На задворках распятой страны – ч. 3 (окончание) (31.05.2017)


(Сентиментальный роман о немцах Советского периода)

 

Яков Иккес

 

Книга вторая – часть третья

 

редакция:

 

Антонины Шнайдер-Стремяковой

 

3

Вскоре после денежной реформы в продажу поступили легковые автомобили М-1 "Победа". На весь Таласский район была выделена только одна. Смельчаком, её купившим, оказался председатель Амангельдинского аулсовета - пожилой аксакал Бердикул. Стоила эта люкс машина тогда всего 1400 рублей. Собрав у родственников десяток лошадей, все свои сбережения, он купил эту машину. Я долго учил управлять ею. Но когда он впервые появился на ней в районе среди высокого районного начальства, не имевших под собой даже захолустной полуторки, решили, что у председателя аулсовета не должно быть столько денег, и немедленно была подключена следственная группа прокуратуры.

- Затаскали следователи! - пожаловался он однажды директору МТС Омарову. - Уж десяток овец выжали из меня и моих родичей. Сил больше нет! Помоги продать ее, проклятую.... Будь проклят тот день, когда мне пришла в голову дурацкая мысль её купить!

- А ты ее Якову пригони, попробуем в городе на базаре продать.

Через неделю "Победа" стояла у меня во дворе. На вопрос, сколько за нее просить, он сказал:

- Сколько дадут! Хоть за тысячу....

- В субботу в обкоме партии совещание, - сказал мне Омаров, пригласив в кабинет. - Поедем на "Победе." Жену прихватим. Больно соскучилась она по городским друзьям, и сразу узнаем на базаре цену «Победы».

В Пятницу "Победа", поднимая осеннюю дорожную пыль, преодолевала выгоревшие на солнце желтые увалы и мчалась в сторону города. Шеф, потирая платочком всегда открытый глаз, сидел на заднем сидении, а всегда веселая и красивая Тамара сидела рядом со мною и повизгивала от счастья, что довелось прокатиться на такой шикарной машине.

- Вот бы директору такую!

- А что бы я делал на ней? По колхозам не проедешь.. В снег и грязь на себе таскать прикажешь? Нет-нет, мне твердо пообещали новый ГАЗ-69. Будем ждать...

- А мне такая больше нравится! Правда же, Яша, хорошая машина?

«Победа» по тем временам, действительно, была очень шикарной. Мощный движок при хорошей обтекаемости кузова при незначительном нажатии на педаль газа поднимал ее в воздух. Передняя независимая подвеска и современные амортизаторы обеспечивали исключительную плавность хода. В Аккуле, пока Омаров совещался в райЗО, мы с Тамарой пропустили в чайной по паре стопок старой русской водки, по двойной порции настоящего вручную тянутого лагману и запели на все голоса.

 

Ночевали в городе у их знакомых. Утром Омаров у обкома партии, выйдя из автомобиля, сказал:

- Яков! До пяти часов вечера будешь в распоряжении Тамары. Думаю, что ты знаешь, как удовлетворять капризы красивой женщины. В пять жду вас на этом месте или на базе у Абжала. Поняли?

Он потоптался на месте, покашлял, протер глаз, защитные очки и скрылся в подъезде.

- Куда прикажете?

- На вокзал в ресторан!

- С ресторана будем начинать? Не рано ли?

- Во-ди-тель! Вы, кажется, сегодня в моем распоряжении, - улыбнулась она хитро.

- Ах, да-да! Извиняюсь.

В привокзальном ресторане мы выпили, плотно закусили, прихватили пару бутылок коньяка и, когда уже сели в машину, она сказала:

- На футбольный стадион. Узнаем, где устроились наши ребята из Луговского района. Они победили на областном соревновании и должны сегодня где-то в городе обмывать это событие.

На стадионе, что против мучного базара, она узнала, что футбольная команда еще в городе и собирается отмечать победу застольем, но где, указать не могли. Мы полдня колесили по всем гостиницам, столовым, театрам, ресторанам и возможным клубам. Только после обеда случайно попавшийся Тамарин знакомый сказал, что они на зеленом базаре в одной узбекской чайхане.

Такого триумфа я не ожидал. Вся команда, выбежав из широко раскрытых дверей чайханы, с криками: "ура Тамаре," - занесла нас на руках и усадила рядом на почетное место под ковром.

- Это ребята с аула, где я родилась, - шепнула она мне.

Поднимали тосты и пили за своих джигитов, добившихся победы, за кубок, что стоял тут же на столике, за капитана, тренера, и, конечно же, за красавицу - сестру Тамару. Пели под домбру песни степных акынов, хвалили партию и великого вождя и учителя Сталина. Тамара сияла от счастья и похвалы, пила наравне с мужчинами и требовала от меня того же. У меня из помутнённого сознания не выходили слова шефа: "Жду вас в пять у обкома"... А когда я показал на часы на ее же руке, она на секунду вздрогнула, посмотрела на меня и отчаянно махнула рукой. Раскрасневшаяся и пылающая адским огнем Тамара была неукротима. Она произносила тосты, и все одобрительно хлопали в ладоши. Сколько времени длилось это безумие, я не помню, но когда, ухватив ее за пухлую, горячую руку, увидел на часах шесть, испугался. А когда начал уговаривать Тамару ехать, а ее друзей - отпустить нас, поднялся невообразимый шум, упреки, уговоры... Но я, наверно, имел решительный вид, и угроза, что уеду без нее, подействовала. Нас, как занесли, так из чайханы и вынесли, посадив в "Победу." У автомобиля выпили еще жолашар (на дорожку), и мы покатили к обкому. Тамара, как размякший мешок половы, болталась из стороны в сторону, картавя какие-то слова распухшим языком. У обкома шефа не оказалось. Я вмиг протрезвел:

- Ты соображаешь, что мы наделали! - разорался я. - Ты знаешь, что он может меня за это прогнать с работы и выгнать из квартиры.

- Я-я-же пока ещё его же-же-жена, - бормотала она, сваливая на меня голову.

Тихо отодвинув ее грузное обмякшее тело, я поехал по улице Кирова в сторону базы. Ворота на яркий сигнал "Победы" открыл Абжал.

Я ахнул! Посреди двора с руками на бёдрах стоял, широко расставив ноги, Омаров.

- Тамара! - толкнул я ее в пухлую грудь. - Муж!

- А-а! - открыла она глаза и закричала.- Гол-гол-гол! Молодцы ребята-а-а! - и, открыв дверку, выпала из кузова у ног мужа.

- Вваше поручение выполнил, товарищ директор! - предстал я перед ним.

- Ну-ну, вижу! - процедил он сквозь зубы и, отвернувшись, пошел в дом.

Подняв бушующую Тамару на ноги, мы вдвоем с Абжалом отвели ее в комнату, где жила когда-то его дочь Надя и уложили отдыхать. Но отдыхать никому не пришлось. Она вначале буянила - смеялась, плакала, а потом ее начало рвать... Стонала бедняга и кричала, как при родах:

- Ой, умираю-ю-ю-ю! Мужа, мужа, ну, где ты-ы-ы, Кожаш!?

- Я здесь, здесь, Тамараханум! Я здесь, здесь, - взволновался он не на шутку.

- Да как вы могли так? - косился он на меня.

- Это все эти проклятые футболисты, ее братья так накачали нас!

- Ах, шайтаны! - легко вздохнул он. - Я так и знал, что она их найдет! А я уже и приказ написал о твоем наказании, - проворчал он, и на моих глазах порвал исписанный листок. - Извини, Яков, плохо подумал о тебе. Ревность - плохой советчик!

- Пронесло! - мелькнуло у меня в еще не протрезвевшем сознании, а подленькое чувство о собственной виновности не покидало меня. - Ведь мог же я настоять на отъезде? А почему не вовремя? Почему.. почему-у-у-у? - мучился я, засыпая.

Приценить «Победу» на базаре в этот раз мы не сумели.

4

В мире опять запахло порохом, теперь уже ядерным. Средства массовой информации начали трубить о предательстве американских и английских капиталистов. В западной Германии с помощью какого-то плана маршала возрождается неонацизм, еще страшнее фашизма и уже стягивают войска, чтобы отнять у нас восточный Берлин. Японию американцы превращают в военно-воздушную атомную базу, весь Советский Союз обкладывают такими базами, угрожая атомным оружием. Наше государство и наша «счастливая жизнь» снова в опасности.

Много было непонятного. Люди разводили руками, пожимали плечами, но открыто высказываться боялись. "Вчерашние друзья по оружию, совместными усилиями разгромившие ненавистный всему миру фашизм, сегодня враги?! Тут что-то не так,"- думали многие и молчали.

Напряжение поддерживалось средствами массовой информации о заговорах среди военных. В 1947 году, якобы, раскрыт заговор генералов Минюка, Филатова, Варенникова, Крюкова, Телегина и сотен других полковников и офицеров. И вот недавно арестованы и расстрелены генералы Кулик, Гордов и маршал Рыбалченко. "Вот, оказывается, кто не давал ход победоносному продвижению Красной Армии к Берлину. Вот, оказывается, почему война так затянулась и миллионам советским людям пришлось сложить свои невинные головы," - полоскали нам вновь, как в былые времена, мозги. Возмущению родственников погибших и не вернувшихся с войны солдат не было предела. Проклятия в адрес предателей неслись со всех сторон. Стон и плач доносился из самых глухих аулов района. Происходящее не укладывалось в голове: "Как же так? Все прославленные генералы, обеспечившие победу над фашизмом, штурмом бравшие рейхстаг, оказались врагами!" Но мнением делиться было опасно даже с собственной семьей. "Верить или не верить?" Немецкая мудрость гласит: "Если повторять и повторять одну и ту же ложь, она в конце концов станет правдой," - и мы начинали верить. Особенно, как появились слухи, что в Москве какие-то врачи-евреи готовили покушение на нашего "горячо любимого вождя," товарища Сталина.

- Не дадим, не позволим! - раздавались голоса штатных ораторов на бесчисленных митингах и собраниях. - Всех к ответу. А пузатым капиталистам не дадим себя превратить в рабов! Аденауэр какой-то вместо Гитлера появился у немцев! Мало им дали, еще захотели?

Жутко становилось на душе после таких митингов. "Ну, что им нужно, этим буржуям проклятым? - думал я под впечатлением сообщений прессы «о наших мирных стройках на Великом Туркменском канале, Волго-Донском судоходном канале, о вновь действующих тракторных и автозаводах. – И что этим евреям не хватает? А маршал Жуков каков оказался, а? На место Сталина хотел сигануть! Опять врагам неймется, опять начали вредить... Постой-постой! Вредить... Это, быть может, такие же вредители, каким и я чуть сам не оказался летом?" - сверлил мозг червячок сомнения, но он тут же заглушался фактом постепенного улучшения жизни.

В конце года поступили дизельные гусеничные тракторы ДТ-54 Харьковского тракторного завода, автомобили ГАЗ-51 Горьковского автомобильного завода, комбайновый парк пополнился новыми прицепными комбайнами "Сталинец," а вместо несовершенного самоходного комбайна С-4 начали поступать более совершенные С-5. Допотопные сенокосилки заменялись новыми широкозахватными самоходными КС-10. Это была чудо-техника, резко отличавшаяся от моделей довоенного образца как по мощности, так и по дизайну. Эта техника под руководством механиков МТС осваивалась нашей молодежью и немедленно выводилась на полевые работы в колхозы района. Рос авторитет Машинотракторных станций, люди рукоплескали партии, руководимой Великим Сталиным. Миллионы жизней, положенных на алтарь победы, унижения, страдания, голод - все постепенно отходило на второй план. Впереди опять маячила "счастливая жизнь". Вновь организованная в Уюке начальная школа, медпункт без лекарств, магазинчик с пустыми полками - все это преподносилось от имени партии во имя процветания народа. Люди довольствовались кирзовыми сапогами, ватной фуфайкой, метром ситца, куском хозяйственного мыла, поступавших иногда в продажу.

Но главный козырь - атомная бомба, которой так хвалились американцы - есть теперь и у нас! Партия и правительство во главе с испытанным вождем всех "времен и народов" создали все условия советским ученым, чтобы они смогли в противовес империалистам создать свою атомную бомбу, намного превосходившую американскую. Правда, как потом мы узнали по "тряпочному телефону," в Америке на электрический стул пришлось сесть двум ученым-ядерщикам, тайно передавшим нам технологию производства. Но это все мелочи...

- Теперь никому не удастся отнять у нас "светлое будущее!" - трубили все средства массовой информации, политинформаторы и ораторы с трибун производственных и колхозных собраний. - В дружбе с великим китайским народом нам наплевать на империалистов. Да здравствует великая дружба советского и китайского народов. Да здравствует Сталин и Мао Дзедун!

Ошарашило нашу семью и радостное событие. Из Коксу от братьев отца, Адама и Самуила, получили письмо и адрес местонахождения отца. Жив оказался! В Коми, под Сыктывкаром, в тайге лес валит. Милин отец тоже там оказался. Мы прыгали от счастья. Завязалась переписка. Еще больше радости было, когда мы получили первое письмо, в котором отец писал, что находится на поселении, как и мы в Казахстане, что подает прошение на воссоединение с семьей. Как нам хотелось поскорее встретиться! Но, к сожалению, на это уйдет не один год бюрократической формальности и волокиты. Но надежды не теряли. Очень редко, но начали поступать проверенные цензурой письма и от уцелевших -«трудармейцев». Радовались те, кто получал известие; плакали и горевали те, кто ждал весточку.

 

И вдруг пятого марта 1953г - ошеломляющее известие, затмившее все... Умер товарищ Сталин!.

На мгновенье будто остановились плывшие по небу облака, померкло весеннее яркое солнце, потускнели покрытые молодой травой степные увалы и песчаные барханы, затихла степь. Люди были в шоке, их охватила тревога, растерянность, страх.... Сельчане, сообщая друг другу тревожную весть, спешили к конторам и правлениям. Кругом слышались охи, ахи, всхлипы, а порой и рыдания.

- Что же будет с нами? - слышался приглушенный шепот. - Только-только начали было жить, обживаться - и на тебе!

- Теперь буржуи снова хвост поднимут... Кто нас спасет от них?

- А как же теперь со светлым будущим?

Я стоял у конторы МТС среди толпы рабочих, сбежавшихся сельчан и, слушая тревожные сообщения директора МТС Омарова, начальника политотдела Мусаева, глотал подступающий к горлу ком. Душили спазмы. В глазах стояли слезы. "И действительно, кто же нас, бедняков, будет теперь ограждать от всякого рода вредителей, предателей?... Кто же будет вести к счастливому будущему? Кто отразит нападение американских империалистов? Ведь там, в верхах, порядочных руководителей-то не осталось! Одни враги да шпионы. Даже верных Сталину маршалов не осталось, - говорил во мне один человек. - Брось, Яша, дурака валять! - протестовал во мне другой. Разве не говорил тебе тогда в трудармии Франц, что Сталин - бандит с большой грузинской дороги, тиран, которого свет не видывал... Что на его совести миллионы загубленных российских крестьян, политзаключенных и военных специалистов, и пока он не сдохнет, добра не жди! Что будет время, когда человечество избавится от тирана и палача и содрогнется от правды."

Я был игрушкой в руках этих двух противоположных мнений.

И вот его не стало. У конторы МТС, где на весь район стоял единственный телефонный аппарат, на холодном мартовском ветру, топча грязь, стояла толпа нищих обездоленных людей, разных по возрасту и национальности - молча ждали дополнительных известий. "Что ждет нас? Какие новые испытания принесет смерть вождя, счастье или несчастье? Кто знает..."

Я всматриваюсь в хмуро-сосредоточенные лица, читаю на них ту же раздвоенность души, что и у меня.

- А, может, это очередная провокация? - шептались рядом.

- Как так, взял и умер? Не верится что-то...

- Ленин ведь долго болел...

- Может, гады евреи-врачи помогли ... А?

Наконец-то на крыльце конторы появился директор МТС Омаров в сопровождении спецкоменданта и замполита, зачитал официальную телеграмму из Москвы, о том, что товарищ Сталин скоропостижно умер у себя на квартире от сердечной недостаточности, и от себя сквозь слезы добавил: Почтим минутой молчания нашего дорогого вождя и учителя, товарища Сталина. Трудно будет нам без него! Он был нам ближе отца родного!

Медленно, вытирая слезы на глазах, расходились сельчане по домам, а Саша Вольф, инвалид с детства, сынишка Вольф Роберта, еще долго бегал по дворам и кричал на всю улицу: Сталин сдох! Сталин сдох! - и никто ему не перечил и не прогонял со двора.

Работая над этой главой, я сам не мог в нескольких словах ответить на вопрос, почему пострадавшие от режима люди плакали независимо от национальности, почему их охватил страх? За советом я обратился ко многим, еще здравствующим здесь в Германии свидетелям тех тревожных лет. Мнения высказывались разные, некоторые отрицали страх и плакали, мол, только русские или приспешники режима, а мы, мол, радовались. Конечно, после прошествия более сорока пяти лет мы все стали умными и героями, но тогда было не до геройства. Каждый из нас, испытавший "прелести режима", трясся за свою собственную шкуру, тем более, что жизнь стала уже более сносной. Мне кажется, более точный ответ дал муж моей двоюродной сестры Эллы, Александр Гельцер: «Когда хоронят отца-тирана, вся семья тоже плачет!»

5

После смерти и похорон Сталина в деятельности партийно-политических и силовых структур наступило временное затишье. Смена в высших эшелонах власти в жизнь репрессированных людей внесла некоторые изменения. Письма от родных и близких теперь стали приходить регулярно, без цензуры, да и спецкомендант стал покладистее и сговорчивее. В мае месяце нас, мужчин, пригласили в военкомат, поставили на воинский учет и выдали всем воинские билеты. В том же году за первое место в комбайновой уборке зерновых меня наградили медалью за ТРУДОВУЮ ДОБЛЕСТЬ с поездкой в Москву на ВДНХ. Это было для нас, немцев, ново и потрясающе. Правда, в Москву на выставку меня не пустили. Медаль и сто рублей премии прислали по почте в район. Награду вручал мне сам председатель райисполкома Досумбаев.

- Ты, Яков, давно это заслужил! - сказал он, вешая мне на грудь медаль. - Мы, правда, представляли тебя на более высокую награду, на орден, но... сие от меня не зависит. Я бы всем уюкским механизаторам повесил на грудь Золотую Звезду Героя, но в верхах ограничились пока этим....

Благодарить за награду еще некого было. Сталин умер, а там, в верхах, еще не разобрались, то ли будет Булганин, то ли Маленков, а тряпочный телефон передавал, что вернее всего к власти придет ближайший соратник Сталина Лаврентий Берия.

На мое робкое спасибо Досумбаев крепко пожал мне руку и сказал:

- Будь здоров, Яков!

События теперь развивались ускоренными темпами. К концу года сообщили, что в Кремле под руководством Хрущева с помощью маршала Жукова и других генералов арестован и расстрелян Лаврентий Берия, пытавшийся силами внутренних войск НКВД захватить власть. Во дела! Самый близкий Сталину человек оказался палачом и убийцей миллионов ни в чем не повинных политических противников и заключенных ГУЛАГА. Первым секретарем ЦК партии избран Никита Сергеевич Хрущев, а Министром обороны назначен славный полководец, трижды Герой Советского Союза маршал Жуков, которого Сталин, якобы, незаслуженно унизил за попытку к военному перевороту. Вот и попробуй простому человеку разобраться в этой чехарде. Грызутся, как пауки в банке... Что ни день, то новые слухи! Что ни день, то новые события!

И еще новость. Из ста пяти мужчин потаповцев, мобилизованных на фронт в сорок первом году до нашего выселения, первым нежданно-негаданно прибыл Андрей Темпель. Да, да! Вы не ошиблись, тот самый пастух дядя Андрей, прошедший первую Мировую и Гражданскую войну. Тот самый, которого мы, пацаны, вместе с коровами, так яростно атаковали в потешных боях и которого так любили за рассказы о войне. Прошел он огни и воды второй Мировой и пришел к смертному Одру своей жены Кати, не выдержавшей все испытания, выпавшие на ее долю. Она умерла у него на руках после стольких лет разлуки.

Он, оказывается, после окружения в Харьковском котле вместе с нашими родителями попал в плен к немцам. При сортировке немцы из-за черной кучерявой шевелюры признали его цыганом и отправили в лагерь с другими советскими красноармейцами. Там, хлебнув "немецкого рая", он осенью сорок второго организует группу русских красноармейцев и совершает побег. Хорошо ориентируясь по местности, которую знал со времен первой Мировой, он выводит группу к линии фронта где-то под Смоленском. При переходе через линию фронта двое из шести ребят погибли, а четверо оборванных, обросших скелетов предстают перед советским командованием. Никакие уговоры, что они уже месяц пробираются к своим, не помогли. Их передали в особый отдел и спрятали в лагерь НКВД, который по нечеловеческим условиям и жестокостям не уступал фашистским В августе сорок второго весь лагерь начали усиленно кормить, - рассказывал он нам позже, - а в сентябре бросили под Сталинград искупать вину кровью. Высадили нас, эшелон тюремщиков, на каком-то полустанке между Волгой и Доном и под усиленной охраной в пешем строю погнали к передовой. На рассвете нам выдали по винтовке на десять человек и объявили: Оружие брать у павших и - вперед! А за взятие Н-ской высоты все раненные будут считаться искупившими кровью вину перед Родиной и товарищем Сталиным. По условному сигналу первый ряд окопов с криками "Ура-а-а!" густой цепью пошли в наступление по совершенно открытой местности. Мы из второго ряда перебрались в первый и по второму ракетному сигналу поднялись и пошагали за ними с примерным интервалом в пятьдесят шагов, за нами на таком же расстоянии третий, четвертый, пятый, и-и-и ряды, ряды. Ясное безоблачное небо. Бледнеют звезды. Медленно вырисовывались силуэты злополучной сопки. Немцы молчали. В этом молчании было что-то зловещее, гнетущее, страшное... Но мы, пригнувшись без оружия, наступаем... Искупаем вину кровью... "Прощай, Андрей! - крикнул мне один из моих товарищей по побегу. - Мы получили, что искали!" Дядя Андрей смолк и набив трубку самосадом, продолжал:

- Немцы открыли огонь с расстояния двухсот метров. Первая волна атакующих повалилась на землю. Огонь немцев прекратился. Стон, храп умирающих и крики раненых. Дойдя до них, мы сомкнув ряды над трупами павших товарищей, сраженные кинжальным огнем, падаем на них. Сколько времени прошло, не помню. Очнулся я под трупами третьей и последующих рядов. Вытащили меня санитары, заметили, наверно, как я усиленно шевелил ногами. Одна пуля прошила правую грудь, к счастью, не задев легкое, другая - раздробила руку выше локтя. Уже в госпитале я узнал, что эту сопку после нас наступающие взяли без единого выстрела. Расстреляв боекомплект, немцы отступили на более важный для них рубеж. Из нескольких тысяч тюремщиков в тот день искупили вину кровью только считанные счастливчики, остальные полегли, так и не поняв, за что.

О тех потаповцах, с которыми попал в немецкий плен, он ничего не знал. После госпиталя побывал на родине, в бывшей Потаповке, от которой и следа не осталось, посидел на развалинах, погоревал и пустился в розыски своей семьи по просторам великой России.

Вернулся после почти 20 лет лагерей и бывший главный бухгалтер Нем-Потаповской МТС Богдан Экгардт. Постепенно то в одном, то в другом месте начали поступать известия об уцелевших трудармейцах. По "тряпочному" телефону пронеслись слухи о будущем посещении канцлера ФРГ Аденауэра Советского Союза, что будут вестись переговоры с Булганиным о возвращении из плена на родину немецких солдат. Из писем отца, которые мы теперь регулярно получали, узнали, что от него комендатура приняла заявление на воссоединение с семьей. Он оказался в Архангельской области на лесоповале где-то рядом с моим отцом и надеется на скорую встречу с семьей. Все это вселяло уверенность, что и мы скоро увидим своих родителей и, быть может, избавимся от позорного ига спецкомендатуры.

Тем временем среди уюкских политических ссыльных поползли невероятные для меня слухи о том, что человечество наконец-то избавилось от тирана Сталина, по коварству и жестокости похлеще Гитлера. Нашему дорогому вождю всемирной революции, дедушке Ленину, по их словам, он помог отправиться на тот свет. Что убийство Кирова - тоже дело его рук. Орджоникидзе и многие другие политические деятели - соратники Ленина, стрелялись потому, что им создавали невыносимые условия. Им, якобы, предлагалось: стреляться и остаться народным героем или гнить в тюрьме, как враг народа. Орджоникидзе выбрал первое...

Миллионы политзаключенных, сотни тысяч расстрелянных «врагов народа» - все это делалось под его личным руководством. Все генералы и политработники Красной армии были расстреляны и загнаны в концлагеря лишь потому, что он боялся военного переворота. Маршала Жукова, народного героя, он, оказывается, опозорил и снял со всех должностей лишь потому, что боялся его, как основного претендента на свое место.

От этих слухов становилось дурно. " Как же так, крутилось в голове: Генералиссимус, освободитель народов Европы от коричневой чумы фашизма, вождь всех народов и времен, вождь и учитель. Сталин наша слава боевая, Сталин нашей юности полет, со Сталиным борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет! - вспоминал я слова из песни далекого детства. – Нет, тут что-то не то, надо держать ухо востро."

Но шила в мешке не утаишь. Начали поговаривать, что скоро будет амнистия, и всех политических выпустят на свободу. В этом мы вскоре убедились. В том же году уюкские политические ссыльные начали уезжать по домам. Только мы, репрессированные: немцы, чеченцы, карачаевцы, балкары - не получили свободы.

Обрадовавшись смягчениям режима комендатуры и узнав, что Потаповки больше не существует, мы начали окапываться. На улицах Уюка появились первые частные дома: Иккес Мины, Матуева Салмана, Бродт Александра, Вольф Роберта, Эттингер Якова и многие другие начали строительство и ремонт старого жилья.

До нормальной жизни, конечно, было еще далеко. Не было электрического освещения, радио, газет. По-прежнему отсутствовала торговля товарами повседневного спроса, не говоря уже о промышленных товарах и продуктах питания. Каждый теперь старался обзавестись огородом, скотинкой, птицей и самого себя обеспечить всем необходимым. Одежда и хозтовары приобретались с городского базара, через знакомых шоферов.

Но жизнь постепенно улучшалась. Почти каждая семья уже имела свои каналы, по которым она добывала средства жизнеобеспечения: рыбалка, охота, приусадебные участки, зарплата в МТС, оплата натурой (зерном) в колхозах, или по черному в близлежащих аулах делали кирпич, ремонтировали казахам домашнюю утварь, и лишиться этого вновь больше не желали. Постепенно остывала боль по утраченной родине, брошенному хозяйству, жилью и пропавшим без вести родным и близким.

 

В конце года старший механик МТС Анатолий Куб привез из города одноцилиндровый нефтяной движок и немецкого производства 220-ти вольтовой электрогенератор мощностью в 20 киловатт. С этого и началась электрификация поселка. Первые столбы с натянутыми проводами потянулись на вторую улицу к дому Куба, жившего по соседству со мною. Первые лампочки вспыхнули в наших домах. А когда я, не пожалев половину своей зарплаты (остаток от государственного займа), и привез из города радиоприемник, мать закатала мне истерику, а односельчане целый месяц приходили в гости посмотреть и послушать это чудо, стоявшее у нас на столе, матово светясь панелью. Жена долго посматривала на этот аппарат с недоверием, но зато сколько радости предоставлял приемник детишкам. Старшей дочери Лиде было теперь уж шесть лет, второй, Олинде - четыре а Кате два года Их сверстников, детишек, бегало теперь по Уюку не менее полсотни. У меня - трое, у Дубса - трое, у Редера - четверо, у Бродта - трое, у Эттингера - четверо, у Куба - трое, всех не перечислишь, они нарождались, как грибы после дождя. Ведь средств предохранений не было, аборты под запретом, а врачей гинекологов за сотню километров не сыщешь. Зимой дети сидели на полатях, а летом купались в серой дорожной пыли вместе с домашней живностью. Сахар и конфеты тогда не стояли на столе, как сейчас. Это лакомство было под замком и выдавалось только по праздникам, а о шоколаде и слышать не слышали. Женщины тогда получали до родовой и после родовой отпуск всего один месяц, а в колхозах и этого не было. Дети видели своих родителей только ночью да в обеденный перерыв, если работали невдалеке от дома. Миля, моя супруга, к этому времени уже работала в бухгалтерии и главный бухгалтер, жалея ее, отпускал покормить грудного ребенка. А каково было другим, догадаться не трудно... Как-то увидев в городе детскую коляску, на четырех подрессоренных колесах, я в МТСсовских мастерских смастерил своим девочкам такую же. О, сколько было радости детям, и облегчения труда жене и моей матери! Уход за появившимися в хозяйстве коровами, поросятами, птицей, и другой живностью полностью ложился на плечи женщин. Мужчины, как вы помните, были в трудармии, а та молодежь, что сохранилась в МТСе по броне безвылазно трудилась на полях колхозов трактористами, комбайнерами, на стрижке овец, на сенокосе и на обработке технических культур. До домашнего хозяйства почти не доходили руки. И все же эта жизнь, по сравнению с прошлым, казалось раем.

С появлением электричества из района в месяц раз стала приходить кинопередвижка, объявлялись танцы под патефон. В конторе МТС начали вывешивать газеты, в школе появилась библиотека с большим количеством книг советских писателей, но самое главное было то, что комендант теперь начал почему-то с нами здороваться за руки. Он, перестал замечать поездки репрессированных в другие села и даже в город. Но это еще не значило что мы - свободные люди. До снятия спецкомендатуры оставалось еще долгих три года. Если теперь, осужденные преступники после отбытия срока наказания, а политические после амнистии возвращались домой, то немцы «трудармейцы,» оставшиеся в живых, не имели на это никакой надежды. Для них был придуман особый статус-кво, при котором они должны были подать письменное прошение на воссоединение с семьей.

Причем НКВДэвскими бюрократами решалось место соединения семьи, по месту заявителя или там где находится его семья, родные и близкие. Это еще раз дробило родственные связи и дробило немецкое население по всей огромной территории Советского Союза. Но даже и эта возможность возвращения к семье рассматривалась там, в верхах, годами, а само воссоединение проводилось под надзором НКВД с доставкой на место под вооруженной охраной под грифом строго секретно.

В 1954 году из Аккуля нам позвонил Деннер Адам и сообщил, что Милин отец находится в РОВД. Его под конвоем по этапу доставили из Коми АССР за пять тысяч километров. Ошарашенные неожиданным известием, мы с Милей помчались в Аккуль уже на новом ГАЗ-69 директора МТС, за рулем которого восседал мой друг Ваха Матуев. Я не стану утомлять читателя встречей отца и дочери, которая состоялась через тринадцать лет разлуки. Пусть каждый по - своему домыслит и представит себе эту сцену. Скажу только одно - мы плакали от счастья! Через полгода таким же путем и, также неожиданно в Аккульском РОВД появился мой отец. Нашим родителям повезло. Пройдя огни и воды мировой войны, побывав в немецком плену, а затем в концлагерях ГУЛАГа, они благополучно вернулись к своим семьям. Не многим из сто пяти человек, ушедшим тогда в августе сорок первого из Потаповки на фронт, привалило такое счастье. Большинство из них канули в неизвестность, в том числе Петькин отец, Крузе Петро. Мой дядя, Александр, по скупым рассказам отца погиб где-то в Венгрии, спасая жизнь рядового солдата.

Растеряв за этот период трудовой стаж, нашим родителям теперь в возрасте пятидесяти пяти лет пришлось засучить рукава и добывать себе трудовой стаж хотя бы на минимальную пенсию.

Воспользовавшись послаблением спецкомендатуры, я наконец-то сумел перевести своего друга Петьку с семьей из Учарала в Уюк и взял его к себе на комбайн помощником комбайнера. Урожай зерновых в тот год в колхозах был отменным. На заработанное зерно он значительно улучшил материальное положение семьи, состоявшей к тому времени из троих взрослых и двоих детей.

И наконец, в декабре 1955 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о снятии с нас спецкомендатуры следующего содержания:

Указ президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года. О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении. Учитывая, что существующие ограничения в правовом положении спецпоселенцев - немцев, и их членов семей, выселенных в разные районы страны, в дальнейшем не вызываются необходимостью, Президиум Верховного Совета СССР постановляет:

1. Снять с учёта спецпоселения и освободить их из-под административного надзора органов МВД немцев и их членов семей, выселенных на спецпоселение в период Великой Отечественной войны, а также немцев - граждан СССР, которые после репатриации из Германии были направлены на спецпоселение.

2. Установить, что снятие с немцев ограничений по спецпоселению не влечёт за собой возвращения имущества, конфискованного при выселении, и что они не имеют права возвращаться в места, откуда они были выселены. ("Право в восточной Европе", том 1-1158, страница 233).

Этот Указ в прессе не получил широкой огласки, а был разослан по силовым структурам для исполнения, так что мы практически его содержания и не знали. Спецкомендатуру снимали осторожно, не в день указа, а по усмотрению МВД в разных регионах страны. У нас ее сняли только в 1957 году. Последствие этого Указа познали те шустрики, которые, продав последние шмотки, ринулись на родину. Их дома оказались заселенными, а новые хозяева, грозя расправой, на пушечный выстрел их не подпускали. Все районные МВД имели предписания: прибывающих с востока страны немцев не прописывать!

Наскитавшись без прописки на своей родине, наслушавшись новых унижений и оскорблений в адрес своей нации, они возвращались назад нищими и подавленными. Как видите, этот Указ, несмотря на снятие административного надзора МВД, не уравнял нас в правовом отношении с другими нациями СССР, а наоборот подтвердил вину в несодеянных преступлениях, запретив возврат на прежнее место проживания и возврат незаконно конфискованного имущества. Даже те, которые были выселены из города Джамбула в Казахстане, не имели права возврата в свое собственное жилье. Указ Президиума Верховного Совета от 26 ноября 1948 года об изгнании навечно, без права возврата к прежним местам проживания, продолжал действовать.

И все же людям, вынесшим на своих плечах горе военного лихолетья, депортацию, дискриминацию и унижения, были и этим довольны: "Хоть свободно можно теперь съездить в город на базар". Если наши родители еще продолжали тосковать по утерянной родине, возмущаться рассказами вернувшихся о том, что их домов больше не существует или заняты другими жильцами, то, нам, молодежи, теперь было не до этого. Наши дети, родившись в Казахстане, приобрели здесь свою родину, а мы, молодые родители, приобретя независимость, прислушивались и верили новому правителю, Никите Сергеевичу Хрущеву, заявившего с трибуны съезда, что "нынешнее поколение будет жить при коммунизме."

6

Судьба моя, как и судьба каждого человека, изобилует событиями самыми разнообразными. Многое довелось пережить и увидеть, о многом хотелось бы рассказать. Но, не пытаясь объять необъятное, перейду к заключительной части своего повествования.

Февраль 1956 года. В Москве идет двадцатый съезд партии большевиков. Под руководством Н.С. Хрущева принимается новый Устав партии, намечаются грандиозные планы подъема сельского хозяйства и построения коммунизма в СССР. Прильнув к радиоприемнику, мы часами слушаем выступления делегатов съезда. До нашего сознания постепенно доходит, что разрыв между девятнадцатым и двадцатым съездом партии составил около двадцати лет. А из выступления Микояна мы поняли, что вина в нарушения партийной демократии полностью возлагается на Сталина и палача Берия. Оказывается, на девятнадцатом съезде половина делегатов проголосовала против кандидатуры Сталина на пост Генерального Секретаря, что он чуть было не потерял этот высокий пост. После того съезда 75% делегатов были арестованы и расстреляны как враги народа и съезды больше не собирались до самой его смерти.

-"Культ личности, что это за новое неслыханное досель слово! – передавали с трепетом от одного к другому, из двора в двор, из аула в аул, оно наводило страх на одних, недоумение на других.

- Жаль, что политических в Уюке не осталось, они все знают и все объяснили бы, - сожалели многие.

Нам же некогда было разбираться. В МТС на освоение целинных и залежных земель прибывали все новые партии гусеничных тракторов и трактористов-целинников с комсомольскими путевками со всей Европейской части союза. Дирекция МТС для начала размещала их по домам жителей Уюка, а потом отправляли по тракторным бригадам в глухие казахские аулы, откуда они, эти городские ухари, хлебнув "сельского счастья", голодные, оборванные и искусанные комарами, уже к осени, побросав технику, разбегались кто куда. Но зато в Уюке стало весело. К их приезду райпотрбсоюз открыл столовую с буфетом, где рекой текла водка, промтоварный магазин, кинопередвижка, газеты, журналы.... Ожило село от спячки. Матерки, пьяные драки, воровство, скандалы в конторе, в мастерских, стали обычным явлением. Очнувшиеся от полудремотной жизни уюкцы поражались нахальству приезжих. Любой из них мог зайти к директору или парторгу и выматерить его на чем свет стоит и хоть бы что. Старший механик МТС и любые другие механики, тракторные бригадиры для них были просто чурками, а казахи - чучмеками, колбитами или просто зверьем, а на нас, сельских жителей, смотрели свысока, задавая один и тот же вопрос: «Как вы живете в этой глуши?» Откуда им было знать, что мы сюда попали не по собственной воле.

И опять застонала казахская степь, теперь уже под гусеницами тракторов. Под плуг пошли пастбища предпесковой зоны Моинкумов и предгорий Алатау. Приезжим было наплевать на хрупкую природу полупустынь, а сверху царил лозунг "Даешь целину!" Весной из-за нехватки почвообрабатывающей техники и сеялок вспаханные поля остались незасеянными, и уже к лету, высохшие на солнце, начали курить. Пыльные бури, срывая пахотный слой, затмевали солнце и зарастали несъедобным для животных бурьяном и сорняками, и некому было остановить это безумие.

В МТС за счет поступающей новой техники увеличивался машино-тракторный парк и объем работы в колхозах. Увеличивался и объем ремонтных работ. Немцы-механизаторы из полевых тракторных бригад колхозов подтягивались к Уюку и становились кадровыми ремонтными рабочими МТС. В МТС начали действовать курсы механизаторов и шоферов, куда привлекалась молодежь из казахских аулов. Преподавали на курсах наши механики Штром, Бродт, Эттингер и другие. К этому времени я уже был выдвинут на должность автомеханика. Мне пришлось организовать филиал областного ДОССАФа и преподавать курсы шоферов. Они были платными, и не все из наших немцев могли их посещать. Но зато своего друга, а теперь свояка, Петра Крузе, я протянул за свой счет, и уже к уборке зерновых 1956 года он, получив права шофера, отвозил от моего комбайна зерно на совершенно новом автомобиле ГАЗ-51, а его братишка Виктор встал за штурвал помощником комбайнера.

Как гром среди ясного неба, прозвучал по радио доклад Хрущева на пленуме ЦК КПСС 1957 года о преступлениях нашего "горячо любимого учителя, вождя всех времен и народов" товарища Сталина. Трехчасовой доклад Хрущева поражал сознание людей своей правдивостью, фактами, которые пережиты миллионами людей, начиная с прихода его к власти. Ему приписывался развал сельского хозяйства страны путем насильственной коллективизации, раскулачивание добросовестных сельских тружеников, миллионы умерших с голоду в 1932-33 годах, репрессии и уничтожение политических противников в застенках ГУЛАГА, сотни тысяч расстрелянных "врагов народа", троцкистов, чистки и расстрелы командного состава Красной Армии перед войной и продолжавшиеся репрессии и расстрелы генералов после войны. В голове не укладывалось: "Неужели это тот самый наш кумир, на которого возлагались все надежды на счастливую жизнь, на обещанный рай уже здесь, на земле, тот самый, о котором слагались легенды при разгроме фашистов, именем которого названы города, сотни тысяч предприятий, фабрик и заводов, с именем которого мы ложились спать и просыпались утром, имя которого не сходило со страниц газет и журналов и школьных учебников, как самый великий из самых великих людей на земле."

Я слушал доклад Хрущева по радиоприемнику, и у меня проплывала перед глазами жизнь неспокойного детства и тревожной молодости, те суровые лица дедушек и бабушек при раскулачивании, туманное утро нашего бегства из родного села на Волге, скитания в пустыне Калмыкии на Северном Кавказе, многочисленные враги народа: директор совхоза Дыбайло и моя первая учительница Людмила Алексеевна, Пролеевы в Потаповке.

Рискуя надоесть читателю повторением прожитого, скажу лишь о главном: как все-таки правы были наши родители, когда возмущались тому, что их добросовестных тружеников полей называли врагами и раскулачивали, был прав и мой школьный друг Анатолий Пролеев, возмущаясь репрессиями генералов Тухачевского, Егорова, Блюхера. В голове крутились высказывания дезертира Бота на могильниках Ельбая: сдохнете все в этой трудармии. О, как прав оказался Франц в «трудармии,» когда говорил, что Сталин бандит с Большой Грузинской дороги, что мир еще содрогнется от им содеянного.

Правы оказались и недавние высказывания политически ссыльных в Уюке, когда говорили, что миллионы ни в чем не повинных людей, погибших в концлагерях НКВД, на его совести. Проплывали перед глазами и те безобразные сцены школьных времен, когда мы, школьники, терроризировали детей, "врагов народа, шпионов, троцкистов," как кричали, выпучив глаза: Смерть предателям! Да здравствует мировая революция!» Вспоминался тот необузданный оптимизм, с которым мы были нацелены в "светлое будущее" под знаменем Ленина – Сталина. Становилось мучительно больно и стыдно за обманутые надежды и иллюзии. Какая же бесовская сила двигала обездоленными людьми, заставляя верить в невероятное и слепо следовать за бесчеловечным режимом большевиков?!

Как пелена с глаз приходило прозрение. Казалось, что все те вопросы, на которые я не находил когда-то ответов, становились теперь понятными и очевидными. Они создавали все большую пропасть между прошлым и настоящим. Под впечатлением речи нового главы нашего "рабоче-крестьянского" государства, Хрущева, разоблачившего культ личность Сталина и его приспешников, мне теперь виделись новые перспективы новой счастливой жизни.

Что-то подобное, наверно, происходило и со многими моими сверстниками. Мы, засучив рукава, принялись теперь за новый виток строительства коммунизма в отдельно взятой стране теперь уже под "мудрым" руководством КПСС во главе с верным ленинцем, Никитой Сергеевичем Хрущевым.

 ickes_jakob

Эпилог

Отшумело военное и послевоенное лихолетье. Умер вождь "всех времен и народов". Сменилось правительство. Развенчан культ Сталина. Воссоздали свои автономии репрессированные чеченцы, ингуши, осетинцы, балкары, калмыки, уехали по домам опальные греки, финны, реабилитированы политические заключенные всего Союза, вернулись на родину немецкие военнопленные. Только над нами, российскими немцами, продолжали довлеть Указы Президиума Верховного Совета от 28 августа 1941 года о поголовной депортации на восток страны, 1948 года о вечном изгнании, 1955 года о снятии ограничений надзора МВД без права возвращения к прежним местам проживания и без права на возмещение конфискованного имущества.

Только через двадцать три года, почти день в день, Декретом от 29 августа 1964 года Верховный Совет СССР признает Указ от 28 августа 1941года ОГУЛЬНЫМ. Но это еще не значило, что российские немцы стали "равными среди равных" наций братского нерушимого союза. Дискриминации продолжались до самого развала Советского Союза, и только в 1991 году началась, наконец, их поголовная реабилитация. Полвека унижения, оскорбления, незаслуженного обвинения женщин, младенцев, глубоких стариков в не содеянном преступлении. Такое безропотно могли вытерпеть только законопослушные трудяги - российские немцы.

Сейчас многие ухари пытаются умалить происшедшее с российскими немцами, представить их обиженными нытиками, пытающихся, мол, извратить факты, обосновать причину бегства из России в Германию, что, мол, от бесчеловечного режима коммунистов страдали не только они, а все народы России, и это недалеко от правды. Но... давайте представим себе коллективизацию.

Не секрет, что немцы в сравнении с другими народами России, жили более зажиточно, только поэтому они первыми попали под топор раскулачивания и, разоренные, отправлялись в Сибирскую тайгу в скотских вагонах. А репрессии тридцатых годов, когда план разоблачения "врагов народа" спускался сверху? Кого предпочитали хватать ретивые служаки местных органов власти? Конечно, не своих, а в первую очередь под плаху шли немцы. Они были состоятельнее и зачастую получали письма из Германии. Им проще пареной репы было навесить ярлык "врага народа". Доходило до того, что некоторые немецкие улицы на селе оставались вообще без мужчин. Такие улицы в народе стали называться вдовьими. Безотцовщина тех времен среди немецких детей достигала 60%. В Казахстане в девяностых годах Джамбульская областная газета "Знамя Труда" целый год печатала списки расстрелянных "врагов народа", арестованных в период 1937-40гг. Из общего числа 60 % было немецких фамилий.

Кому, как не немецким красноармейцам и командирам Красной Армии, в 1941 году пришлось оставить передовую и под бдительным оком НКВД умирать с голоду в концлагерях смерти под названием трудармия, а их тогда служило в Красной Армии более 100 тысяч человек? Они почти все полегли мучительной смертью еще зимой 41-42гг под вопль еврея, журналиста Ильи Еренбурга и ему подобных: Убей немца!

И убивали голодом, морозом, непосильным трудом. Травили собаками, били прикладами, стреляли "при попытке к бегству," но только не тех, кто наступал с оружием в руках на безоружных солдат, женщин и подростков, согнанных, как скот, на принудительные работы в трудовые колоны. Правда, их трупы не сжигали в печах, как фашисты в концлагерях, их штабелевали в тайге как дрова и оставляли на съедение диким зверям. Так-то лучше! Никаких расходов и никаких следов. Их кости до сих пор неопознанными валяются в тайге, под откосами железных дорог Сибири, Средней Азии, на стройках Урала и отвалах шахт Караганды. Никто из их родных не получил извещения о дате и причине смерти, как от павших на фронте солдат. Они канули в неизвестность. Только по причине депортации осталось совершенно безграмотным поколение немецкой молодежи, родившееся в двадцатые-тридцатые годы.

- Такого не может быть! - воскликнут умники. - Школы имелись в самых захолустных азиатских аулах Средней Азии и Казахстана, не говоря уж о Сибири.

Думаю, что нетрудно себе представить положение немецких детей Поволжья, не знавших даже русского языка, попавших в казахскую школу, где преподавание велось только на казахском или в Узбекистане - на узбекском, в Киргизии - на киргизском. Да им и некогда было учиться, они были заняты хлебом насущным. Им надо было выжить в экстремальных условиях среди местного населения. Не только учиться в школе, молодежь из-за режима спецкомендатуры вплоть до 1956 года не имела возможности выехать за пределы села и получить на курсах механизаторов специальность комбайнера или тракториста, не говоря уже о специальности шофера. Это только мне, одному из тысяч горемык, крупно повезло. Все механизаторские специальности постигались молодежью только на практике, начиная от смазчика, прицепщика, помощника, а потом через два-три года становились трактористами или комбайнерами. Это в МТС-ах, а в колхозах пределом специальности была бычья упряжка или скотник на ферме, девушкам - доярка или свинарка.

- Так было при спецкомендатуре, при Сталине. - найдутся умники. - А после снятия спецкомендатуры дискриминация немцев практически прекратилась. Дети ваши учатся в школах совместно с другими нациями, клуб, кино...

И это верно. Но давайте посмотрим, сколько ребят до 1964 года сумели пробиться в ВУЗы, даже тех, кто закончил десятилетку с золотой медалью? Считанные... В ВУЗах тогда существовала квота (предписание сверху), пропускать по конкурсу русских столько-то процентов, казахов столько-то, прочих 0,39%. Двух миллионный немецкий народ всегда относили к прочим нациям, поэтому шанс поступить немцу в высшее учебное заведение страны ровнялся нулю.

В области до 1964 года не было ни одного немца-депутата сельского совета, а до депутата райсовета или облсовета было как до Луны. Ни одного немца, работавшего в органах МВД, прокуратуры, суда, ГАИ, днем с огнем невозможно было найти, кроме кочегаров и техничек, конечно. Не было их и в аппарате райисполкомов, облисполкома, райкомов, обкома партии. Самое высшее, чего мог достичь немец у руководства даже после 1964 года, была должность председателя колхоза, директора совхоза и то лишь потому, что добровольцев из партийной номенклатуры туда не находилось. Придя к власти и развернув программу подъема разваленного Сталиным сельского хозяйства страны, Н.С.Хрущев и его единомышленники быстро поняли, что без толковых, грамотных, знающих толк в сельском хозяйстве руководителей не обойтись. Немедленно при ВУЗах страны были созданы кафедры по программе ускоренной подготовки специалистов сельского хозяйства из числа практиков, уже выдвинутых самой жизнью на должность руководителей, укрупненных к тому времени колхозов и совхозов.

Работая без соответствующего образования на должностях главных инженеров двух овцесовхозов Кенесского и Бостандыкского в Таласском районе, мы с Александром Бродтом в 1959 году стали теми счастливчиками, которым за два года удалось окончить Талгарский техникум механизации и электрификации сельского хозяйства.

- Вот видишь, - скажет обыватель. - Какая же это дискриминация, если тебя выдвигали, обучали за государственный счет?

И это правильно. Но представьте себе такую картину. В 1967 году, возвращаясь из Крыма, где я был на курортно-санаторном лечении, имел возможность заехать в Ростовскую область посмотреть бывшее село Нем-Потаповка и заодно поискать своих бывших одноклассников, девчонок Либутских Марию и Нюру, Марейку Молдаванку и, быть может, оставшегося в живых Тычко Виктора. От села Нем-Потаповка и следа не осталось. Я посидел на бетонном камне, что когда-то служил ступенями сельмага в центре села, и, погоревав, подался в русскую Мартыновку с надеждой встретить из старожилов русских мужиков. На автостанции называя фамилии Любутскиных и Тычко, я вдруг натолкнулся на отца и мать Марии и Нюры Либутских, ждавших автобус на Большую Орловку, куда они перебрались из бывшей Потаповки еще во время войны. Сколько же было радости, теплых слов, расспросов о бывших земляках-потаповцах. Но еще больше радости было, когда я, въезжая в село Большая Орловка, из окна автобуса увидел Марию, перегонявшую через улицу корову. Трое суток, проведенных у них в гостях, были как сон. Мы прыгали от счастья. Все трое, отец и две дочери, оказывается, были всю войну на фронте. Мария, зная хорошо немецкий язык, была при штабе армии переводчицей, Нюра была наводчицей при артиллерийской батарее, а Леонид Иванович, как бывший бухгалтер, находился в снабжении. Три года они ничего не знали друг о друге, и только под конец войны встретились где-то под Берлином. После войны Мария вышла замуж за вернувшегося после ранения Виктора Тычко, а Нюра - за какого-то танкиста из Мартыновки. Виктор теперь был на должности заместителя директора виноградарского совхоза. С нами общался только после работы и ночью. Мы пили самогонку и, как когда-то в детстве, пели песни на все голоса. Как это было здорово! Встретиться через 26 лет. Такое могло только присниться.

Но радоваться нам пришлось недолго. Первое с Леонид Ивановичем посещение продуктового магазина в центре села закончилась расспросами сельчан - кто я и откуда? Леонид Иванович с удовольствием рассказывал, что я немец из бывшей Потаповки, что мой отец c братьями до войны строили ему магазин, что я одноклассник Марии и Виктора Тычко, что приехал к своим одноклассникам в гости и так далее. Второй заход через день в тот же магазин был враждебным.

- Ты чаво, Иваныч, цего недобитого «фашиста» приголубил? - разорался обросший щетиной мужик заплетающимся языком.

- Но-но... - пролепетал что-то невнятное Иваныч. – Ты, Архип, успел уже нализаться. Мелешь, что попало.

- Что ж он по твоему мелет? - раздались злобные выкрики из толпы. - Пущай едет, откуда приехал! Туды, куда их в сорок первом прогнали. Нечаво его защищать. Принарядился... Шляпа... Галстучек.. Черный плащ... Може шпион якийсь!

Я был втоптан в грязь. Вся радость от встречи с одноклассниками померкла, как догорающий закат. Обида перехватила горло. Возмущению не было предела. Проглотив обиду, я молча повернулся и пошел домой собираться. Подошедший Леонид Иваныч что-то долго ворчал, матерился и, наконец, сказал:

- Ты, Яков, не обращай на них внимание. Если в голове ничего нет, в жопе не займешь... Погостюй еще, сынок. Быть может, больше не свидимся.

Ночью прошел затяжной осенний дождь, чернозем расквасился и стал совершенно непроезжим для одноосных автомобилей. А так как в совхозе в те времена еще не было вездеходов ГАЗ -69, Виктор отправил меня до районного центра Семикаракоры на конной тяге. Перед отъездом участковый милиционер все же успел проверить мои документы. Просьбу Либутскиных с отъездом повременить я отклонил. Мы тепло распрощались, но черная тень обиды и сомнений пролегли между нами.

В Семикаракорах из районного архива мне нужно было получить справку на отца о его утерянном трудовом довоенном стаже. Пока там разбирались, искали документы, я зашел в паспортный стол и, ради любопытства, попросил прописаться в Большой Орловке. Как же начальник паспортного стола, лейтенант милиции, был удивлен, прочитав в моем казахском паспорте - национальность немец:

- Разве вы, молодой человек, не знаете, что немцы по прежнему месту жительства не прописываются?

- Да я же не в Потаповку... Я же ... Я же..

- Потаповка давно не существует, а в районе для вас прописки нет!

- Но я вот приехал на родину и....

- Вам что, молодой человек, делать нечего? Или вызвать дежурного милиции, чтобы он эту истину втолковал вам по-своему.

- Из-за этой справки можно было не приезжать, - сказали мне в райархиве, когда я вернулся из милиции. - Для этого у нас существует почта.

Со смешанным чувством от горькой истины я ехал домой. Когда поделился впечатлениями с друзьями, районными руководителями, начальник КГБ, полковник Кадыров, сказал, отведя меня в сторонку:

- Знаешь что, Яков! Советую тебе на эту тему сильно не распространяться. Ты еще был в дороге домой, а мы уже знали, что ты заходил в Семикаракорах в паспортный стол.

Другой пример: Моя дочь, окончив механический факультет Казахского Сельскохозяйственного Института, вышла замуж за однокурсника этого же института, русского парня Василия Константинова. Вместе отслужили они армию на Дальнем Востоке. После возвращения Василий устроился механиком в гидрогеологическую экспедицию в Михайловке и через год подал заявление, чтобы ему с женой разрешили вместе с бригадой буровиков уехать в Эфиопию. Цель их была подзаработать деньжат и поправить свое материальное положение. Как же они удивились, когда из КГБ на их заявление пришел отказ. Мы, конечно, догадались.

И только после развала Союза тот же полковник, теперь уже в отставке, рассказал, что Москва тогда кандидатуру Василия не пропустила только из-за того, что жена немка.

И еще. Дочь Федора Гокк (того самого, что был нашим бригадиром в «трудармии») прожив всю жизнь в глуши Бетпак-Далы, в Уюке, в восьмидесятые годы возгорела желанием съездить в ГДР по туристической путевке, но ей отказали, потому что посмела родиться немкой. Таких примеров нелегальной дискриминации российских немцев с ведома самого государства можно было бы привести тысячи. Все эти обиды, унижения, отвращения, злость годами накапливались у людей, как полая вода в гнилой плотине, и требовали выхода.

Не легкую жизнь подались они искать на родине предков (они трудностей никогда не боялись), а чтобы избавить себя и свое потомство от постоянного притеснения, от посягательств на их собственность, начавшихся еще в первую Империалистическую войну в связи с Указом русского царя от 12 апреля 1915 года "о переселении немцев с прифронтовой полосы за Урал". С этого Указа практически и началось изгнание немецкого населения с европейской территории России и планомерное его истребление как народа. То, что не удалось русскому царю, довершили большевики после революции, и, воспользовавшись войной, в 1941 году расшвыряли двухмиллионный немецкий народ, как пшено на асфальте, по всей огромной территории Сибири, Средней Азии и Казахстана. Но и этого было мало. У них отняли язык, самобытную культуру, религию, надеясь, что они в скором ассимилируются с местным населением и исчезнут как народ. Вот с этим злом почти полвека боролись, как могли, наши родители. Немецкая пословица гласит: "Чем дальше путь, тем тяжелее ноша." Прогресс ассимиляции в восьмидесятых годах начал прогрессировать. Инстинкт самосохранения побудил немцев, не считаясь ни с какими затратами, покинуть Россию и вернуться на родину предков.

Теперь, мне кажется самое время читателю спросить: "А что же потаповцы? Как сложилась судьба тех, с кем прожита эта интересная, полная тревог и приключений жизнь"? Кто из них еще здравствует?

Конечно, из тех потаповцев, кто у меня находится в списке депортированных в 1941 году, мало кто остался в живых. Половина из них канули в неизвестность в «трудармии», остальные за полвека изгнания похоронены на кладбищах Уюка, Учарала, Тугускена, Байкадама, Каратау, Ассы, Михайловки, Чу, Коктерека, Фурмановки, разбросанных по всей Джамбулской области Казахстана. Ныне, еще здравствующих, можно перечислить по пальцам: Федор Гокк, Юля Гокк, Швинд Лида, Шульдейс Лида и немногие другие. Мое поколение, поколение тридцатых и послевоенных годов со своим многочисленным потомством, унаследовав от родителей немецкое трудолюбие, впитав в себя широкую душу русских, гостеприимство казахов, обогатив свою кухню узбекским шашлыком и пловом, казахским беспармаком, уйгурскими мантами, русской окрошкой и украинским борщом, почти все переселились в Германию и не сожалеют об этом. Потаповцы и здесь, разбросанные по всей стране, следуя традициям предков, держатся друг за друга: вместе гуляют шумные свадьбы, съезжаются на похороны или помогают друг другу в строительстве жилья, чем немало удивляют местных немцев.

Рано ушел из жизни мой друг детства Петро Крузе (Петька). Он погиб за рулем в автомобильной катастрофе в 1971году. Не дожили до светлых дней и лежат в казахской земле мои уюкские друзья Оскар Дубс, Александр Бродт, Эрнст Редер. Их жены и многочисленное потомство сумели вместе со всеми потаповцами переселиться в Германию и наладить нормальную жизнь. Из всей нашей шумной уюкской компании осталось только двое мужчин - Я, проживающий в Шварцвальде и Яков Эттингер в Берлине. Живы еще Виктор Неб - первый дезертир из Кускудукского леспромхоза, Александр Бухгамер, попутчик по неудавшемуся побегу через пески, девчата из нашей бригады - Фрида, Мария, Эмма. Окружив себя многочисленными внуками и правнуками, благодарят бога и немецкое правительство за представленную возможность жить по-человечески на старости лет. Давно, наверно, ушли из жизни старый мельник Калдарбек и Айшакуль, Думчебай из-под Ельбая с его тремя женами, мои первые аулские друзья Балпан и Асылбек, дезертир Бота, вернувшийся в аул после амнистии, Саулешка и добродушная Ширинкуль, не дождавшись с фронта Амантая, директора МТС Ибраев и Тулеков, старший механик МТС Калужин Захар Семенович, Василий Степанович наш сельский врач, председатель райисполкома Досумбаев, начальник милиции Соколов, медичка Онласын, помогавшая мне бежать из «трудармии» Кадырхан, спасший в песках нас, троих беглецов, от неминуемой расправы, политический узник тракторист Франц и многие другие. Но светлую память о них я оставил потомкам в этой книге. Благодарные потаповцы их тоже помнят.

Думаю, читатель понял, что эта книга написана мною не понаслышке. Все описанное взято из жизни непосредственных участников тех событий и моих личных впечатлений. Я познал социализм, построенный большевиками в России за 70 лет экспериментирования, со всеми его причудами, извращениями, насилием и другими парадоксами. Я не только познал, но и сам, как и все оболваненное общество, активно помогал строить жить при «реальном социализме», но и присутствовал при его развале. Двадцать миллионов коммунистов Советского союза, мечтавших о коммунизме, сдали свои позиции без единого выстрела. Почему?

Да потому, что общество и сами коммунисты наконец-то поняли абсурдность идей Маркса-Энгельса, построения бесклассового общества путем обобществления земли, национализации производства и всех средств производства. Давайте на время представим себе процветающую Германию, Японию или американцев у которых бы вдруг отняли землю, фабрики, заводы, железные дороги, магазины, корабли, и все передали бы в общественное пользование, так кто же всем этим огромным хозяйством будет управлять? Ответ один: общественная собственность - это государственная собственность, контролируемая государственными структурами т. е. бюрократией. Чтобы управлять этим гигантским хозяйством, потребовалась бы огромная армия платных бюрократов; контролеров, учетчиков, бригадиров, бухгалтеров, и силовых структур для охраны этой собственности. Люди превратились бы из умных управляющих своими делами в безответственных роботов и все полетело бы в тар-тара-ры.

Вот это и случилось в Советском Союзе на наших глазах. Тоталитарный режим не сумел выполнить две основные функции государства:

1. Защиту своих граждан.

2. Устройство жизни людей так, чтобы они охотно и хорошо работали.

Все остальные проблемы решались бы людьми самостоятельно.

Всего этого не произошло. Вместо этого насилие, террор, переполненные тюрьмы, концлагеря, психбольницы, идеологическая обработка: лозунги, плакаты, политзанятия и, чтобы никто не убежал, - граница на замке и "железный занавес." Так люди и жили, строя коммунизм в СССР, не имея сравнения и представления, что строят. Только с падением Берлинской стены и развалом тоталитарного режима люди социалистического лагеря прозрели. Прозрел и я, переселившись в Германию вслед за своими детьми, бежавшими от надоевшего социализма. За десять лет проживания в капиталистической стране, взвесив всё за и против, я пришел к выводу, что и капитализм - не мед, но по сравнению с коммунизмом - это рай на земле.

 

С п и с о к

глав семей села Нем-Потаповка Калмыцкого района Ростовской области на день депортации в августе 1941 года

Алтенгардт

Алтенгоф

Айхлер Яков

Амент Яков

Амент Андрей

Айхлер Екатерина

Айхлер Емилия

Бек Раингольд

Бетхер Андрей

Бек Адам,.

Беккер Катерина

Бек Людвиг

Бадт Адам

Бер Фриц

Бадт Богдан

Бек Андрей

Бек Яков с Марией

Бил Мина

Бек Мария

Бургардт Лиза

Бетхер Роза

Бадт Давыд

Бек Кондрат

Вернер Андрей

Ваккер А....

Вернер Яков

Ваккер Карл (ветврач)

Вундер Яков

Вундер Федор (Рая)

Вольф Е....

Видершпан Карл

Вундер Яков (младший)

Вундер Яков (старший)

Ваянт Гейнрих

Вольф Богдан

Вольф Паулина

Вернер Анна (заика)

Вундер Август

Ваймайстер Лиспет

Вернер Гейнрих

Вернер Екатерина

Вернер Александр

Вольф Яша (с Тосей)

Вольф Яков

Вольф Ганьярх

Вольф Карл

Вольф Александр

Вольф Яков (Лиспет)

Видершпан Адам (Эфа)

Ваккер Раиль

Ваккер Кондрат

Вундер Фриц

Видершпан Яков

Ваккер Екатерина

Вундер Сандер

Ваянт Эгон

Ваймер........

Вольф Паулина

Вундер Марик

Вольф Натали

Готфрид

Гейн Андрей

Гирш Андрей

Гейн Карл

Гетман Давид

Герман Катринлис

Геймбихнер Яков

Гамбух Раил

Гиль Амалия (ваис)

Греб Яков

Гетман Карл

Гетман Яков

Гук Яков

Гауф Екатерина (кац)

Гауф Катерина

Геффель (отец Эммы)

Гербер Мари

Геймбихнер Карл

Гокк Федор

Гокк Карл

Гокк Андрей

Геймбихнер Екатерина

Гирш Адам

Иккес Эмилия

Иккес Мина

Каист Андрей

Каист Яков

Краубергер Фридрих

Крузе Марикатрин

Киммель Давыд

Киммель Эмилия

Кильян Яков

Каист Александр

Клам Анна

Куксгаузен ......

Лейнгард Яков Як

Лихтенвалд Амалия

Лихтенвалд Вилгелм

Лихтенвалд Давыд

Лайхнер Яков

Лайхнер Андрей

Лейгард Ганьярх

Миллер Готфрид

Муркель Яков

Муркель Андрей

Магель Андрей

Магель (косой)

Магель Кондрат

Манвайлер Марикстина

Неб Мануил

Нус Карл (продавей)

Нус Давыд

Нус Андрей

Ниден Роза

Ниден Марикстина

Нус Катерина

Неб Виктор

Неб Амалия

Неб Екатерина

Нус Гейнрих (слепой)

Неныштиль Андрей

Неб Гейнрих(сельсовет)

Пахман Давыд Д.

Пахман Давыд

Пец Екатерина

Руппель Карл

Руфф Александр

Руфф (старший0

Руфф (отец)

Руппель Карл (шварц)

Руппель Яков(калмук)

Сакель Якир

Сихвард Карл

Сихвард Эдуард

Темпель Гейнрих

Фелькер Готфрид

Фелькер........

Фогель Мария

Фелькер Яков

Фелькер Давыд

Фрик Амалия

Фишер Катерина

Штразгейм Андрей

Штразгейм Конрод

Штразгейм Яков (кузн)

Шейфер Амалия (крым)

Швинд (гозыманс)

Штефан Карл (пред к-за)

Штефан Ганьярх

Штоль Яков

Штоль Андрей

Штоль Александр

Шван Андрей (сельпо)

Шульдейс Д(манвайлер)

Штабель Паулина

Штабель Роберт

Штабель Фриц

Шульдейс Я (гампетер)

Шульдейс Александр

Шейнман Эмма

Шпулинг Айгина

Шпильман Александр

Шпильман (его брат)

Шпильман (его брат)

Шульдейс Давыд

Штоль Анна

Шульдейс М (браун)

Ширах Александр

Шпулинг Гильда

Шейфер А (крымер)

Шульдейс Готфрид

Штоль ........

Штефан Ганьярх

Штефан Мари

Шульдейс Катя (пейц)

Шейфер Ольга

Шейфер М. (элимилер)

Шульдейс Карл

Швинд Лида

Эфа Карл

Экк Давыд

Экгард Лиспет

Экгард Дора

Экгард Амалия

Экгард Давыд

Эбель Фвгуст

Эбель Давыд

Эбель Давыд (их отец)

Эбель В. (толстой)

191. Штирц

Всего 191 семей. Да извинят меня те, которых я упустил.

 

Список репрессированных немцев, прозябавших в Уюке с1941го по 1956 год

1. Бадт Адам

2. Бадт Андрей

3. Бадт Роберт

4. Беккер Екатерина

5. Бродт Александр

6. Бродт Андрей

7. Бродт Берта

8. Бургард Елизавета

9. Бухгаммер Саша

10. Вернер Анна

11. Виль Александр

12. Вольф Готфрид

13. Вольф Паулина

14. Вольф Роберт

15. Вольф Яков

16. Вольф-Яков

17. Вундер Марик

18. Гаак Яков

19. Галамек Виктор

20. Гальвас Оскар

21. Гальвас Эрвин

22. Гауфлер Герберт

23. Гебель Оскар

24. Гиндеркард......

25. Гинкель......

26. Гокк Амалия

27. Гокк Ирма

28. Гокк Федор

29. Греб Яков

30. Денвер Андрей

31. Дубе Оскар

32. Дубе Отилия

35. Каист Яков

36. Крафт Лиепет

37. Крузе Петро

38. Куб Анатолий

39. Лакман Анна

40. Нейфельд Исак

41. Папст Леонид

42. Редер Герберт

43. Редер Эрнст

44. Фишер Екатерина

45. Фишер Яков

46. Фогель Мария

47. Фрик Амалия

48. Швиндт Лида

49. Шерман Амалия

50. Шлегель Отто

51. Шлегель Рудольф

52. Штром Вилли

53. Штром Эдмунд

54. Эбель Виктор (Толе)

55. Эбель Мария

56. Экгард Лиспет

57. Экк Давид

58. Эттингер Аркадий

59. Эттингер Якоб

60. Эггингер Яш

 



↑  1609