирающих бедных везде, где только могут. Общим собранием крестьяне решили изменить плату за содержание производителей, а именно, исходя из числа голов скота, оплодотворяемого производителем в каждом конкретном крестьянском хозяйстве. После приблизительного пересчёта тут же на собрании по новому правилу счёта, плата бедняков оказалась значительно ниже. Как только это стало известно, малоимущие подняли бучу, заявляя, что богачи в прошлом году обобрали бедняков! По новому расчёту мол больше всех должны были заплатить Пётр Загорулько и Павло Бутько: в их хозяйствах поголовье скота превышало число голов скота таких хозяйств как, например, Миколы Лукьяненко или Охрима Гнеденко в десятки раз! Разница в плате за содержание производителей между ними и богатыми семьями оказалась разительной!

Разоблачение богачей, грабителей бедных, дало повод Миколе Лукьяненко, борцу за правду и справедливость, к злорадному изобличению соседа Павла Бутько, самого богатого крестьянина в селе:

— Плати, плати, дорогой! — кричал он, размахивая руками, довольный не столько тем, что отныне ему придётся платить меньше, сколько тем, что придётся платить больше Павлу. — А не будешь платить, тогда сам свою животинку оплодотворяй! Дешевле станет! Ты у нас мужик породистый! Сил на всю живность хватит! — острил он, пользуясь выпавшим случаем позубоскалить над богатым соседом.

Кому-то может показаться, что это мелочи, ведь при большом количестве дворов и так приходилось платить не много. Но для большинства крестьян важнее было, чтобы справедливость взяла верх! Любит мужик, чтобы справедливость во всём была! А в мелочах — само собой разумеется! Не шустри по мелочам! Всё равно не уйдёшь от суда! Мы, мужики, не позволим!

— Так я что, мужики? Разве я был когда-то против решения собрания? — защищался Бутько, будто его поймали за руку на крупном мошенничестве и совестят перед всем селом. — Решили же в прошлом году платить за содержание производителей со двора? Решили! Как мол землю по пятнадцать десятин на двор получили, так мол и здесь пусть поровну плата будет. Вот я и платил прилежно, как договорились! Если нынче решим с осеменяемой головы платить, и я с головы буду платить! А если решим за рождённого телёнка, барашка или козочки — что ж, я и с этим буду согласен! Главное, чтобы общее согласие меж нами было! Чтобы всем селом согласились!

Высказанное Павлом предложение, как пример возможности любого соглашения по оплате содержания породистых производителей, то есть, платить с рождённой головы телёнка, жеребёнка, барашка или козочки вызвало интерес у бедных, только что добившихся снижения платы за содержание производителей по новому договору. Каждый правильно понял суть предложения: произведён в хозяйстве приплод — плати за содержание производителя, нет приплода — не плати! Тут за полученный приплод платить будешь, а это значит, не зря заплатил, а конкретно «за работу» производителя. Не так, как только что согласились: будет или не будет у тебя в хозяйстве приплод — неважно: плати за содержание самца, потому что у тебя в хозяйстве самка есть! Думали крестьяне, что и на этом выгадать смогут. Но представив, какие трудности ожидают при учёте рожденных голов, решили оставить в покое молодь, появление которой на свет Божий происходит в разное время, отчего вести учёт становится невозможно. Остановились на расчёте платы по количеству голов маток в хозяйствах, что всем показалось практически более реалистичным.

Столько крику и шуму поднято по содержанию производителей в сельском стаде!

А ведь, если вспомнить, убедить людей в необходимости породистых производителей было делом тоже не лёгким. Не все понимали важность поддержания хороших пород в стадах и отарах. Многие и на новых землях продолжали мыслить по старинке, как велось испокон веков в крестьянских хозяйствах. Приходилось Павлу спорить с консервативными крестьянами, доказывать эффективность содержания в хозяйствах породистых производителей, но убеждение не всегда проходило успешно. Порой бурные баталии приводили к анекдотичным ситуациям. Так было, например, со Степаном Барабулей.

— Никак не пойму я тебя, Павло, — возражал Барабуля, щуплый низкорослый мужик, испытывавший нужду в деньгах вследствие пристрастия к горилке, округлив и без того круглые совиные глаза, — для чего ты агитируешь дорогих быков и баранов покупать? Разве мало тех, что у нас в стадах имеются? Или они со своими обязанностями не справляются? Так справляются же, потомство дают! Зачем же нам деньги на покупку дорогих производителей тратить?

— Ты, Степан, правильно сказал: со своими обязанностями наши быки, бараны и козлы справляются, потомство плодят прилежно. Но посмотри, какое потомство они плодят? От них же одна мелочь рождается! При таких производителях скот и дальше мельчать будет. Корм на подобную скотинку переводишь, а проку нет! Известно же: «Какое семя, такое и племя!» Неразумно крестьянину корм без пользы в навоз переводить!

Барабуля хотел возразить, так как его больше волновали расходы на содержание породистых производителей, а не их ценность для хозяйств. Но Павло опередил его: в голове родился пример для наглядного сравнения:

— Не скажешь ли, Степан, почему твои детишки росточком не вышли? А я тебе скажу почему. Потому что ты у нас, Стёпа, не великан! Какое семя, такое и племя!

Присутствующим на собрании пример понравился, и они беззлобно рассмеялись; малорослый Барабуля образ великана явно не производил.

— И скажу тебе, Степан, прямо: как бы ты ни пыжился, а богатырь, наподобие Охрима Гнеденко, у твоей супруги не родится. Другое семя надобно, чтобы богатырь родился. Но в одном ты можешь быть совершенно уверен: детишек твоих супружница от тебя родила! Семя, без сомнения, твоё! Будь то семя Белоконя или Гнеденко, пришлось бы тебе на детишек снизу вверх смотреть!

Взрыв смеха заглушил последние слова Павла. Крестьяне хохотали, тыча пальцами на покрасневшего до корней волос тщедушного «производителя».

— А я и не сомневался, что сыны мои, — огрызнулся поверженный Барабуля.

Но, желая всё же убедить крестьян отказаться от производителей, высказал веский аргумент против покупки:

—Зимой-то производители не работают, а ты их содержи, корми круглый год!

Но Павло, настроенный и далее использовать понравившийся односельчанам пример с Барабулей, разбил в пух и прах и этот аргумент Степана:

— Степан! За что ты так невзлюбил производителей? Тебя-то супруга сколько уж лет впустую кормит? Толку с тебя было всего три раза за всю жизнь, судя по количеству сыновей! Однако она тебя голодом не морит, а прилежно подкармливает! Зачем бы это, можешь сказать? А я так думаю, приплода она от тебя ожидает, и для того только кормит, чтобы силы в тебе не иссякли. Так ты уж уважь супружницу-то!

И под истерический смех крестьян добавил:

— Я, мужики, в содержание производителей полный расчёт внёс, вот почему большая цена получилась. Но, думаю, что нагрузка для каждого хозяйства переносимая, если по дворам разнести. Зато в потомстве у каждого будет продуктивная скотинка, а не мелочь, которая только корм через себя перепускает, а толку с неё никакого.

— Как с Барабули, — вставил какой-то шутник, напомнив приведённый Павлом пример о «семени и племени».

— Ну почему же, — стал на защиту Степана Павло, прервав начавшийся было смех. — Барабуля три особи мужеского полу произвёл! Кто из вас может похвастать такой эффективностью в смысле продления фамилии?

Но, начав серьёзно, не удержался, чтобы не добавить к сказанному немного юмора:

— Он же не ставил перед собой цель произвести мясную или молочную породу?! Это же другое направление! Это — производство фамильного потомства!

Незлобивым смехом и шутками закончилось обсуждение важного для крестьян вопроса. По окончании собрания Степан Барабуля с гордо поднятой головой прошёлся перед односельчанами: трёх сыновей произвести — это вам не ведро горилки выжрать, не каждая мужская особь на это способна! Не зря его супруга на довольствии держит! Надо бы где-то денег раздобыть, чтобы отметить редкостный мужской талант!

Год назад такое же собрание проходило. Все были согласны с раскладом содержания производителей по дворам, а теперь вот закавыка вышла: не так, оказалось, расклад был составлен. Ну да Бог с ним, с новым раскладом. Зато никто не говорит о том, что производители селу не нужны. Впрочем, если смотреть по хозяйствам, то расходы по содержанию производителей не только у Павла Бутько выросли: Загорулько, Таракан, Перебийхвист и другие не бедные селяне в стороне не остались. Словом, приходилось бороться и с беднотой, и с безграмотностью одновременно! Требовалось просвещение крестьян даже в вопросах, в которых они должны бы разбираться досконально, ведь животноводством занимались из поколения в поколение. Но занимались, выходит, не задумываясь, вели хозяйства, не опираясь на опыт передовых хозяйств.

Как известно, не хлебом единым жив человек. Построили крестьяне жилища, и пришло время приступить к строительству общественных объектов. Как человек опытный, лучше других знавший жизнь в степи (такова суть купеческой работы: всё надо видеть и всё знать), взял Павло Бутько заботу о строительстве общественных объектов под свой контроль. Но называть его бессребреником было бы неверно. Не поверили бы ему земляки, если бы эта бесхозяйственная черта была в нём замечена. Решая общественные задачи, Бутько никогда не упускал из виду личную выгоду в деле. Он и брался-то прежде всего за те работы, которые представляли для него интерес. Павло как бы держал руку на пульсе села, предвидел появление очередных задач и готовился к их решению. Когда же приходило время решать эти задачи, он предлагал конкретный план и своё практическое участие в его осуществлении. Так было всегда и во всех делах, делавшихся для пользы односельчан. Павло, во-первых, разъяснял крестьянам необходимость осуществления предлагаемого им проекта, затем настаивал на его реализации, и со временем как-то так получилось, что все стали обращаться к нему за советом. И никто в своём хозяйстве не затевал крупного дела, не обсудив его прежде с ним, хотя всем была известна позиция Павла, присущая, однако, не только ему, но и всем крестьянам в селе:

— Каждый о своём сале прежде печётся! Своя-то рубашка ближе к телу!

Но односельчане, такие же крестьяне-единоличники, как и Павло Бутько, понимали: мужик голову на плечах имеет, обо всех в селе печётся и о себе при этом не забывает. Каждый, оказавшись на его месте, поступал бы так же, как поступает он, имей голову как у него. А с другой стороны, кто, если не Бутько, так быстро и разумно решал бы постоянно возникавшие перед жителями села проблемы? Кто, например, поднял бы вопрос о строительстве церкви и школы в селе? Павло Бутько вышел с предложением! С Богом мол нам жизнь свою сверять надо, если мы православные люди, а не бараны безмозглые. И детишкам нашим грамоту необходимо дать, если мы хотим о будущем их позаботиться. Не может нынче человек без грамоты успешно жизнь строить! Сам Бутько вопрос поднял и сам же разумное решение предложил:

— Надо нам, христиане, церковь всем миром построить и духовное лицо на службу призвать. Первейшая задача христианина — пастыря души иметь! А при церкви школу бы церковноприходскую - детишек грамоте учить. Тогда и с Богом будем, и детишкам грамоту дадим, дорогу им в жизнь обеспечим. И сельские деньги экономно потратим: на церковь всем миром сложимся, а школу и строить не надо: всё под одной крышей будет.

Денежный вопрос занимает важное место у крестьянина: обустройство села больших затрат требует, а у каждого в хозяйстве своих забот выше головы, не всё по приезду так сложилось, как на Полтавщине виделось. Для решения общих задач, надо многое купить, а из-за нехватки денег за один раз всё приобрести не удастся. Однако церковь и школу под одной крышей построить — мысль бесспорно хорошая: в целом не так дорого обойдётся, как строительство церкви и школы в отдельности.

Сельчане деньги внесли, а работу: строителей отыскать, подвоз нужных материалов и прочие организационные и практические вопросы купец на себя взял. Крестьяне стройку оплатили, и голова у них не болит! Правда, строительство Божьего храма строго контролировали. Как только время появлялось, приходили строительство смотреть; из их же карманов стройка оплачивается! Лишний контроль даже в святом деле не повредит! Нет, что ни говори, а Павло — мужик дельный и весьма полезный.

В личном хозяйстве Бутько держался одной линии: всемерно расширяться! Причём расширять хозяйство, последовательно увеличивая процент высокопродуктивного скота. Скотина низкой продуктивности на потомство не оставлялась, а попадала под нож и мясом увозилась на базар. Целенаправленная деятельность привела к тому, что четверть сельского стада и пятую часть отар составляли коровы, бычки и овцы Павла. Лошадей в табуне у него тоже было куда больше, чем у других крестьян, ведь купец занимался извозом. Так что несогласие односельчан с равной оплатой за содержание производителей имело под собой основание.

Впрочем, в том, что поголовье скота в сельских стадах росло у него быстрее, чем у других, не было ничего удивительного, ведь крутился Павло круглый год. Ни один день не проходил у него впустую. Он спешил успеть везде, где видел большую прибыль, и применял в своём хозяйстве всё, что слышал в разговорах людей, а также видел в передовых крестьянских хозяйствах. Поэтому расширялся быстро. А он, не довольствуясь достигнутым уровнем, продолжал увеличивать темпы роста.

Иначе развивалось хозяйство в семье Гнеденко. Первую зиму супруги, как и другие жители, пережили жутковато. Но богатому соседу задолжали не много. Благодаря соседу, скотинку удалось сохранить полностью. А ведь это Павло при постройке хлева и конюшни заставил Охрима делать их тёплыми и прочными, не «воздушными», какие имели они на Полтавщине. Вот и не добрались серые разбойники до его лошадок, коровок и мелкой живности. Не мёрзла в лютую зиму у Гнеденко ни скотинка, ни Олеся. Топлива за лето Охрим заготовил с запасом, так как знал, что лишнего топлива не бывает, когда-нибудь обязательно сожжётся. Так под присмотром богатого соседа держалось хозяйство Охрима Гнеденко на плаву, а сосед использовал его в своих купеческих операциях. Получилось неплохое взаимовыгодное содружество.

Наладился Охрим и зимой рыбу ловить. На рыбе и дотянули до весны, не пустили под нож скотину. Задолжали же Павлу фуражом для лошадей, да сенца до наступления весны немного не достало. Должно, не было у хозяина опыта личного хозяйства, просчитался бывший батрак с запасами на зиму. Да и зима длилась дольше, чем рассчитывалось. Мука ближе к весне закончилась, пришлось занять под будущий урожай у богатого соседа. Не подумал Охрим, что из-за долгой зимы, еды ему с Олесей понадобится больше, чем требовалось в тёплые зимы на Полтавщине.

Жить в долг Охрим не любил. Даже небольшие долги терзали самолюбие. Олеся терпеливо сносила ворчание супруга по поводу никак не заканчивавшихся долгов Павлу. Богатому же соседу при встречах она уверенно заявляла:

— Бог даст, наладится и у нас хозяйство. Охрим не лентяй и не пьяница, без дела не сидит. Придёт богатство и в наш дом!

Однако о модных нарядах и красных черевичках на каблучке, о чём она мечтала, живя на Полтавщине, разумно помалкивала, не напоминая Охриму. И без того смурой муж, не доволен ведением хозяйства. Не простым на деле оказалось успешное ведение своего хозяйства. Куда проще было батрачить на барина — голова ни о чём не болела, и по ночам спал спокойно. А теперь ворочается до полуночи, уснуть не может, все мысли вокруг хозяйства .

Семья Гнеденко на целинных землях, как и на родине, оказалась неразворотливой. Впрочем, богатыми супруги никогда не были и о большом богатстве не грезили. Жили неспешно, никогда ничем не рисковали. Откуда ж богатству взяться при таких темпах? Занимался Охрим и землепашеством, и скотоводством. Но больших площадей не засевал и интенсивно скотинку не разводил. Безалаберное отношение к севу и разведению скотины были главной темой нелицеприятных разговоров богатого соседа с другом. Но как ни убеждал практичный Павло, Охрим отстаивал своё:

— Земель свободных в степи, действительно, много — это ты верно говоришь, Павло. Можно, конечно, и больше засевать: немного земли в аренду взять и на продажу зерно выращивать. Но если всё время в работах проводить, когда же тогда жить, Павло? Раньше своей земли не было, у хозяина в кабале находился, спину не разгибал, на него батрача. А теперь что получается? Земля появилась, и опять не разгибать спины? Это же опять кабала получается! Рабом своей земли становишься! Э-э, нет, сосед! То, что я засеваю, нам с Олесей вполне хватает. Часть сами съедим, часть на рынок отвезём, чтобы денежки в доме водилось. Я горилку не пью, табак не курю, как другие мужики. Нам с Олесей много на жизнь не требуется. Лучше я лишний раз на рыбалку схожу, свежим воздухом подышу. И для здоровья хорошо, и для семьи польза, всегда свежая рыба на столе! Может, и тебе свежей рыбки наловить, а Павло? — предлагал он обычно в конце нравоучительных речей озабоченного его делами соседа.

В ответ на бестолковые слова соседа Павло сердито сплёвывал, но от свежей рыбки не отказывался, и даже иногда сам заказывал; Глафира была не прочь полакомиться, в каком бы виде она ни подавалась на стол. Впору бы и Павлу ради супруги на рыбалку ходить! Но бестолковое баловство, требующее времени, делового соседа не привлекало. Он привычно занимался любимыми сердцу расчётами прибыли.

Держали Охрим с Олесей немного скотинки в, но для того только, чтобы молоко и мясо в доме не переводились. Специально на продажу скотинку не растили, хотя знали, что киргизы, живущие по соседству, занимаются большей частью скотоводством, находя это занятие в условиях степного климата более надёжным.

Был у супругов Гнеденко небольшой огородик возле дома — хозяйкина гордость, занимаясь которым она находила душевное отдохновение. Всё лето Олеся копошилась на нём, выращивая и поставляя на стол овощи, зелень и ягоды и заготавливая на зиму варенья и соленья. Глафира Бутько, глядя на увлечённость соседки грядками, тоже загорелась хлопотным занятием, и незамысловатое увлечение сдружило их. Сойдясь у забора, они могли подолгу беседовать, на темы часто весьма далёкие от огородных проблем. Олеся давала Глафире полезные советы: что и как надо высаживать, как правильно ухаживать за растениями, в общем, всё, чему сама научилась у матушки, живя в родительском доме. Разительное отличие в богатстве соседей не имело для женщин никакого значения. Они относились к этому равнодушно. Богатство, считали обе — это хозяина дома касается. Женщина же должна больше заботиться об уюте, а накрытый стол в её заботах играет главенствующую роль.

Охрим, пристрастившись к рыбалке, всё свободное от работы время проводил на ближних и дальних озёрах, находя в этом занятии покой и душевное отдохновение. Он доставлял в семью наловленную рыбу, солил её, вялил, замораживал и коптил в зависимости от времени года и количества наловленного, заготавливая полюбившееся питание впрок. Специально на продажу рыбы на рынке настроен не был, а по большей части обменивал её у сельчан на нужные в хозяйстве вещи и материалы. Однако если набирались излишки, отвозил в город во время сопровождения обозов Бутько.

Словом, добро супруги Гнеденко наживали не спеша, сочетая полезные занятия с приятным времяпровождением. Весной и осенью помогал Охрим богатому соседу с посевом и уборкой урожая. Павло ценил его как хорошего работника, но платил за работу скромно, напоминая всякий раз, что основной доход крестьянин должен иметь от земли, а не с найма. Зато пшеничку Охрима продавал по первой просьбе соседа, что было тому на руку. Впрочем, если приходилось сопровождать соседа в город, Охрим продавал свой товар сам. Но удовольствия в занятии торговлей он, по-прежнему, не находил. Не лежала душа, несмотря на старания богатого соседа увлечь его выгодным в его понимании занятием.

Ни на беспечного Охрима Гнеденко, ни на нахрапистого и расчётливого Павла Бутько не походил другой сосед Охрима, Микола Лукьяненко. Впервые увидев степные земли, он настоял и добился того, чтобы к пятнадцати законным десятинам ему нарезали ещё и дополнительный земельный надел, что, впрочем, было вполне объяснимо, ибо всю жизнь Микола Лукьяненко батрачил на чужой земле, и вспыхнула в нём жадность при виде обширных незанятых земель. Захотелось почувствовать себя богатым, как Павло Бутько, например, хотя тот по приезду на новые земли больше пятнадцати десятин, положенных на двор по закону, брать не стал. За землю-то налог платить придётся! При необходимости, и об этом крестьянам сказали, можно будет взять землю в аренду, если сможешь на ней работать, а не только налоги платить. С год-два осмотреться бы надо, а потом уже брать дополнительную землю! Куда спешить? Приехал на новые земли — оглядись, определись с возможностями и тогда уж бери, что по твоим силам.

— Я что, по-вашему, зря с обжитых мест снялся? Для чего, как вам кажется, рискнул я в дальнюю дорогу? — кричал при нарезании земли Микола. — Я за землёй приехал! Вот и давайте мне землю! Мне много не будет! Я мужик жилистый, сдюжу! На себя же работать буду, а не на дядю! Как-нибудь справлюсь!

Мужики, которые из самостоятельных, только головами качали: и куда спешит? В доме ни шиша, за душой ни гроша, только и того, что от царя-батюшки на подъём получил, а землю готов хапать, будто у него хозяйство, как у богача! Торопыга! Успел бы позже расшириться, освоив прежде ту землю, что государство по закону ему предоставило!

Настоять-то Микола настоял — получил сразу и пятнадцать десятин, и пять десятин под аренду, а распорядиться землёй не смог! Распахал много, да в сроки с севом не уложился; опыта самостоятельной работы у человека не было, вот и не смог правильно рассчитать сроки сева. Неувязка отчасти из-за не по силам взятым площадям произошла, а отчасти из-за увлечений другими, не менее важными, по его мнению, делами. Да ведь давно известно: за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. А ещё мудрость гласит: «Как посеешь, так и пожнёшь!» Неровно поднялись всходы на обширных полях Миколы Лукьяненко, так как в разные сроки зерно в землю брошено было, и совсем уж не равным оказался урожай на них. На полях, какие в правильные сроки сева попали, хлеб удался на славу. А он его вовремя убрать не смог! Своих сил не хватило, а нанимать в помощь работников не стал — им же платить надо! Так и ушла часть выращенного хлеба под снег. О большом хлебе мечтал, а что взял? Ничего не получилось у Миколы! Только односельчан насмешил. Всё-то у него думки в голове заковыристые вместо конкретного дела. За нескончаемые фантазии и скорые начинания получил Микола кличку «Торопыга». Обижался поначалу, да ничего, привык со временем, перестал огрызаться. Да и что на правду обижаться?

Как бы там ни было, а кое-что со своих полей Микола Лукьяненко всё же собрал. Собрал и с долгами рассчитался. Их у него значительно меньше было, чем у его друга Охрима Гнеденко; тот основной долг за купленных Павлом лошадей имел. Денег у Микола немного осталось, и купил он с первого урожая ружьё. Дорогое ружьецо-то, много за него отдал. Решил заняться охотой, по колкам да озёрам ходить, зверя и птицу бить. Вздумалось ему на некрестьянском труде разбогатеть. А почему бы нет? Раньше-то возможности охотиться не было, за бедностью даже ружьё купить не мог, а нынче он богач! Хоть три ружья бери! И что бы ему с ружьецом по колкам не хаживать, мясо не добывать? Не выращивай, не корми ту зверушку и птицу, кормов для неё не заготавливай, а иди в колки или на озёра и бери готовенькое мясо! Красота, а не жизнь! И почему мысль охотой промышлять раньше в голову не приходила? Стал бы раньше на охоту ходить и раньше бы разбогател! Может быть, перещеголял бы уже Бутько Павла и крестьянствовать перестал! К чему крестьянствовать, спину гнуть, если и без того добра в доме будет достаточно?

Размечтался Микола, размышлять уже всерьёз стал, каким образом товар на базар доставлять будет, да не тут-то было! В охотничьем деле, как и в крестьянском, оказывается, понимание и сноровка требуются! Талант опять же на занятие должен быть. Шатался мужик по колкам и полям, все озёра исходил, драгоценное время убил, а много ль добыл? Зверьё и птица оказались тварями вовсе не глупыми, на погибель свою не дожидались. Прежде поискать и найти их надо было, а потом уж снимать. Если, конечно, снять сможешь. Не получилось с охотой у Миколы. Оставил он охотничье занятие, ружьё на гвоздь над кроватью повесил. Хорошее ружьё, дорогое! Красиво висит! Душа радуется, что владеешь таким богатством! А какая с него польза? Ржавеет без дела ружьё, а он его не продаёт: моя мол собственность, что хочу, то с ней и делаю! Пусть висит, а там поглядим. Жадность мужика одолела и ум ему застила.

Но сказать, что бедно жили Микола с Груней, было бы неправдой: не голодала семья, всегда что-то на столе было. Но при усилиях, какие вкладывал хозяин, хватаясь за разные дела, можно было бы куда большую отдачу иметь, будь у Миколы голова на плечах. Да непомерная жадность застила ум, ничем её из головы не вышибешь. Во всём грезилось ему легко добываемое богатство, а на деле все начинания лопались, как мыльные пузыри. Развить хозяйство, расшириться, как будучи батраком мечталось, Микола не смог. Топтался на месте, ни беднея и ни богатея. Зато на второе лето вместе с Груней дом саманный построили, найдя его лучше бревенчатого, так как в пожарном отношении он более надёжен; в случае пожара дотла не сгорит, что-то останется. Но зато уже никогда не батрачил он на хозяина, и к себе на работу батраков не нанимал; припекло, видно, молодца, когда на барина батрачить приходилось.

Не все годы были такими удачными, каким был первый год на целинных землях. Уже на следующий год урожайность снизилась. А 1910 и 1911 вообще неурожайными оказались; засуха пришла, ни капли дождя за май-июль Господь не дал. Солнце жгло немилосердно, суховеи сушили зелень, едва пробившуюся из земли, и вызрела пшеничка: хочешь — ходи и по чахлому колоску собирай, а лучше — скотинку по полю пусти; хоть какая-то польза с урожая. Убирать-то так и так нечего. А скотинка и подберет чище, и не надо силы впустую тратить. Придут урожайные годы, натрудишься ещё, а эти годы выбрось и забудь. Не зря говорили переселенцам киргизы: рисковое это дело только на одно земледелие уповать. Надо хотя бы отчасти животноводством заниматься! А то и вовсе отказаться от земледелия: в иные годы по миру пойдёшь, если вовремя Господь дождя не даст. Голод и смерть в дом хлебороба в такие годы заглядывает. Так что держи мужик скотинку, не ленись и смотри за ней с прилежанием! Сибирь — это тебе не Малороссия! Не сгинь по незнанию, или из-за лени заниматься скотинкой!

Правда, переселенцам с Полтавщины досталось от суховеев не так сильно, как тем крестьянам, что получили земли в голой степи. Частые колки на их полях сдерживали разгул горячих иссушающих ветров, и пшеничка не полностью выгорела, малость хлеба всё же собрать удалось. Во всяком случае, дважды голод степное село стороной обходил. Прозорливым оказался землемер, нарезавший землю в окружении колков:

— Несмотря на суховеи, немного пшенички вокруг каждого из колков вызреет! Не будете голодать! Главное, чтобы не два-три года кряду суховеи приходили. Вот тогда уж точно беда! Мелкие озерца пересохнут, воздух влажность потеряет, и урон хлеборобу будет большой.

С озерцами-то беда и вышла. Сильно обмелели озерца за два года засухи. Некоторые так и вовсе до дна пересохли, и рыба в ил зарылась. Много ли её до талых вод в плотном иле живой останется? И сколько лет ждать придётся, пока её в озерцах снова в достатке будет? Стали озерца подсыхать, и урожай вокруг колков снизился. Тяжко было в те годы, но от голода сельчане не пухли. Спасибо доброму землемеру. Хороший был человек, и хорошие земли нарезал! Выжили, выкарабкались крестьяне и надежду на добрый урожай сохранили. Надежда, пожалуй, последнее, что удерживало крестьян от решения вернуться на Полтавщину, ибо не забывались урожайные годы.

Павло Бутько оказался одним из тех немногих, кто мало пострадал в неурожайные годы. На арендованных им землях урожайность, правда, была не ахти какая. Впрочем, как и у других: в целом не густо, а местами так и вовсе пусто. Но вот на землях, что располагались среди больших и малых колков, урожайность оказалась значительно выше средней по селу. Хотя в целом хлеборобу Бутько тоже не шибко повезло: много хлеба недобрал в неурожайные годы. Но всё же удержался на плаву. И всё благодаря скотинке, заблаговременно разведенной. Прислушался к словам киргизов, и в неурожайные для хлебороба годы вышел со скотинкой на высокий доход! Сделав выводы по результатам засушливых лет, решил разводить скотинку и далее, доведя численность до трети сельского стада. Средства для этого у него имелись.

А вот купцу Бутько, не в пример прогоревшему хлеборобу Бутько, повезло в те годы несказанно! Вследствие недобора хлеба в степных районах, сильно пострадавших от засухи, цены на зерновую продукцию поднялись неимоверно! И небогатый урожай со своих полей, а так же с полей односельчан, купцу удалось продать по высокой цене! Доход, правда, получился несколько ниже, чем был в урожайные годы, но уступил не намного! Смог-таки и на неурожае сделать доход удачливый Бутько! Улыбнулась, должно быть, ему капризная купеческая удача! А может удача, вообще, предпочитает людей предприимчивых и деятельных? Оно ведь как в жизни: как потопаешь, так и полопаешь. Иначе-то не получается.

Мало дохода с земли получили крестьяне, и недовольство распространилось по селу. Ворчали мужики: мало мол Павло нам за пшеницу заплатил, когда скупал для продажи на рынке. Бутько же в ответ на недовольное ворчание за словом в карман не полез, а дал достойный ответ:

— Почему сами свой хлеб на базар не повезли? Продали бы по цене, какую хотели, и имели бы чистый доход! Что, боязно в голой степи с товаром застрять? А мне, что же думаете, не боязно? И я человек смертный! Так для защиты от разбоя я охрану с собой беру и охранникам за работу плачу! Потому вынужден вашу пшеничку у вас недорого брать. Ну а насчёт цены на продажу товара так скажу: это как на рынке образуется. Тут сноровка нужна. Продаю по цене, какая и покупателя устраивает, и мне не в убыток. Б`ольшую цену запросить не могу, ибо не купит покупатель — дорогой товар. А дешевле продать — сам прогоришь. Вот и думай, как тебе поступить, чтоб и товар ушёл, и тебе с продажи доход остался.

Пошумели мужики, поворчали, недовольные назначенной купцом ценой, но везти свой хлеб в город не решились. Боязно, однако! Угомонились, наконец. Пожаловались, впрочем, некоторые из селян Охриму. Вот мол, Павло — твой друг, а что живодёр эдакий себе позволяет? Обдирает селян, как липку! Поговорил бы с ним по-дружески, к совести нечестивца призвал!

А Охрим жалобщикам в ответ:

— Так Павло правду вам сказал: везите сами свой хлеб и продавайте по цене, какую назовёте! Что ж вы за бесценок свой хлеб ему отдаёте? Не жаль вам вложенный вами труд, что за такую низкую цену продавать согласны? Заставляет он вас хлеб ему продавать? Я, например, свой хлеб сам на базар везу и продаю.

Сказав так, умолчал Охрим, что хлеб свой сам продаёт, потому что охранником у Бутько работает, вот заодно свой хлеб на рынок возит и продаёт, хотя к торговле душа так и не склонилась. Павло всячески поддерживал начинание друга, помогал ему советами, покупателей незаметно к нему посылал, надеясь пристрастить добродушного соседа к торговым делам. Планы-то у Бутько о-го-го какие были! Дальние поездки большими обозами ему мерещились! Только дальние поездки надёжной охраны обоза требуют. Сосед же, как назло, предпочитал время с любезной Олесей проводить, или на озёрах рыбной ловлей заниматься, и купцу никак не удавалось отвадить его от «вредного пристрастия» рыбачить. Не успеет он с ним с базара вернуться, как сосед — снасти в руки и скорее на озёра! И не надоест ему такая жизнь!? Никакого же дохода с той рыбалки нет! А он бегает, время впустую теряет. Непонятливый какой-то.

А вот в году 1913 урожай выдался на удивление высокий! Сам Господь, видимо, пособлял крестьянину: и дождь хороший вовремя дал, и погоду соответствующую установил, да и снега после зимы на полях много лежало. Крестьянские хозяйства к тому времени окрепли, крестьяне приспособились к суровым сибирским условиям. Урожай же в тринадцатом выдался такой богатый, что собранную пшеницу молотили всю осень и зиму! Шум от молотилки до самой весны стоял! Вот какой год был! Все хозяйства в селе в том году доход имели, и чтобы управиться с наплывом столь большого количества хлеба, Павлу пришлось для отправки его в город собрать бригаду извозчиков! Радостно было на душе купца. Всё получилось, как загадывал: богатое село, зажиточные крестьянские хозяйства, и его место среди людей прочно и незыблемо! Рисковал ли он? Конечно, рисковал! Рисковал многократно и по-крупному. Бывало так, что рисковал всем, что за год нажил! Но риск оправдал себя. Теперь и у него, и у крестьян хозяйства набирают обороты: и урожаи из года в год растут, и поголовье скота в стадах неуклонно увеличивается! Богатеют переселенцы, зажиточными становятся! Прочно обосновались они на новых землях! Сторицей окупились затраты на непростое переселение из обжитой Малороссии в чужую, неведомую дотоле дикую степь! Хорошо зажили, и будущая жизнь виделась им ещё более счастливой и богатой, чем была на текущий момент!

В тот удачливый 1913 многим крестьянам показалось, что такие богатые урожаи они будут получать и в последующие годы. Основываясь на радужных предположениях, многие в течение зимы закупили кто по одной, а кто и по две лошади, в достатке запаслись посевным зерном и фуражом, оборудование и инвентарь дополнительно приобрели. Всё было готово к встрече нового, ещё более урожайного года! Не скупись только земля, а уж пахарь тебя не подведёт!

Весной 1914, не в пример году тринадцатому, было распахано и засеяно много больше земли. Всем хотелось за лето богатыми стать. А почему нет, коли всё просто получается? Тут главное что — сил не жалей, грудью на плуг налегай! Ведь успех твой и благоденствие, мужик, - в твоих мозолистых руках! Так черпай его горстями! Заслужил ты своё нелёгкое счастье, работая с утра и до заката солнца! Заслужил, пользуйся!

продолжение следует

 

 

 

 



↑  583