Шестой пункт (30.10.2016)

Рассказ

 

Светлана Фельде

 

 

Маме очень хотелось, чтобы я научилась играть на фортепиано.

Прослушивание в музыкальной школе назначили на середину августа. Я фальшиво пропела несколько строчек из популярной детской песенки. Не смогла написать диктант: вместо ноты «ре» мне слышалось «до», вместо «си» - «ля». Про бемоли-бекары-диезы и говорить нечего.

Ирина Николаевна тяжко вздохнула и сказала моей маме: «Вашей дочери медведь на ухо наступил, уж извините. Мне кажется, не стоит ей учиться в музыкальной школе». Мама не уступила: «Пусть занимается, а вдруг у нее разовьется музыкальный слух? Так ведь бывает. Согласитесь». Ирина Николаевна согласилась, грустно вздохнув. И я ее понимаю: это ж каторга, иметь в своем классе полную бездарь.

На занятия по музыкальному мастерству я приходила всегда на полчаса раньше. Сидела в коридоре, глазела на серый стенд с красными буквами. За семь лет выучила наизусть «Моральный кодекс строителя коммунизма». Как сейчас помню: преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма. Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест. Забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния. Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни.

Больше всего мне нравился пункт номер шесть: человек человеку - друг, товарищ и брат. Мне казалось, что весь кодекс должен состоять только из этого пункта. И все должны быть друзьями. И уважать друг друга. Вот это точно – чудесная жизнь. А то такое бывает – хоть реви. Учительница по математике терпеть меня не могла. Она считала, что с ее дочерью Ирой я дружу только в корыстных целях – чтобы списывать у нее контрольные и домашние задания. Меня она не уважала за мою корыстность, а я ее - за подозрения в ней.

Про коммунизм я понимала не очень – как его строить, где заказывать стройматериалы, как он вообще должен выглядеть. Переживала, не изменится ли при коммунизме наш маленький городок. А вдруг из него исчезнут уютные бабульки на базаре, торгующие семечками, – десять копеек за стакан. А вдруг нашу дикую речку Иссычку закуют в бетонные берега? И нельзя уже будет собирать среди камней, рискуя свалиться в воду, колокольчики и одуванчики. А вдруг запретят ходить в березовую рощу – там так хорошо сидеть и мечтать. Только птичьи голоса и кузнечики. А вдруг, а вдруг, а вдруг...

Кто его знает, что это такое – коммунизм. Слово это казалось мне колючим, проволочным, красного цвета. Только пункт шесть и спасал.

Я ждала начала урока, слушала уверенные аккорды Вани Гельвига или пассажи Лизы Саулиди. Мы учились в одном классе в общеобразовательной школе. Лиза первенствовала в химии, Ваня – в математике. Все время по олимпиадам. Правда, я была лучшей в литературе, но олимпиад литературных почему-то не проводилось. Зато все одноклассники просили меня написать им сочинения на свободную тему. Чем не олимпиада?

Преподаватели музыкалки обожали Ваню и Лизу, прочили большое будущее – талантливые, не то что я. Ваня и Лиза выступали на конкурсах, им хлопали. И даже просили «на бис». Лиза и Ваня никогда не давали мне списывать музыкальные диктанты. Это себя не уважать – считали они. Правильно, конечно.

Я быстро писала какие попало ноты и глазела в окно. Там, за окном, всегда происходило что-то интересное.

Старая и выжившая из ума Гуля снова тащила по улицам свои многотонные баулы. «Зачем она их таскает? - спросила я как-то маму. - Что в них?» - «Ничего, - сказала мама, - у нее когда-то дом сгорел, она медсестрой работала, дежурила, а дома ребенок спал. Она думает, что в этих баулах его, ребенка, игрушки и вещи».

В доме напротив копался в огороде великан Игорь Семенович. На спине у него татуировка «Три богатыря». На груди – Серый Волк и Иван-Царевич. Татуировки Игорю Семеновичу сделали в тюрьме. Он сидел за убийство: вернулся домой из рейса раньше срока, застал там лешего друга, надел ему ведро на голову и стукнул кулаком. А кулак-то...

В тюрьме медсестра была, Валентина Николаевна. На ней Игорь Семенович после отсидки и женился. Хотя бывшая жена все время ездила в лагерь, прощения просила.

У крыльца школы дремлет рыжий толстый кот Барсик. Вообще-то этот кот - директора музыкальной школы. Но ему пришлось забрать кота из дома. Супруга директора терпеть не может животных. И не возразишь, если жена на двадцать лет моложе. Чего доброго, уйдет. Но и животину бедную – куда? Совесть не позволяет - в мешок и в реку, как предлагают. Кот от первой жены остался. Директор всегда берет его с собой, когда идет на кладбище.

Барсик просыпается, потягивается, прыгает на подоконник. И мы смотрим друг другу в глаза.

…Звонок, пора сдавать тетрадь. Мне снова светит двойка.

Музыкальную школу я все-таки закончила. И даже все экзамены сдала на четверки. «Молодец, - пожала мне руку Ирина Николаевна. - Может, все-таки не зря ты тут семь лет мучилась, может, будешь играть хотя бы для себя». «Ага», - подумала я. Дома бросила свидетельство на стол и больше никогда не открывала крышку пианино.

Лиза живет в Греции. Она работает в магазине – продает шубы. Очень красивые шубы из норки. Ваня живет в Германии. Если честно, я забыла, чем он занимается. Несколько лет назад мы с ним случайно встретились на вечере для переселенцев. Посмеялись, вспомнив диктанты.

Ирина Николаевна тоже в Германии. Оказывается, в то время, когда она не хотела брать меня в свой класс, ей было всего двадцать пять. Девочка.

Я позвонила ей: «Здравствуйте, Ирина Николаевна». – «Господи, это точно кто-то оттуда, - сказала она, - здесь меня так никто не называет. Ну как, играешь? - спросила она. – «Нет, - ответила я, - чего уж там, слуха-то у меня никогда не было». – «А ты знаешь, - сказала она, - что существует такое понятие, как внутренний музыкальный слух. Мне кажется, он у тебя есть».

В словаре я нашла определение: внутренний музыкальный слух – это способность мысленно представлять, вспоминать отдельные качества музыкальных звуков, мелодические, гармонические последования и целые музыкальные пьесы. Внутренний слух поддается развитию.

Купить пианино, что ли?

↑ 1171