В. Шнайдер

X V

Погода в день свадьбы Люды стояла лучше и не надо: тихо, морозец лёгкий, градусов около десяти. В столовой, где гуляли, тепло, просторно, светло. Званых на свадьбу набралось десятков шесть-семь. Люда и так-то красавица, а в свадебном платье – взгляда не отвести. И жених, к слову сказать, подстать невесте: коренастый брюнет, усы подковкой, осанка как у офицера.

Столы ломились от снеди, Лида постаралась, молодец. И гармонист был, и машина с лентами и куклой на капоте. Одним словом, всё как у людей. Да и как же иначе-то – первая дочь замуж выходит!

Но на душе у Михаила из-за того, что из его родни за столом никого не было, бродили тучки. Обидно, елки зелёные! Даже крёстного Люды, Петра, и того не позвали. А ведь Пётр не только крёстный Люды, но и родной брат Михаила. Да и сам он, Михаил, тоже хорош: сказали «не надо», он и опустил руки. А стоило дать всем телеграммы с приглашением и все дела. Сейчас бы сидели они с ним рядом, и делили бы с ним его радость!

С каждой выпитой стопкой тучек в душе становилось всё больше и больше. Где и когда отключился Михаил, не помнил – проснулся на следующий день дома. Ещё даже и рассвет не забрезжил.

С трудом поднявшись – голова от перебора гудела, как церковный колокол, – прокрался на ощупь в кухню, накинул на плечи фуфайку, вышел на улицу покурить.

Мороз крепчал.

Михаил попытался вспомнить минувший день. Вдруг дверь отворилась, и кто-то вышел. Михаил даже оглядываться не стал – когда голова трещит и внутри как отбойник молотит, ни до чего дела нет.

- Что же это ты так, отец, вчера нахрюкался-то? – это, оказывается, Лида вышла.

- Как так? – не глядя на жену, буркнул Михаил.

- Упился прежде всех! Даже людей не постеснялся! Стыдобушка! Ты же не гость, а отец!

Михаил промолчал.

- Я тебя христом богом прошу: сегодня не пей, не позорь.

- А я вообще могу не ходить, - равнодушно ответил Михаил, выпуская дым после глубокой затяжки.

- Ну вот, - всплеснула руками Лида, - как малое дитё: слова не скажи, сразу обижается. Хотя, если у тебя совести нету и родная дочь для тебя - пустое место, можешь не ходить, - и, развернувшись, Лида ушла в дом.

Докурив, Михаил потоптался на крыльце, пока не продрог окончательно, и вернулся в дом.

Конечно, он прекрасно понимал, что напиться до беспамятства отцу на свадьбе - крайне нехорошо, и уж тем более не пойти на второй день, но и не опохмелиться тоже невозможно. С больной головой и трясущимся нутром никакой свадьбе не будешь рад.

И украдкой, чтоб никто не заметил, Михаил всё-таки выпил пару стопок, восстановил здоровье и бодрый дух.

Зачастую бывает так, что живут люди бок о бок много лет, привыкают друг к другу. С годами чувства покрываются не только толстым слоем проблем, бытовых забот, но и различных ссор и обид. Одним словом, с годами в большинстве семей люди начинают воспринимать друг друга как должный атрибут – комод, стул или чашку. Ну, есть и есть, и пусть будет. Так и должно. Но стоит человеку уйти из дома, как тут же оставшиеся начинают понимать, что это был не просто человек, а частица их самих, частица их душ.

Так же, наверное, случилось и у Михаила в отношении Люды. Вот была она дома - могли не разговаривать по неделе и это не замечалось. А как ушла к мужу, у Михаила на следующий же день возникло чувство, что вроде как дома что украли. И не просто что-то или кого-то, а родное, дорогое сердцу и душе.

И как-то так получилось, что теперь Люда домой больше не ходила. Даже в гости. Лида с Галей и Толик забегали к ним, и довольно-таки часто, а вот она - нет. Михаилу сначала хотелось побывать у дочери в гостях, посмотреть, где и как она живёт, но что-то сдерживало его, что-то не пускало. По всей видимости, это что-то было последствием ТОГО злополучного вечера, после которого ему с Людой так и не удалось наладить прежних отношений.

X VI

Осень разбушевалась: то дождь, то ветер, то оба эти ненастья враз. И холод. Коловерть жуткая который день кряду. Начало октября, а такое чувство, что конец ноября.

Непривычная непогодь пришибла в людях дух. Макар с Дюньдиком и те как-то притихли. Да что там Макар с Дюньдиком, Квазимодо и та притихла. Зайдёт в палату, молча, без привычного всем рыка, разгонит шваброй грязь под кровати и углам и тихо вышмыгнет. И никого даже не облает! Ну, диво какое-то!

Михаил выкарабкивается из палаты только в туалет да, когда необходимо, в ванную. В такую непогодь все болячки обострились – поясница, суставы ног, желудок… И в голове, как с перепоя. Жизни не рад. Ну, это уже привычно и снести болячки можно. Больше всего Михаила расстраивало, что из-за непогоды лишён возможности общаться с Марией. На улицу выйти – и думать нечего, а к Марии подняться нельзя. После встречи Марии с дочерью спросил её, в какой она палате-комнате живёт, Мария недолго думала, потом посмотрела в глаза.

- Нет, Миша, ты ко мне не приходи, не надо. Итак сколько всякого злые языки разносят, а потом и вовсе заедят. Да и если ты придёшь, вся палата уши навострит. И поговорить толком не сможем…

- Так… ясно, что уж…

Умом-то Михаил понимал, что Мария права, а всё-таки неприятно кольнуло за отказ.

- Тогда надолго больше не пропадай, а то… это… скучно мне без тебя.

- Ты прям как парнишка, - ласково улыбнулась Мария.

И вот уже больше недели коловерть осенняя не даёт возможности встретиться с ней. Михаил извёлся весь. Не выдержав, поднялся с кровати и, взяв табуретку, пошел в коридор, к окну, в надежде увидеть Марию в коридоре. Там было почти безлюдно. Изредка кто-нибудь протащится в туалет или на пост к дежурной. И всё. А медсёстры, повключав обогреватели, забились в кабинетах и носу оттуда не показывают.

Подсев к окну и прижав колени к чуть тёплой батарее, Михаил стал созерцать осень. Ни разу в жизни это время года не вызывало у него такую густую тоску, как сейчас.

«Не иначе перед смертью, – подумал спокойно и мимоходом. – Да оно бы и ничего, пускай приходит».

Ветер то гнул деревья, как бы пытаясь их сломать, то отпускал и начинал легонечко поигрывать листьями. А потом опять с силой обрушивался на стволы. По небу тучи, как люди на вокзале, бежали торопко, наскакивая друг на друга и толкаясь. Куда они несутся, где прекратится их бег, а вместе с ним и их жизнь?

За окном – никого.

Поблуждав взглядом по улице, Михаил задержался на облетевшем клёне за оградой дома. Издали ветки его казались многочисленными чёрными щупальцами и вызывали неприятный холодок страха.

«Будто рука смерти, - подумал Михаил. – А что если я умру в такую погоду? Вот уж перемоют мои косточки тутошние, - усмехнулся. – Вывалят где-нибудь в первой попавшей канаве, наскоро забросают чем попало и бегом по домам. Кому охота из-за чужого человека под дождём да ветром топтаться?»

Просидев так до ужина и не дождавшись Марии, Михаил вернулся в палату. А там разборки – пыль до потолка. Макар обнаружил, что у него не хватает пачки сигарет и взял в оборот Дюньдика и забулдыг. Те, тараща глаза, божились, что ни слухом ни духом не ведают, кто взял сигареты.

- Макар, ты чё! – верещал Дюньдик. – Да я те клянусь, - и щёлкнул ногтем большого пальца по верхним зубам. – Во! Век воли не видать! Ты чё базаришь-то, Макар?! Да мне впадлу крысить, Макар! Дюньдик никогда не шушарил!

- Тогда, получается, я свой курок не знаю? – распалялся Макар, растопырив пальцы веером.

- А чё я-то? – оправдывался Дюньдик, аж вены на худой шее вздулись. –Кроме меня и этих клоунов, некому в твоём ларе пошманать?

- Ну, кто ещё-то, а?

- Ну… - и Дюньдик хотел кивнуть на угрюмого, но столкнувшись с его взглядом, кивнул в сторону Михаила, - а этот олень, чё, не мог?

- Ты на кого стрелки переводишь, лупень? – скривив губы, усмехнулся Макар.

Михаил лёг и укрылся с головой, чтоб меньше слышать глупую разборку…

Мария пришла через три дня. Сама пришла.

Михаил лежал на кровати и, укрывшись с головой, вспоминал детство в Комарово, когда его кто-то легонько потряс за плечо. Высунувшись из-под телогрейки (шубу уже украли), Михаил увидел стоящую рядом с кроватью санитарку со второго этажа.

- Выйди, - прошептала она, склонившись к его уху.

Михаил некоторое время полежал, размышляя, к кому это его позвали, потом поднялся и направился в коридор. Каково же было его удивление, когда там, наискосок от двери их палаты, у окна, он увидел Марию. От радости сердце ёкнуло.

- Мария!

- Здравствуй, Миша! – улыбнулась она.

Санитарка, глянув на них, тоже добро улыбнулась и спешно пошла к себе.

- А не бритый-то какой, – покачала головой Мария, когда Михаил подошёл. – Зарос весь!

Михаил радостно смотрел на неё.

- Тут-то, давай, стоять не станем, а пойдём в холл, там сегодня новый телевизор поставили, все сбегутся, и на нас никто не будет оглядываться. А мы сядем в сторонке, вроде, как телевизор смотреть, а сами пошепчемся. Пойдём?

- Конечно, – быстро согласился Михаил.

Ему-то всё равно, где быть, лишь бы рядом с Марией.

Народу, вопреки их ожиданию, собралось не так уж и много – дюжины полторы. Но это не важно, главное, что им здесь, действительно, удалось проболтать до самого ужина.

С тех пор такие встречи-посиделки стали почти ежедневными. Редко когда Мария не приходила. А Михаил все равно появлялся в холле, усаживаясь у телевизора. Всё лучше, чем в палате лежать.

X V II

Казалось бы, что такое жизнь – знают все. Но понимает её каждый по-своему. И у каждого своя мерка. Для одного это любимое дело. Для другого – семья. А для кого-то жизнь – это полные карманы денег. Кто-то считает, что пожил, если объехал полмира. Иные, видя, как сосед прикатывает к дому на «Волге», носит дорогие и редкие вещи, в отпуск улетает на морское побережье, говорят: «Живут же люди!».

Со свадьбы Люды Михаил уверовал, что он больше не живёт, а просто существует. Коптит небо, так сказать. По-иному его существование и не назвать, когда человек вроде бы является членом семьи, но с ним перестают обсуждать дела как текущие, так и предстоящие, спрашивать его мнение, совета. Это значит, что он стал просто приложением к семье, существом, зарабатывающим деньги для семьи.

О том, что Толика забирают в армию, Михаил узнал накануне. Но к проводам, оказалось, тоже всё было готово. Ну, что ж…

Ушёл Толик в армию. Минул месяц, другой, и Михаил как-то вечером сказал:

- Что-то от Толика ни слуху ни духу. Хоть бы написал пару строк. А то сиди, гадай, где он и что с ним.

- Он пишет, - защитила сына Лида. – Вон пятое письмо третьего дня принесла почтальонка. И карточку прислал.

- Да?! – удивился Михаил. – Ну-к… слава богу… А где он?

- В Чите.

- Хорошо!

А на следующий день Михаил так напился, что остался ночевать в раздевалке. От обиды напился.

«Ну вот, что им, - размышлял он, закусывая очередную стопку глубокой затяжкой папиросного дыма, - жалко было сказать, что Толик письмо прислал? Или фотокарточка с письмами только им предназначались? А мне не обязательно показывать?.. Ну и ладно… Ну и пускай так!»

Того, что Михаил не пришёл ночевать домой, казалось, и не заметили. А на следующий день он боялся, что по приходу домой у порога вновь будет стоять мешок с его одеждой. Но мешка не было, и более того, с его приходом сели ужинать.

День за днём, неделя за неделей пролетели два года. Ничего примечательного в жизни ни Михаила, ни его семьи не произошло. Хотя нет, неправда, у Люды родилась дочка. Но о рождении первой внучки Михаил узнал только тогда, когда Лида позвала его в магазин за подарками. Была суббота.

- Какие подарки, кому? – удивился Михаил.

- Внучке, кому же ещё-то, - пояснила Лида. – Со сватами мы договорились, они взяли кроватку и всё спальное.

- У Люды дочка родилась? – изумился Михаил.

- Ну, дед, ты даёшь! У кого же больше-то! – рассмеялась жена.

- И когда?

- В четверг. Витя за ними уже съездил. А сват кроватку накануне привез. Вот сегодня мы там все и собираемся. Да пошли же скорее.

- Здорово живёшь, а если колясок нет в магазине?

- Есть, я в среду сходила. Пошли.

Приход Толика из армии тоже оказался для Михаила неожиданностью. Возвращается он с работы, а сын уже дома. Форма с иголочки, погоны расшиты, на груди ряд значков, фуражка на затылке. Обнялись, давнули друг друга, как бы меряясь силой, потом Михаил отстранил Толика, чтоб рассмотреть.

- Дай-ка, сын, я полюбуюсь на тебя!

Толик, конечно, изменился: стал выше ростом, в плечах раздался, черты лица заострились, от юношеской округлости и следа не осталось. Возмужал!

- Ну, сынок, молодец! – не сводил с него глаз Михаил. – Мужиком, вижу, стал настоящим! Наш, софроновский, корень!

При последних словах Михаила Лида ухмыльнулась.

Возвращение Толика из армии отметили, как говорится, на широкую ногу. В ограде натянули палатку, под ней поставили столы в ряд. Стащили все имеющиеся лавки и скамейки. Не хватило. Взяли у соседей. Прикинули – получилось на сорок мест. Потеснятся – усядется и больше. И, как это зачастую и случается, просчитались. К застолью стянулась почти вся молодёжь с окрестных улиц и переулков, как в деревне. По большому счёту, частный сектор в городе и есть деревня. Все друг друга знают. Ну, а с наступлением вечера и ночи за столы, на огонёк и музыку подтянулись все кому не лень. В результате, в ограде яблоку было негде упасть. Кроме молодёжи, прибыли и те, кто годится Толику в отцы - любители выпить на дармовщину. Гуляли от души: танцевали, спорили и даже кулаки почесали. Куда же без этого!

До полуночи было шумно в ограде, а потом молодёжь перекочевала на берег реки. Михаил до этой поры не дотянул – уснул.

Через два года после армии Толик женился. Теперь уж Михаил и не помнит – загодя он узнал о женитьбе сына или накануне. К тому времени для него это уже было неважно. Он жил свой жизнью, семья своей. Рук он не опустил, нет. И в забулдыгу не превратился. Да, выпивал, но не больше и не чаще других, и только если был повод. А так он жил нормально – вечером чем-нибудь занимался по дому, в выходные ходил на рыбалку или плавал на лодке на другой берег, в тайгу, за орехами. А зимой наладился ходить по субботам в казённую баню с друзьями. Уйдёт с утра и до самого вечера. Пивка попьют, погрызут рыбку, затем – в парилку. А чего сычом-то дома сидеть? Лида по выходным то у Люды, то у Толика.

В особенности сиротливо стало дома, когда Галя вышла замуж. Бывали вечера, когда Михаил с Лидой и словом не перекидывались. Оказалось, что и говорить-то им не о чем. И дел-то никаких для обсуждения нет. Ровно чужие стали. Страшно.

(продолжение следует)