Владимир Шнайдер

9

После полудня разведрилось. Город, казалось, просветлел: окна домов смотрели веселей, лица прохожих больше не казались хмурыми и озабоченными.

Намного легче стало и на душе Дубова. Уверенность в необходимости найти ЕГО, поговорить с НИМ порождала надежду, что в семье всё образуется, а со временем всё плохое затуманится, уйдёт за горизонт. Даже мелькнула мысль, что полоса неудач и напастей закончилась. И впервые за последние дни Дубов покушал плотно и с аппетитом. А потом сразу сморило в сон. Да в такой глубокий и сладкий, что не услышал, когда пришли Светлана с Колей.

Проснулся, видимо, оттого что выспался. За окном смерклось. По квартире витал запах котлет. С кухни доносился тихий говор. Казалось как-то так уютно, тепло, по-родному, домашнему, что он улыбнулся. А может быть все минувшие дни были не явью, а дурным сном? Хорошо бы… да вряд ли. Чудес на свете не бывает. А просветление и облегчение на душе от чего? С бухты-барахты такое быть не может. Наверное, Светлана одумалась и его душа это почувствовала. Дай-то бог!

Так уж устроен человек: зачастую он желаемое выдаёт за действительное. И нередко такой самообман оборачивается бедой, а в лучшем случае просто удваивает боль.

Умом Дубов в чудеса не верил. А вот душа, которой, как известно, не прикажешь, жаждала чуда. И в надежде на его свершение она подняла Дубова с кровати и повела на кухню.

Светлана у плиты, Коля за столом. Разговаривали вполголоса. При появлении Дубова смолкли.

- А я разоспался и даже не слышал, когда вы пришли. Давно? – и голосом и внешним видом Дубов попытался изобразить весёлого, беспечного человека. Сыграть роль отца семейства, в котором тишь, да гладь, да Божья благодать. Не прошёл номер. Светлана опустила взор на сковороду, Коля принялся изучать ногти.

«Так, ясно, – подумал Дубов. – Чудо прошло мимо нашей двери».

И вечер прошел так же как и предыдущие – ужин в молчании, потом каждый сам по себе.

А на следующий день, в субботу, произошло такое, чего Дубов и не ожидал. По крайней мере, в этот день. Сразу после завтрака Коля уехал к дедам с ночёвкой. Дубов просил его остаться, предлагал сходить в кино, ещё куда-нибудь. В общем, провести время в семье. Но Светлана поддержала сына: пусть, мол, едет, проведает стариков. И Дубов согласился. Может, и к лучшему – сын уедет, они со Светланой останутся наедине, будет возможность поговорить, расставить точки над i.

Через некоторое время после ухода Коли Дубов даже и не успел собраться с мыслями, придумать с чего начать разговор, засобиралась уходить и Светлана.

- Далёко? – поинтересовался Дубов.

- Сначала в парикмахерскую, потом зайду в магазин.

- Может, мне с тобой пройтись? – неуверенно предложил Дубов.

- Не говори глупости! – отрезала Светлана, даже не глядя в его сторону.

Ушла.

Дубов почему-то был уверен, что Светлана пошла на свидание с НИМ. А с другой стороны, зачем ЕМУ переться сюда в выходной день, если он может приехать в рабочий? Как бы в командировку. Совместит полезное с приятным.

Потянулись долгие и мучительные минуты ожидания возвращения Светланы. До обеда ещё как-то терпимо время прошло. Можно сказать без особых душевных терзаний. Но когда стрелки часов стали отмерять вторую половину дня, а Светлана всё не возвращалась, душа Дубова заметалась. Мысль о том, что жена пошла не в магазин и не в парикмахерскую, а на встречу с любовником, укоренилась в мозгу и стала терзать душу. Какие только мысли ни рождались в усталом и воспалённом мозгу, и какие только картины ни рисовало воображение: от гордого и молчаливого ухода от неверной жены с полным к ней призрением до убийства её и любовника, и себя. Но ни на одной из этих мыслей он подолгу не задерживался. Так, пролистывал их как картинки в книге, и не более того. Но одно он всё-таки решил – по приходу Светланы домой составить с ней окончательный разговор. Всё, хватит. Дальше так продолжаться не может. Или она рвёт отношения с ТЕМ и они налаживают нормальную семью, или он уходит.

Мечась по квартире, Дубов иногда подходил к двери и, замирая, вслушивался – не слышно ли шагов Светланы.

С наступлением вечера он не выдержал и вышел на улицу. Дома находиться уже было невмоготу – стены съедали. Чтобы не встретиться ни с кем из знакомых и не ввязаться в никчёмный разговор, он ушёл подальше от дома, но так, чтобы видеть дверь подъезда.

В первые мгновения по выходу на свежий воздух на душе стало несколько легче.

Погода была какой-то непонятной: то вдруг с неба сыпанёт на землю редкий мелкий дождь. А то вдруг непогодь притихнет и повеет едва ощутимым теплом. То ветерок – тихий, но зябкий. Выскочит неожиданно откуда-то, проберёт до мурашек и пропадёт.

Время шло, а Светлана всё не появлялась. Вот уж и стемнело плотно, и не понять – кто входит в подъезд, одно расплывчатое очертание. Затушив очередной окурок, Дубов вернулся в квартиру. Прометавшись до десяти вечера, он понял: Светлана сегодня домой не вернётся. Сходив к таксистам за водкой, он нарезал хлеба, сала и стал заливать боль в душе.

10

Проснулся Дубов от нестерпимого желания пить. С трудом поднявшись, слегка пошатываясь, он прошёл на кухню. Долго и жадно пил из крана. Потом плюхнулся на табурет. В голове суматоха, внутри всё трясётся, как будто черти копытами скут. И так противно – жуть.

«Вот оторвался, так оторвался!» – мелькнуло в голове.

Покосился на окно: что там – утро или вечер? А какая, собственно, разница. Попил, теперь покурить, да дальше отлёживаться. И всё, надо завязывать пить.

Проходя в зал, скользнул взглядом по прихожей и остановился. На вешалке плащ Светланы и куртка Коли. Значит, они дома. Когда пришли? Почему он не слышал? Вернулся на кухню. Разволновался. Ждал возвращения Светланы, а всё одно прокараулил. Что делать? Как отреагировать на её открытое гулянье? И так-то голова в последние дни ни черта не соображает, а после такого перепоя и подавно мысли по полочкам не разложить.

В спальне тонко и негромко затренькал будильник – значит понедельник, утро. Сейчас появится Светлана. Что же делать? Но придумать ничего не успел.

Проходя в ванную, Светлана мельком и, как показалось Дубову, презрительно глянула на него.

Когда в душе смешиваются любовь, злость и отчаяние, получается невероятно опасная смесь. И никто, наверное, не может предугадать, на что способен в следующую секунду тот, в душе кого образовалась эта смесь. Разум теряется полностью. У Дубова даже дыхание перехлестнуло. Но это на мгновенье. В следующую секунду он схватил лежавший на столе нож и шагнул к ванной комнате. Из-за двери раздался лёгкий щелчок – дверь заперли на шпингалет. Дубов остановился. Некоторое время постоял, тяжело дыша и облизывая пересохшие губы. Потом со всего плеча хряпнул нож об пол, взял со стола сигареты и быстро вышел на балкон. Проходя через зал, услышал, как вновь клацнул шпингалет – видимо, Светлана выглянула на шум. Курил Дубов недолго. Сделав пару затяжек, он стрельнул окурком в морось. Вернулся в квартиру. Светлана всё ещё была в ванной.

Взяв свой кошелёк, Дубов пересчитал деньги – двенадцать рублей. Маловато. Если ехать в Барнаул, на обратную дорогу может не хватить. Занять у родителей? Они сразу поймут, что в семье Дубова что-то не так. Переживать начнут. Нет, к ним лучше не показываться. Он быстро скользнул в прихожую, к плащу Светланы. Хлоп, хлоп по карманам, вытащил кошелёк, выхватил из него десятку. И – быстро собираться в дорогу.

Светлана окликнула его, когда он одной ногой был уже на лестничной площадке.

- Ты далеко?

Дубов вышел из квартиры, потом обернулся.

- А что?

Светлана, на ходу запахивая халат, подошла к двери.

- Надо серьёзно поговорить.

- О чём?

- О разводе.

Дубов ожидал, что рано или поздно это слово изойдёт из уст жены, но всё одно, прозвучало оно неожиданно, как удар из-за угла. Значит всё? Конец? От резкого прилива крови в голове зашумело, в висках застучало.

- Давай вечером поговорим, – он не узнал свой голос.

- Хорошо. Но только ты к вечеру-то не упейся.

Сказано это было как-то презрительно. А может быть Дубову это и показалось. Он ухмыльнулся.

- Ладно.

Пока ждал автобуса, потом трясся в нём до автовокзала, немного успокоился, собрался с мыслями.

«А стоит ли ехать в Барнаул, встречаться с НИМ, если она всё уже решила? – спрашивал себя Дубов. – Ведь наверняка она посоветовалась с НИМ, и они приняли это решение сообща… И потом: вдруг ОН на сегодня остался здесь, а я попрусь туда… И вообще: есть ли смысл клеить разбитую чашу? Так, как было… нет, так, как хотел, всё равно не получится… Нет, нет, отступать, опускать руки я не буду! Я испробую все пути-выходы… А для чего? Чтоб туже затянуть узел?»

Весь в сомнениях, с душой на разрыв он всё-таки приехал на вокзал, купил билет.

Пока ехал до Барнаула, погода стала ни к чёрту: полил дождь, поднялся ветер. И есть захотелось до тошноты. У него и раньше было так – с похмелья жор наваливался жуткий. А когда приехал в Барнаул и пошел к автомату, звонить ЕМУ, разволновался до слабости и трясучки в ногах. Как будто чужое пошёл отбирать, а не своё отстаивать.

- Да, я вас слушаю, – послышалось в трубке после второго гудка.

Собрав в кулак всю волю, Дубов заговорил тоном сильного и уверенного в себе человека:

- Николай Николаевич Староверов?

- Да.

- Моя фамилия Дубов. Я в Барнауле, на автовокзале. Через полчаса жду вас у входа. Я вас сам узнаю. Если не подъедете, то я сегодня же со всем, что у меня имеется по вашей связи с моей женой, в том числе и с фотографиями, иду в крайком. А потом поеду в главк.

И повесил трубку. А у самого руки и ноги ходуном.

- Вы закончили?

Дубов обернулся – позади нетерпеливо переминался с ноги на ногу краснолицый мужчина.

- Мне нужно срочно позвонить! – нервно сказал он, сверля Дубова злым взглядом.

- Пожалуйста, пожалуйста! – Дубов спешно отошёл от автомата.

«Приедет или нет? – размышлял он. – Если трясётся за своё кресло, то приедет. А если нет?.. А про крайком-то и главк я удачно брякнул… Надо же, как вовремя мысль пришла».

Появился ОН раньше назначенного времени. Дубов узнал ЕГО не сразу. На фотографиях-то он то в плавках, то в лёгких курортных одеяниях, а тут при полном параде, при шляпе. И что удивило самого Дубова, так это то, что при появлении ЕГО внутреннее состояние самого Дубова резко изменилось: волнение как молнией срезало, мысли упорядочились, мозг взял под жёсткий контроль каждое движение, каждое слово. Он стал, сам того не понимая, хозяином положения. И, возможно, спокойствие и уверенность Дубова придавили ЕГО. С первой же секунды встречи ОН заюлил взглядом, переминался с ноги на ногу, всё никак не мог найти место рукам. И ни на один вопрос Дубова не ответил однозначно. Всё как-то обтекаемо, затуманено.

- Светлана вам нужна, вы её любите?

- Она мне небезразлична.

- Ну а сходиться-то с ней, вы будете?

- У меня супруга… как бы это вам сказать… больна. И, я думаю, оставить её будет подлостью с моей стороны. Да и потом дети… тут, видите ли…

- То есть вы встречаетесь как любовники и все дела?

- Видите ли, работа отнимает очень много времени, сил… а после работы я обычно занимаюсь семьей. Да… ещё: наша с ней дружба не связана никакими обязательствами.

- Дружба?! – Дубов искренне удивился. – Разъезжаете по курортам, спите вместе и… и это…

- Обстоятельства складывались так.

С огромным трудом Дубов сдерживал себя, чтоб не приложиться со всего плеча кулаком по холёной и растерянной физиономии ЕГО.

- И как долго вы собираетесь вот так… дружить?

- Всё зависит от неё.

- Хм… да-а… А заводя с ней дружбу, вы подумали о том, что разбиваете семью? У неё-то тоже дети? И ваша дружба больше похожа на использование служебного положения. Да и как же моральный облик коммуниста?

Из получасового разговора Дубов сделал для себя вывод: Светлана была не первой «галочкой» в списке любовных достижений высокопоставленного руководителя.

В автобусе, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза, Дубов ещё раз проанализировал встречу с НИМ и подвёл черту: Светлана была для НЕГО игрушкой, и сейчас, поняв, что может поиметь из-за неё неприятности, ОН её бросит. Можно сказать, уже бросил. А она, наверное, думает, что он её любит. Возможно, да чего там возможно, всего скорее так и было, надеялась выйти за него замуж. А вместо этого она теперь может и кресла начальника лишиться. И, чего греха таить, Дубов даже позлорадствовал над женой. И непонятно: как ОН, опытный сердцеед, позволил ей увезти домой фотографии? И зачем вообще фотографировался? Коллекция? Сам чёрт не разберёт!

Состояние покоя и уверенности, пришедшие на встрече с НИМ, не покидали Дубова до самого дома. Лёгкую ноту волнения вносил только один вопрос: поверит ли Светлана в рассказ Дубова о встрече? Впрочем, в качестве доказательства можно будет предложить ей позвонить ЕМУ. А уж ОН-то открестится, это – факт. Своё положение в обществе ОН и на десять Светлан не променяет.

И опять подлый червь сомнений – поможет ли это сохранить семью? Ничто в природе не проходит бесследно. Не сотрётся ЭТО из памяти ни у Светланы, ни у самого Дубова. И память об ЭТОМ, будет грызть душу, отравлять отношения. И как факт: сколько лет прошло, а Светлана помнит все дубовские похождения вплоть до поздних возвращений. Всё помнит. Хотя его измены мимолётны и чисто развлекательны. А у неё-то – любовь! Значит его, Дубова, она выперла из сердца, раз полюбила ТОГО. И вряд ли у неё второй раз появятся к Дубову чувства. Невозможно дважды влюбиться в одного и того же человека, как невозможно дважды войти в одну и ту же воду.

И как-то само собой со Светланы Дубов перешёл на себя: а любит ли он-то Светлану? От такого вопроса самому себе аж оторопь взяла. И сжалась душа в готовности слукавить. Но разум не внял ей, не пожалел и хлестнул согбенную: а, может быть, у него тоже не любовь, а всего лишь страх лишиться последней опоры в жизни? Оказаться никому не нужным? Ведь, по большому счёту, у него нет друзей, потеряно положение в обществе, работа светит самая грязная и дешёвая. Потому, как он теперь человек с пятном. Можно сказать – в кювете жизни. И семья – последнее место, где он надеется найти взаимопонимание, поддержку и быть нужным. Пусть это так, и что в этом плохого? Разве за это не стоит сражаться?

11

Домой Дубов вернулся в начале четвертого часа дня. При въезде в город он сразу с автовокзала хотел проехать к Светлане на работу и рассказать ей о своей поездке, поведении Староверова, как он легко согласился оставить её. Но потом передумал. Разговор долгий и серьёзный, и желательно чтоб никаких отвлечений, а на работе без этого невозможно. Всё одно кто-нибудь да зайдёт с вопросом или позвонит. Не состоится нужного разговора, а значит, и желанного исхода не будет. Теперь, когда дело идёт к развязке, нужно быть осторожней и аккуратней, чтобы не испортить его последним штрихом. Через пару часов Светлана будет дома, вот там, в спокойной обстановке, они и поговорят.

Едва Дубов вошёл в квартиру и закрыл за собой дверь, как в прихожую из зала вышла Светлана.

- Ты зачем это сделал?! Кто тебе позволил вмешиваться в мою жизнь?

Дубов понял: ни о каких хороших отношениях, тем паче семейных, и речи быть не может. Лицо Светланы, также как и в тот день, когда она узнала, что он нашёл фотографии, перекосилось от лютой злобы. Взгляд настолько преисполненный ненависти, что Дубов даже смотреть на неё не смог – отвернулся.

- Света, я же… – слабо попытался он защититься.

- Ты до каких пор будешь мне ломать жизнь? Ты кто такой?! Кто дал тебе право решать, с кем мне встречаться, а с кем нет? Ты пожил в своё удовольствие? Пожил! Теперь вот и я хочу так же. Верни фотографии!

Боковым зрением Дубов заметил плотно сжатые, слегка трясущиеся кулаки Светланы. В таком состоянии она явно не отдаёт себе отчёта. И дабы не испытывать судьбу, Дубов развернулся и молча вышел во двор. При таком накале разговор может только усугубить отношения. Хотя куда уж хуже-то? Да в таком состоянии она и слушать ничего не будет и не способна адекватно воспринимать услышанное. По всей видимости, ОН позвонил ей и рассказал о визите Дубова. Значит, все, что бы Дубов теперь ни сказал, будет считаться ложью и отвергнуто напрочь.

Выйдя из подъезда, Дубов остановился: куда податься? К родителям? Ни в коем случае! Зачем стариков расстраивать. А больше не к кому. Вот тебе и итог жизни. Сорок три года, а ни семьи, ни друзей и, наверное, будущего никакого. Самое страшное – никому не нужен. Ни-ко-му! Зря досрочного освобождения добился. Лучше бы срок до конца в колонии отбывал, возможно, и не попал бы в такой переплёт. За три-то года столько бы воды утекло. Усталость и безразличие придавили с такой силой, что всё и вся стало до лампочки. Дубов опустился на лавочку около подъезда и закрыл глаза. Была бы возможность отключиться от жизни, он бы воспользовался ею, не задумываясь. Но нет такой возможности. А впрочем, есть. Но…

Вдруг кто-то легонько тронул Дубова за плечо и спросил:

- Ты чего это здесь спишь? Почему домой не идёшь?

Дубов открыл глаза. Рядом стоял сын. Чуть склонившись, он внимательно смотрел на отца.

- Тебе плохо?

- Да нет… нормально.

- А чего домой-то не заходишь?

- Тут… вот… утром ушел и ключи оставил, – слукавил Дубов.

Поднимаясь за сыном по лестнице, Дубов попытался вспомнить: назвал ли его Коля хоть раз отцом за те дни, что он дома? И не вспомнил. Всего скорее нет, не назвал. Образовалась между ними пропасть, которую, наверное, уж и не преодолеть. Да и желания преодолевать у тех, кто по ту сторону от Дубова, видимо, нет. Вычеркнули они его из своей жизни. Не вписывается он в их мир. Может быть, оно и правильно. Бог его знает.

На звук открываемой двери Светлана выглянула в прихожую. Коля удивлённо посмотрел на отца.

- Чего ж ты не поднялся-то, мама-то дома?

- Откуда я мог знать, что она дома? – пробурчал Дубов, пряча от сына взгляд.

По тому, как Коля нахмурился и понурил голову, стало ясно – разлад родителей он видит, и ему это очень неприятно.

Наскоро перекусив, сын ушёл в кинотеатр. Дубов, выпив валерианы и включив телевизор, завалился на диван. Ни разум, ни душа уже ничего, кроме покоя, не желали. И в голове, и в душе было пусто и тихо, как на пепелище.

Немного погодя из комнаты вышла Светлана.

- Дубов, – заговорила она, присев на краешек кресла, около дивана. – Я думаю, чем быстрей мы разойдёмся, тем лучше будет для всех.

- И для детей? – равнодушно спросил Дубов.

- Для них тоже, – не сразу ответила Светлана.

Замолчали. В открытую форточку редкими порывами влетал ветер. Погода вновь начала портиться. В квартиру незаметно, но быстро вкралась ночь. На улице ещё только смеркается, а в квартире уже ночь.

Дубов посмотрел на супругу – лица не видно, какое-то мутное, тёмное, с расплывшимися очертаниями пятно. Вот так же видится его будущее – тёмное и мутное. И стоит ли в него идти, если там, кроме тьмы и мути, ничего нет? Для чего и ради чего волочить никому не нужное существование на дне общества, обдирая душу об отходы жизни? А со дна ему, имея клеймо зека, никогда больше не подняться.

- Давай не будем больше тянуть время, – прервала Светлана ход его мыслей, – и завтра каждый уйдёт в свою жизнь.

- Как ты предлагаешь это сделать? – Дубов не спеша поднялся, сел.

- Ты это серьёзно спрашиваешь или издеваешься?

Дубов тяжело вздохнул.

- Мне сейчас не до шуток и издёвок.

Светлана хмыкнула.

- Пойдем завтра подадим на развод. Я думаю, хотя бы раз ты поступишь как настоящий мужчина?

- Можешь не сомневаться, – пробурчал Дубов.

Как будто кто позвал. Дубов открыл глаза. Спал или был в забытие? В квартире темно и тихо. Прислушался к себе: вновь то же чувство, что и несколько дней назад – душа вроде как сама по себе, а тело само по себе. Разделились. Или это начинается сумасшествие?

Поднявшись, Дубов крадучись подошёл к двери комнаты сына. Прислушался. Тишина. Перешёл к комнате Светланы. Тишина. Ушёл на кухню, к окну. На дворе мгла. На небе ни сантиметра просвета. Открыл форточку – ни ветра, ни дождя. В квартиру пошёл крепкий холод. Дубов поёжился.

В памяти всплыл вечерний разговор со Светланой.

«Значит, – подумал Дубов, – сегодня последняя ночь, когда я ночую в своей квартире…»

Не сбылись надежды на счастливую семейную жизнь. Похоже, Бог от него отвернулся. И тюрьма с колонией были не наказанием, а прелюдией к наказанию. Видно, истинное воздаяние только сейчас и началось. И чувствуется, что будет оно суровым.

Когда Дубова осудили, было тяжко. Но тогда было ясно, где финиш и путь к нему. При определённых условиях можно срок сократить, что и было проделано Дубовым. А вот отмеренное небесами – полное неведение. Сколько лет тебя будут мытарить – год, три, десять? В чём и как будет выражаться наказание, знает только Бог. В наказании самое тяжёлое – неизвестность. В этом, видимо, и соль небесного наказания.

Пройдя в ванную комнату, Дубов умылся и присел на край ванны.

«Что же делать? – уже не с надрывом и отчаянием, а скорее с безразличием и смирением спросил он себя. – Скоро утро».

Блуждая взглядом по стенам, он наткнулся на моток бельевого шнура на дюбеле.

«Интересно, – подумал он, – всего лишь моток верёвки, а может решить такую уйму проблем… и всем станет легче и проще… Учился, женился, выслуживался, мыкался сорок три года по земле, чтоб повеситься вот на этом шнуре… Хм!» – губы скривились в ухмылке.

Поймал себя на мысли, что думает об этом спокойно, как о чём-то обыденном, незначительном.