(выдержки из письма, адресованного ЦК КПСС)
Александр Майснер
Отмечу сразу, эту свою «корреспонденцию» я написал вначале под заглавием «Апокалипсис» и с таким названием направил его в ЦК КПСС, желая показать всем членам этой «КП» - «СС», как их руками «организуется Конец света». Затем, используя написанное уже не в качестве письма в «могущественную инстанцию», добавил к главному названию подзаголовок: «или рассказ о том, как я беседовал с ЦК». Затем - «Анатомия соцреалий», а теперь вот и новый заголовок. Продиктовано всё это жанровыми ньюансами. Когда я говорил об «Апокалиплсе», то, как об этом уже и сказал, предрекал «конец света» для СССР, если система власти (безвластья) останется прежней. В «Анатомии...» я последовательно, с «немецкой дотошностью» вскрывал (препарировал) советскую действительность на конкретных фактах. Сейчас я решил пощадить читателя и дать только выдержки из тех текстов, избавив его, таким образом, от утомительных деталий, которые в предыдущих случаях были оправданы и необходимы, были как исследование всё тех же «перлов соцреалий»... Зачем я это делал тогда и почему сейчас, спустя годы?..
Поводов для обращения в ЦК у меня (даже в послекомендатурские годы) было достаточно: негласная слежка и подозрительность; фиксация внимания на любом свободном высказывании. Нежелание быть в рядах КПСС расценивалось как «особый случай», «достойный», естественно, немца!.. Отсюда и последствия: блокировка выезда за границу, второстепенные служебные роли (хотя на первые, если речь шла об административных должностях, я и сам не претендовал - из принципиальных побуждений); дискриминация по национальному признаку дочери, окончившей школу с золотой медалью, - вначале при поступлении в университет, затем и при распределении на работу после его окончания... Это лишь некоторые из мотиваций обращения в ЦК, коснувшихся меня в те годы лично. Но ведь был ещё и «мой народ», многим представителям которого досталось в то же «относительно благополучное» время ещё больше. К тому же я ещё не забыл и старые, до сих пор кровоточащие раны, нанесённые всем нам представителями власти. Вот я и решил ДЕРЗНУТЬ, избрав в качестве темы всего лишь один «бытейский» пример с попыткой разложить его на СОСТАВЛЯЮЩИЕ... Сейчас же пишу об этом с просветительской целью – хочу, чтобы о нас немцах России больше знали здесь, в Германии, и меньше спрашивали: кто такие? Зачем приехали?.. Полезно помнить своё прошлое и нам – для «общего развития», включающую познание (анализ) самих себя и «окружающей действительности»!..
Итак, 17 июня 1988 года я обратился в ЦК КПСС с письмом следующего содержания. Цитирую:
"Чтобы отразить суть того, о чём я намерен рассказать, вынужден начать издалека, а именно с того, что родился я в самое неподходящее время - в 1937-м. В год становления (точнее разгула) фашизма и сталинизма (назовем явления, происходившие в то время, так).
Следствием этих событий явилось то, что меня по формальному признаку (принадлежность к немецкой нации) четырехлетним ребенком сослали из Поволжья в Сибирь на 16 (как это в общей сложности оказалось) лет с предписанием – не выезжать за пределы отведённой нам территории и предупредительной мерой наказания – 20 лет каторжной тюрьмы в случае самовольного выезда.
Впоследствии управляющий отделения совхоза, в котором мы проживали, неоднократно верхом на коне, с ружьем «наизготовку» препровождал меня домой, пресекая мою попытку во время школьных коникул съездить в гости к дяде и двоюродной сестре - моей сверстнице. Но это было позже.
Сразу же по приезду в Сибирь глубокой осенью со сверхминимальным багажом нас, детей, - меня, двух сестёр и двух братьев, старшему из которых было 15 лет, поселили в частный дом, а мать (отец к тому времени «заблаговременно» умер) забрали в трудармию на лесозаготовки, находившиеся где-то далеко от места нашего поселения.
Не знаю, как в отношении осознанности, но суть содеянного сводилась к следующему: мать пусть вкалывает, а нетрудоспособный выводок сам сдохнет... Но мать бежала из трудовой армии. Ночью. По тайге. Бежала с твёрдой уверенностью, что поплатится жизнью за содеянное. Но выбора не было. «Дома» оставались пятеро обречённых. Поэтому домой - на день, на час, на мгновение. Ведь у родителя, в отличии от чиновника с жандармскими функциями, есть сердце!..
Как это ни странно, но все обошлось. Побег матери не стоил ей жизни. Более того, её даже не призвали вторично. Не знаю, почему. Скорее всего из-за чьей-то расхлябанности. По спискам, аналогичным тем, что составляют на баранов, она прошла, а дальше... дальше «естественный» отсев среди трудармейцев был таким, что не до счёта. Надорвёшься!..
Так или иначе, но с возвращением матери у нас появился шанс выжить. И мы выжили, если, конечно, всё, что происходило с нами, можно назвать жизнью... Хотя память нацелена на доброе, не могу вспомнить ни одного светлого дня из своего детства. Ни одного! Даже странно! Через свое детство я, видимо, перешагнул, уподобившись народу, перешедшему из одной общественной формации в другую, миновав определённые ходом эволюции, промежуточные ступени перехода. От того, видимо, и необычность моего состояния.
Не зная светлого, помню о вечном холоде в сибирской избе, о голоде до изнеможения. Помню «овеянные праздником» моменты, когда удавалось наскрести из самодельных мельниц-жерновов 10-15 грамм опудренных мукой опилок (чудом оставшихся от предыдущего помола и многократных выскребаний) и испечь из них импровизированный хлеб. И это несмотря на то, что к тому времени, за исключением меня, вся семья работала. Да как! Мать и старшая сестра - в поле, практически сутками, в драной обуви, по «щиколотки» в талой воде. Младшая сестра - на животноводческой ферме с 4-х часов утра до полуночи. Старший брат с 13 лет - в роли кузнеца. Один на всю военную и послевоенную деревню, где практически весь инвентарь и (с позволения сказать) сельхозтехника проходили через кузнечный цех. Домой брат возвращался поздно, падал от усталости и засыпал голодным. Голодным не от усталости, а от того, что нечего было есть.
Работа замыкала круг всего бытия. Кроме работы - ничего. Даже заработка. Разве назовешь заработком полмешка зерна и мешок отрубей, которые получал брат за год титанического труда! За год! Труда! Титанического!.. Причем, из этих «доходов» нужно было оплатиь налоги: за живность, которую не имел; за землю, которой некогда было пользоваться!.. Правовой порядок страны допускал такое. Допускал всё - на сколько хватало выдумки у учредителей порядка и насколько не хватало ума, чтобы понять, что с полумертвого (даже по методикам спецкомендатур) много не возьмёшь.
По имеющимся у меня литературным источникам я сопоставил как-то жизнь рабов древнего Рима с нашей тогдашней жизнью. Получилось так, что по сравнению с нами, рабы Рима жили в раю.
Конечно, для нас (и не только для нас одних) весь этот «домострой», граничавщий с откровенным геноцидом, не остался без последствий. Старшая сестра умерла в 28 лет, мать в 49, старший брат в 51. Загнанный в сибирскую глубинку, дожатый непомерным трудом и одолеваемый болезнями, брат умер, так и не разогнув спины. В отличие от гладиаторов Рима, он умирал не на ногах, а лёжа, не сделав последнего усилия, чтобы по примеру древнего раба, поразить копьём врага, не того, который ему противостоял непосредственно, а того, что сидел высоко в ложе и наслаждался чужой кровью. Нет, и этого последнего предсмертного порыва во имя свободоизъявления был лишён мой брат. И потому он умер тихо, со смирением - в духе времени!.. Современными были и внешние атрибуты: железная кровать в отдалённом углу перенаселённой палаты зашарпанной районной больницы - той самой, в 50-километровую окрестность которой он был когда-то сослан. Одинокий, не нужный никому, ставший почему-то очень маленьким, лежал он, едва узнаваемый близкий мне человек!..
В те последние годы мы редко виделись, и потому не знаю, что думал брат о справедливости. Сейчас, глядя на него, мне казалось, что эта категория бытия его уже не занимала. И не потому, что повседневный массированный трёп-тренинг официальной пропаганды сделали его другим, а просто потому, что эта категория ни под каким видом не находила отклика в реальной жизни. И потому в нём (брате) сейчас угадывалась другая мудрость - безразличие к суете нашей! И это его «состояние» впечатляло, поскольку исходило от когда-то увлечённого и думающего человека. От человека, который за трудовую доблесть и соблюдение уставов чести, мог бы быть, по крайней мере, дважды в жизни удостоен самых высоких знаков отличия и не в формальном выражении, а по самой что ни есть сути! Этого, однако, не произошло! Не могло произойти! Поскольку все официальные реальности в стране были запрограмированы так, чтобы этой справедливости не состояться, и не в последнюю очередь по отношению к нам - немцам.
Сейчас принято говорить: время было трудное. Верно! Но таким оно было не само по себе, а вследствие того, что в это время что-то делалось плохо, совсем не так, как надо. Трудностям тридцатых годов, например, предшествовали два отвратительнейших явления – фашизм и сталинизм. Позже - в сороковые, пятидесятые, шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые (подумать только как долго!) - время было трудным от того, что отвратительное уродство, порождённое в тридцатые годы, утвердилось и модифицировалось в удобную форму господства для супер - и не супер-чинов, для прислуживавших им прихвостней и проходимцев. Чины жили хорошо!.. Проходимцы и прихвостни довольствовались благосклоностью чинов и поборами на стороне... Что же касается масс, то, столкнувшись с неизбежным, массы в большинстве своём довольствовались неизбежным. Многочисленные страдания масс и нефункционирующий хозяйственный механизм были уже следствием этой дьявольской деградации общества...
И вот, наконец, сегодняшний день. Скажу сразу, из ружья в меня вроде бы уже давно никто не целился, каторжной тюрьмой не угрожают, разрешаются поедки по Союзу... Однако дискомфорта почему-то не убавилось. И я знаю почему. Просто улучшился уровень жизни, появилось много потребностей, а с ними и проблемы. Когда я, например, отправляюсь в магазин за покупкой телевизора, я не радуюсь, а огорчаюсь, потому что знаю, даст этот телевизор сбой - начнутся мои страдания. Другой причиной, в силу которой уровень комфортности не возрос, является то, что увеличилась меркантильность «деловых людей». Но, во-первых, попробуй ещё купить хороший телевизор просто так! А если он (этот телевизор) и в самом деле испортится? Сколько новых деталей не досчитаешься в нем после ремонта? Сколько дней он поработает на тебя после возврата из мастерской и с каким чувством ты отправишься в телеателье во второй раз?.. Но это заботы, связанные только с телевизором. Люди же покупают ещё и другие вещи, ходят в пункты общественного питания, обращаются в поликлиники, в профком за путёвками и т. д. В сумме от этих хождений и предложенного сервиса человек испытывает такой прессинг, после которого от него мало что путного остаётся. И работник он после этого намного хуже, чем мог бы быть.
Но это всё, так сказать, «мелочи», поскольку в бытсфере заправляют «мелкие сошки». Подлинный урок, от которого трудно будет оправиться, вам преподадут в другом месте, а именно там, где люди наделены истинной властью, в Исполнительном комитете, например. Вот здесь уже, действительно, вы столкнётесь не с новым, а «старым» веянием и настолько знакомым, что невольно вспомнишь и тридцатые, и сороковые годы.., вспомнишь отдельных представителей тех лет, словно бы с ними никогда и не расставался. Именно о таком примере я и намерен рассказать.
Должен признаться, что, начиная «новую главу», ипытываю неловкость от того, что первородная суть предмета, о которой я сообщу, имеет тоже несколько (презираемый мной) меркантильный оттенок. Но что поделаешь, если пример, на котором я сделал свои наблюдения, оказался именно таким и если большинство событий в жизни так или иначе имеют материальный фундамент. Извиняет и избавляет меня от «осуждения» за поднятый мною «меркантильный» вопрос и то, что своё внимание я сосредотачиваю не столько на изначальной сути примера, сколько на том, что с примером сцеплено, что отчётливо высветилось на его фоне и принудило меня «вернуться» в недавнее (давнее) прошлое, описать факты из него, сопоставить их с нынешнеми событиями и обратиться с анализом этого материала в представительную инстанцию, которая, вероятно, и без того перегружена работой»...
И вот здесь, дорогой читатель, я, как и обещал, опускаю подробное описание тех фактов, которые явились ключевым мотивом «моей дерзости» и, так сказать, событиями, «переполнившими чашу терпения». Отмечу лишь, что речь шла о вопиющем нарушении жилищного законодательства, в ходе которого я, 13 лет простоявший в очереди и живя в квартире, не соответствовавшей санитарным нормам, лишился права на получение жилья. Речь шла о манупуляциях, которые позволили себе сотрудники Исполкома и «подыгравшие» им впоследствии работники Совета Министров, Верховного Совета, Горкома и даже служащие Санстанции, достойные, по моим понятиям, большего уважения, чем «всеми там уважаемые из ЦК, Советы - опять-таки каких-то министров, демонстрировавшие поначалу (в отличие от чиновников властных структур) объективный подход к делу и сдавшихся под напором «изворотливых стряпчих».
Хочу сказать несколько слов в свою защиту. Я уже извинялся за свою настойчивость и кажущуюся «меркантильность», которыми была навеяна поднятая мною тема. Но, честное слово, я всерьёз обещал чинам снять свой вопрос и ждать очереди на улучшение жилищных условий 100 и более лет, если на это будут реальные предпосылки и если они будут реализовываться в соответствии с законом. Поэтому, скажу еще раз, что мной во всей этой истории, на заключительном её этапе, руководил лиш «отчаянный принцип» и ничего более...
Продолжим, однако, «большую цитату», в которой я оставил лишь кусочек моей риторики в связи с описываемыми событиями и выводы, сделанные в конце текста.
Итак продолжение цитаты...
« ...А как же всё-таки быть с письмами, адресованными мне ещё и Совету Министров? О них забыли? Или в Исполкоме верят, что с Советом Министров можно договориться, а от меня отмахнуться? Скорее всего, в Исполкоме этим не озабочены вовсе. Не такое сходит с рук, а это же обычная повседневная стереотипная форма поведения - в известном смысле профессиональная ловкость. Эквилибристика!...
Но оставим на совести Исполкома их стиль работы и зададимся вопросом: факт несоответствия моего жилья санитарным прописям всё же установлен. Что дальше? А ничего. Сплошные отписки на всех уровнях. Я пишу в Верховный Совет, оттуда письмо пересылают в Совет Министров БССР; Совет Министров отправляет его в Горисполком должностному лицу. Вот и всё! Впечатление такое, словно все сговорились. Подкрепляется такое впечатление и следующими фактами: юристы официально не консультируют граждан по жилищным вопросам. Исполком и Санстанция, как правило, не выдают справок о состоянии жилья заинтересованным организациям и лицам. Санстанциям запрещено давать заключения о состоянии жилищных условий. Для жилых помещений, оказывается, не предусмотрены нормы естественного освещения, есть только рекомендации, а это большая разница, объясняют мне санитарники. Для коровников, пожалуйста, для них утверждены вполне конкретные нормы естественного освещения...
Да! Над жилищным законодательством чувствуется чья-то рука! Кто-то здорово поработал! Но кто?.. И во имя чего?.. Не во имя ли всё того же пресловутого господства, но не абстрактного нет, нет!.. Наталкиваясь на нередко искусственно созданные чудовищные препятствия, люди в безысходной ситуации ищут (как физические тела в природе) обходные пути. И нередко находят их. Не у парадной двери, а там, в стороне, где условия диктует «бизнес»: чёрный - денежный, должностной и другие его модификации. Подогретый удачей, доморощенный «бизнесмен» входит во вкус, он «совершенствуется» сам и «совершенствует» методы общения с посетителем. И тут уже ты со своей правдой не сунься. Измотает, замучает!.. Твоя правда - твоя беда, она ему не приносит пользы. Не по той ли причине плодятся постановления и инструкции? Одни, исключающие другие, убивающие здравый смысл. Кто же плодит их с таким усердием? Кто?.. И во имя чего?... Думается, что причина всей этой неразберихи не столько в убогости мышления составителей инструкций, сколько в их любви к произволу, который развязывает руки...
Теперь я непосредственно перейду к обобщению, которое должно отразить суть моего обращения к Вам и одновременно оправдать стиль моего письма, начатого с «пространного отступления». Так вот, проклятие тридцатых годов не изжито. Оно в модифицированной форме функционирует. Честным людям по-прежнему плохо. Сопротивляешься - хуже вдвойне. И сейчас - в разгар Перестройки - с тобой могут расправиться по своему усмотрению, вплодь до физического уничтожения - была бы охота! Ну, а когда в тебе убивают душу? Это ничуть не лучше физического истребления. И я вопрошаю: до каких же пор?!.
Сейчас обновляется когда-то провозглашённый лозунг: «Вся власть Советам». Каким Советам? Таким, о которых я пишу? Ни в коем случае! Советы нужно очистить от скверны с применением дезинфицирующих средств, радикально обновить состав, вдохнуть в них совершенно новую идеологию - идеологию законоподчинения, человекоуважения. Не нужно, видимо, обременять Советы раздумьями о том, как поступить в том или ином случае. На все основные «случаи» должен быть закон - чёткий, без подпунктов, один на всех. А если необходимы «подпункты», то их лучше свести в «пункт»! И действуй по нему законник, действуй, только ничего не придумывай!
Содержать же Советы в здравии можно путём истинной демократизации этого Института и с помощью, простите, «карательных» мер, главными из которых - обязательное отстранение от должности при малейшем осознанном нарушении законности.
Контролировать работу Советов необходимо по «сигналам бедствия» рядовых граждан. Надо, чтобы каждый пострадавший получил компенсацию за урон, причинённый ему чиновником, и чтобы чиновник эту компенсацию ощутил на себе. Ныне же существующая система человеконелюбия и круговая оборона в клане власть имущих - это заговор против Человека! Тихая форма Геноцида! Эта система уже проявила себя не однажды. Она уже принесла неисчислимые беды и разочарования. Как чума, она беснуется и поныне, угрожая последней нашей надежде – Перестройке! Да, последней надежде, ибо я отчётливо сознаю: ещё одного обмана или удара в спину наше общество нормально не переживёт!..
Скажу откровенно, я, как в своё время и мой брат, уже с трудом переживаю груз нашей действительности. Но в отличие от брата, я не сдамся ценой любых потерь. И если всё же ныне здравствующий краснощёкий чиновник меня одолеет, то я уйду из жизни с чистой совестью - я сопротивлялся. Утешением мне будет и то, что, может быть, моя непокорность облегчит хоть в какой-то мере путь тому, кто вслед за мной отправится в Исполком.. Через парадную дверь... юю... За справедливостью!.."
Конец цитаты.
К сказанному хочу добавить, что из ЦК моё письмо направили в Совет Министров БССР, из Совета Министров в Исполком главному, извините, «кручкотворцу». А тот через подставное лицо (как и положено в месячный срок ) ответил мне письмом, в котором значилось что-то очень созвучное с уже набившей оскомину по прежней переписке фразой: «дом, в котором Вы проживаете, построен в соответствии с проектно-сметной доументацией...» и, следовательно, автоматически снимает все претензии...
Больше я ни в ЦК КПСС, ни в Исполком (и родственные им организации) не обращался.