Угроза нежности (30.09.2017)


Михаэль Кортшмитт

 

Крещатик 2013, 1(59)

 

Он удалился от берега поступательным брасом, подныривая под основания могучих стотонных океанских волн и выходя по петле вверх, им в загривок. В этой поездке в предместье Биарритца ему на деле стало ясным, как именно свирепость океана не кажет ничего общего с разволновавшимися морями, склонными к благородной упоительной борьбе, всегда в шторм кружившей его тело в каскадах и турбуленциях водного беснования, возносившего его на гребни восторга, подобно щемящей полуэрекции опаснейшей интриги с ангельски-сладкой и в дребезги губящей его карьеру авантюрной любовницей. А океан даже в своем смирении всё явственней проявлялся враждебным ко всему чужеродному мутным Оком Вселенной, всевтягивающим планетарным колоссом, бессмысленным умышленным убийцей.

Тут на медленно растущем отдалении в сторону выхода из залива он увидел яркую пластиковую лопатку, унесенную водой у играющих в прибрежном песке детей. Так и останется непостижимым, что движет мужчиной к нешуточному танцу со стихией на равных, к фамильярно дерзкой свалке с ней, к опрометчивому броску в женственную неизвестность её ответа... И тогда он ехидным сюрпризом является по балконам на пятый этаж к дружескому столу, или на исходе утренней зорьки погружается в топь за скользкохвостым хладным бутоном коварной кувшинки – на подушку к пробуждению юной жены. Или оставляет инструкторов, отказывающихся в сумерках идти дальше, на последней площадке перед горной вершиной.

А потом глупейшим победителем спускается по отвесной стене на их свист и оклики над страшной бездной в кромешной тьме. Спускается к ней, не отходящей от телефона, к той, которая будет отчаянно журить его, а после, холодея, гордиться им...

Ему жгуче захотелось доставить детям радость сию же минуту, и он направился вплавь к кричаще-желтому куску фигурного пластика, исчезающему в волнах.

Уже на полпути жарким ножом полоснуло изнутри под грудину, и тут он явственно и трезво почувствовал, что сил на обратный путь вмиг не стало. Отступать же было не в его натуре. Игрушка долго удалялась, лишь изредка маяча в мыльно-призрачных гребнях валов. Теряя силы, он приближался. И вот она издевательски ускользает, выпрыгивает из его рук. Вот, уже зажатая в кулак, напрочь мешает плыть.

На обратном пути он стал понимать, как беспечно в последние годы жизни проскочил её пик, когда за перевалом она почему-то досадно теряет краски и запахи, искажает вкус и значение радости, отчуждает от всех, кроме посланных тебе Богом. А календарь начинает походить на подкрученный механический счетчик советского таксиста – даты уже не мелькают в нём, а сливаются в сплошную ленту, не играя больше никакой роли, ибо названная впереди плата будет сокрушительной. Ещё упустил он нечто необычайно важное. Как то: «не стар» вовсе не принадлежит к «молод». И «моторесурс» его со времен спортивной юности отказывающего сердца за годы одиноких ожиданий воссоединения с женой и безответных горестей от чьих-то липовых побед над ним, иностранцем, за которыми стояли власти, давно исчерпан. А тут ещё и запоздалое открытие того, как хищно океан в считанные минуты отнимает силы у больных и ослабших, не давая передохнуть, и совсем не держит вплавь на спине. Во внезапно сцапанной среди беспечности душе затрепетало давно знакомое отчаянье – теперь и этот колосс безо всякой жестокой мужской игры, не предоставив и попытки к борьбе, деспотично и фатально побеждает его, пловца с детства.

Но зачем же тогда отказалось от меня ты, мое сердце?.. Собственное сердце, как сокровенная и ложная жена юности, подвело внезапно и безжалостно. Огромная страшная тьма тучей взорвалась внутри него и как близкая ночная прорубь, как жгуче впрыснутая внутриартериально кровь несовместимой группы, обдала ужасом безжизненной изнанки бытия, отражения штормовой пучины где-то в нематериальном. И он уже несся куда-то с этим слепым эхом, теряя представление, где верх и низ. В прогалинах этой всеподавляющей мглы, возвращаясь к поверхностной водной взвеси и уже мученически ощущая себя добычей океанской утробы, он больше всего боялся, что загоравшая пластом на берегу жена подымет голову, заметит его трудности и бросится на выручку. Тогда ему, теперешнему, её не спасти...

Только это заставляло его, полумертвого, выныривать и почти что держаться на плаву, неуклюже производя подобие плавательных движений. Исполинский хищник всё же оказался непоследователен. Вместо затягивания течением в свои неизмеримые глуби и дали, на этот раз он пустил его поплавком вниз головой, с затяжным скольжением, а после юзом отшвырнул к отмели. И в этом была издевка!

Уже в полосе прибоя пловца плашмя тупо ударило о берег и в пенной злорадной карусели, обдирая в кровь, потащило по шершавому грунту. Теперь не стало мочи пошевелить и пальцем. Он перевернулся и лёг в прибое животом на спасенную лопатку. Последнее, что увидел он, были беззаботно игравшие в песке дикого пляжа меж расписанных пестрыми граффити руин бывших бетонных батарей Атлантического вала его смешные и тонкоголосые ребятишки. Они старательно возводили хлопками пухлых ладошек воображаемые многобашенные замки в кудрявой песочной грязи, поскольку из-за шторма их не подпускали к воде.

Через полчаса к прибрежной полосе на высоте в шестьсот футов со стороны Байонны с грохотом приблизился аквамариновый полицейский вертолет с заплывшим глазком французской кокарды. Он садился против обыкновения не на посадочную площадку дворика спасательной службы в полумиле от места происшествия, а прямо на неблагоустроенный дикий пляж, при недосброшенном газе порывами сметая и гоня кувырком солнечные зонты. Машина подняла центробежный самум песка, смешавшегося с соленой пылью атлантического бриза, но этим не только не разогнала, а напротив, многократно привлекла замершие и посерьёзневшие толпы окрестных дачников. Вокруг дымили сигареллами и трубками в меру загорелые носатые французы над запахивающими юбки-парео холеными супругами с выразительно гримированными лицами. Большинство из них с любопытством поднялись на ноги, всё так же отрешенно от импульсивных выходок вездесущей неопрятной молодежи в багамских шортах и нитях купальников. От цоканья пляжного пинг-понга и разбросанных эмалевых досок для серфинга. Здесь неприятности, пусть даже и самого торжественного свойства, не могли вызвать глубоких переживаний. Верхним рядам зевак показалось с ведущих в городок через ближайшую сопку деревянных сходней, будто полицейский фельдшер воздушного патруля, прибывшего раньше амбуланса, почтительно и принужденно опустил простыню на лицо лежащего на носилках по носу его раскалившейся на солнце алюминиево-стеклянной летающей парилки...

Я подумал тогда, причину трагедий следует искать не в позывах восстановиться однократностью собственного мужества. Не в адреналиновой тщете общественного признания и незнакомых восхищенных ласк в норе ближайшего мотеля...

Нет. Только внезапно нахлынувшая нежность к близкой душе делает мужчину необычайным. В те редкие минуты только и видна его подлинная красота. Эта же способность и обрекает, сколько бы раз ни выжил.

Биарритц, июль 2008 г.

 

 



↑  1044