И. Шёнфельд

IV. ЧОКРАК

4.1. Русская мама

Водитель по команде Алексея открыл дверь автобуса, и мы, здоровые, красивые и тестостеронные, наперегонки устремились к Чокраку, чтобы повысить с его помощью вышеназванные параметры до рекордов Гиннеса.

– Юрий Павлович, поосторожней, пожалуйста, с грязью, – обратился Алексей к толстяку, сползающему, кряхтя, с высокой ступеньки.

– Я не беременный, – огрызнулся пузач.

– Я имею в виду давление...

– Давление пусть удавится!..

– Ну, я вас предупредил. Скорая сюда не скоро доберётся, лучше не рисковать.

– Кто не рискует, тот не пьёт шампанское! – завопил прожигатель жизни, удаляясь от автобуса.

– ...Мазать только небольшие участки тела! – кричал нам вслед Алексей,– и в озеро не гадить!...

– Всё равно никто не заметит – такая вонища кругом стоит! – пыхтел рядом со мной Юрий Павлович, оглушительно хрустя сухой травой под толстыми ногами.

Вряд ли хоть один человек на свете – больной или здоровый – усомнится в моих словах, если я скажу, что две минуты спустя в жирной грязи озера Чокрак, подобно чёрным опарышам, уже шевелилось, наворачивая на себя целебный слой за целебным слоем, шестнадцать фигур, похожих на человеческие. Да и невозможно себе представить, какую силу характера должно иметь человеческое существо, поставленное перед корытом с золотыми монетами, которое выбрало бы себе самый мелкий кружочек и скромно отошло в сторонку. Ну уж нет! Как это сказано было про нас, русских: „Украсть, так миллион, любить, так королеву“? Добавим сюда: «А в грязь – так с головой!“.

Лишь двое оставались на берегу – шестилетний Платоша, которому тестостерон поднимать было ещё рановато, и моя Наталья, с детства относящаяся ко всему засасывающему с большой опаской, будь то партия и комсомол, болотная трясина или вредные привычки. Погружаясь с головой в живительную рапу, жгучую как серная кислота, грязь для неё из нижних, наиболее калорийных слоёв озера зачёрпывал в предусмотрительно взятое с собой пластиковое ведёрко я, её заботливый муж, и выносил на берег, отчаянно чавкая и чмокая вонючей массой и со стонами выдирая ноги из густого как жидкий пластелин, дна. Наталья Феликсовна лечилась на берегу и была единственным членом нашей оздоравливающейся банды, следовавшим инструкциям Алексея касательно осторожного обращения с грязью: она наносила грязь на тело пальчиком, причём не вульгарными мазками маляра, а точечным способом, каким австралийские аборигены создают свои художественные шедевры.

Юный Платоша давно уже расстрелял все пистоны по чёрным чертям в озере и теперь швырял в них липкие гранаты, подобранные на берегу, между тем как «черти» затеяли игру «узнай кто я». Узнанному последним обещана была бутылка «спрайта». Первым опознали Юрия Павловича – по фигуре! – и тот в досаде полез на сушу, после чего, полный обновлённого здоровья и стремительно обсыхая на ходу, он потрусил в сторону Азовского моря смывать свой африканский камуфляж.

На дороге заголосил наш автобус – это Алексей, чувствующий ответственность за возможные грязевые инфаркты своих экскурсантов, трубил срочное отступление. Мы потянулись через дорогу к Азовскому морю, которое уже бурно радовалось нам оглушительно бабахающими в песок двухметровыми волнами.

Волны эти стройными шеренгами, как римские легионеры в синих мундирах и белых чепчиках, двигались из середины бухты, поднимались у берега во весь рост и изогнувшись вперёд, накрывали с головой храбрых купальщиков тугой, чистой, тёплой и отчаянно шипящей белопенной водой, солёной на вкус. Каждая волна звала крымчан и гостей полуострова на бой, провоцировала его на весёлую схватку, дразнила «на слабО», и удержаться от соблазна сразиться с этим мокрым, добрым, огромным Колей Валуевым было невозможно: мужчины, женщины и даже малые дети бросались с визгом на него, и пропадали в нём, и возникали вновь уже вверх тормашками в оседающей пене, с сорванными трусами, полными ракушек, радостно отплёвываясь и протирая счастливые глаза. А Колям Валуевым не было счёту, на месте одного возникал следующий, ещё вызывающей, ещё веселей, и надо было кидаться на него снова, снова и снова – до головокружения, до полного, блаженного изнеможения. О лечебной грязи никто уже и не вспоминал – теперь была очередь массажистов Валуевых, которые первым же накатом срывали чёрные шкурки с вонючих гладиаторов и после двух-трёх дополнительных мощных, но ласковых шлепков выталкивали их на берег уже чистенькими и розовыми, как в первую минуту после явления на белый свет.

Следующим – и последним номером нашей программы были Генеральские пляжи. Там, поздоровевших, но уставших после испытания грязью, нас ожидало трёхчасовое безмятежное купание в Азовском море, братание с которым состоялось только что. Но сначала требовалось «взять» гору, то есть взобраться на холмы, возвышающиеся над озером и уходящие на запад, мимо Арабатской косы и Сиваша в сторону Феодосии. Гору брали по принципу «мухи отдельно, котлеты отдельно». Сначала, разгоняясь на первой передаче и жутко рыча и воя, на гору кинулась «котлета» – наш автобус. Нас, „мух“, он взять с собой не рискнул – а ну, не осилит высоту и покатится назад на стареньких тормозах, которые могут тоже вдруг оказаться символическими. Этот штурм старой каменной горы старым железным автобусом напоминал апофеоз циркового номера, когда замолкает даже тревожная дробь барабанов и в наступившей тишине остаётся лишь шёпот молящихся слабонервных. Например, когда тигр прыгает сквозь горящее кольцо. В нашем случае огнём служило солнце над горой, а тигром – автобус. С той разницей, что тигр, как правило, прыгает молча и не выпускает при этом облаков чёрного дыма из трубы. Но и наш «тигр» не сплоховал: издав мучительный вопль, похожий на предсмертный, он преодолел-таки самый крутой участок подъёма и под наши бурные аплодисменты благополучно въехал в зону кипящего солнца. Настал черёд «мух». Мы дружно пошли на абордаж дыбом ставшего перед нами склона.

Трудней всех приходилось Юрию Павловичу. Не только потому, что для него коэффициент скатывания был наиболее высоким – он еще и катил в гору свой арбуз. Так казалось, во всяком случае, когда он, каждый раз отдыхая после нескольких шагов, опирался на свой полосатый фрукт. – «Вот же гурманоид какой настырный!» – услышал я замечание нашей смешливой Татьяны в адрес Юрия Павловича, и стал хохотать посреди крутого солнцепёка, обратив на себя обеспокоенный взгляд Алексея, который, как настоящий командир, находился в центре своего кур-тур-отряда.

Самым быстрым из альпинистов был, разумеется, Платоша, поскольку гравитация для него пока ещё мало что значила, и потому что он, к тому же, двигался на форсажном двигателе, рыча и воя почти так же страшно, как до этого автобус. Остальная масса отдыхающих поднималась в гору в позе обезьян на альпенштоках. Альпенштоками служили руки.

Только Анатолий, атлет, муж смешливой Татьяны, пер вверх, как Ливингстон по Африке, да ещё тащил за собой жену, держащуюся за его поясной ремень. Плечи его были развёрнуты и не хватало лишь олимпийского флага в руке. Ну а мы, представители поколения, рождённого при глубоком социализме, воспитанные на тезисе «экономика должна быть экономной», поднимались приставным шагом, зная толк в энергосбережении.

В конце концов, на плато взобрались все. Взобрались, остановились и оглянулись с открытыми ртами. Открытыми не только для проветривания перегретых организмов горячим, но всё равно освежающим, тугим ветром из степей, но и в порядке выражения восторженной реакции на изумительный вид, открывающийся взору – с синими далями Азовского моря и нежно-розовой чашей озера внизу, и голубым перламутром небес над степными просторами, отделёнными от неба прихотливо-изящной линией горизонта, проведенной единым взмахом руки самого Творца. Где тот Куинджи, забодай его комар, куда он подевался? Сюда его немедленно!..

– Толик, ты посмотри, какая красотища,– закричала мужу Татьяна. Даже склочная Юля в зелёных кроссовках, и та воскликнула: «Ни хрена себе видочек!» И добавила, вспомнив, должно быть, известный прикол «Нашего Городка» со Стояновым и Олейниковым: «Зачем же мы сюда так долго лезли, если внизу так хорошо?». Все радостно засмеялись. Юрий Павлович с довольным видом похлопывал свой арбуз. Тот, зелёный дурак, готовый к закланию, тоже удовлетворённо гугукал, разделяя всеобщую радость.

Туристы разбежались по поверхности степи – фотографироваться на фоне моря, на фоне неба, на фоне озера Чокрак, на фоне горячего ветра и возле глубоких дыр в земле, оставшихся то ли от воронок последней войны, то ли от могильников тысячелетней давности. Того и другого здесь навалом, как пояснил нам Алексей. Сам он сидел на рыжем, лишайном валуне и любовался своим Крымом с нежным выражением на одухотворённом лице – лице историка, приведшего цивилизацию к счастливому концу. Экскурсоводческие инстинкты в нём, однако, были начеку, и как только я приблизился к нему, он тут же объяснил мне, что розовый цвет озера вызван галобактериями, и что соль добывал здесь когда-то молодой Максим Горький, путешествовавший по Крыму без гроша в кармане и нуждавшийся в любом заработке. Но даже он, такой жилистый, перенесший революцию, медные трубы и пороховую бочку сталинской милости, не выдержал и месяца на этой работе: сбежал, не дождавшись зарплаты, предпочтя загнуться лучше от голода, чем из-за отсутствия съеденных солью ног. Я согласился с Алексеем, что Максим Горький очень предусмотрительно сбежал с соляного промысла, а то не возникло бы столько счастливых писателей, которых он, похлопав по плечу, впустил в большую советскую литературу.

Но приблизился я к Алексею не ради подробностей биографии пролетарского писателя номер один. Мне хотелось задать ему традиционный вопрос: как по его мнению изменится жизнь Керчи с вводом в строй нового керченского моста. Обычно местные респонденты при этом вопросе впадали в состояние мечтательного энтузиазма и начинали хвалить будущее, не допуская никаких „но“ и „если“. С Алексеем, однако, получилось иначе: он нахмурился, подумал основательно и лишь потом ответил:

– Конечно, и для Крыма и для Керчи мост – это настоящее спасение. НАТО с потерей Крыма долго ещё не смирится, и сегодняшняя бандеровская Украина будет по указке Штатов истерить и устраивать нам провокации дальше и дальше. Вода, газ, электричество из Украины, пролёт и проезд российского транспорта над и через Украину – всё это заблокировано на годы, если не на десятилетия вперёд. Плюс санкции Запада. Так что мост этот – настоящая Дорога жизни для нас, в этом нет сомнений. Но я сильно опасаюсь, что по мосту этому, помимо больших денег и больших проектов приедут к нам и большие проблемы. Взять, например, вот это озеро. Украина пыталась распихать его по карманам, да не удалось. Уже и санитарную зону вокруг озера объявляли, и шгагбаумы ставили на дороге, чтобы ограничить доступ „дикарям“ – ничего не вышло. Степь же! Вокруг тех шлагбаумов тут же новые дороги возникали, а то и сами шлагбаумы исчезали без следа: что металл, что дерево – всё это ценные материалы в домашнем хозяйстве. Ладно. Рейды милицейские организовали. Тут же тарифы возникли. Объедут милиционеры побережье, соберут мзду с „дикарей“ и уедут предельно довольные до следующего раза. Все вокруг приспособились. Опять же – бизнес. Слабенький он был при Украине, с российским не сравнить. Ну, приехали однажды ребята сюда, примерились, поняли, что озера им до дна не выкачать, на самосвалах не вывезти. Ограничились малыми объёмами: нагребут тонну грязи в водяную цистерну, а потом расфасуют её по баночкам у себя в сарае и продают как целебную грязь из Мёртвого моря. Разоблачили их. Так они из суда героями вышли – адвокаты доказали, что они под видом хорошего продукта ещё лучший продавали, с ещё более высокими потребительскими качествами. Анекдот! Но теперь, после того, как Крым из-под Украины выкарабкался, стало ещё тревожней: теперь вообще никто об озере не заботится. Посмотрите вниз: там машин тридцать стоит, если не больше. И ни одной урны вокруг, ни одного туалета. А представьте себе, что по мосту сюда тысяча машин в день хлынет. Что от берега останется, что с озером станет? Кошмар! Последний день Помпеи!..

– Ну а если русские олигархи, которые помощней, забор вокруг озера возведут, ток по нему пропустят, вышки с пулемётами поставят, ворота стальные и вход по пропускам организуют: может, это лучше будет? Да, грязь за деньги и море за деньги, но зато – чистота. Это вариант?

– Сказка это, а не вариант. Грязь из озера будет за деньги, а грязь вокруг озера останется бесплатной и из неё вырастут горы. Бизнес ещё никогда не был чистым, я в этом уверен.

– А если Россия эти места заповедными объявит? С правилами соблюдения экологической чистоты в качестве главного условия частному бизнесу?

– Это было бы хорошо, конечно, только я сказок Андерсена давно уже не перечитывал, мне на них настроиться трудно.

– Капитализм очень чистые города умеет отстраивать, я сам видел.

– Да я же не против! Я только за. Конечно, частный бизнес – это не всегда плохо... но не всегда и хорошо...

Всё-таки этот парень был молодец: он умел рассуждать.

Вокруг нас между тем собрались окончившие свои фотосессии искатели здоровья из нашего „чокракского отряда“. Теперь уже всем нам нетерпелось попасть на таинственные Генеральские пляжи, двадцать пять лет назад покинутые теми секретными генералами, наименование которых к ним прилипло. Собственно говоря, мы уже и сейчас находились в спецзоне военного аэродрома стратегического назначения „Багерово“ с самой длинной в мире взлётно-посадочной полосой. Бывшего аэродрома, имеется в виду – аэродрома, работавшего на Советский Союз во время Холодной мировой войны.

После того, как с молчаливой подачи Ельцина Крым в девяносто первом году упал Украине в подставленный подол, опьянённый самостийностью, но не способный самостоятельно хозяйствовать Киев не знал, что с этим длиннющим военным объектом делать. Самое большое в мире футбольное поле устроить? Не пошло: спортсмены стали жаловаться, что падать на бетон больно, а пока до противоположных ворот добежишь, либо инфаркт схлопочешь, либо мячик от жары лопается. С гольф-полем международного значения тоже не получилось – американские братья по разуму и их европейские собиратели мячиков категорически забраковали проект: настоящее гольф-поле, сказали они, должно быть волнистым и волнующим как свежезахваченная страна, с окопами и воронками, засеянными коротко стриженой английской травой. И пришлось тогда воинствующим украинским пацифистам разобрать аэродром на части. Железные ограждения, наблюдательные вышки, стекло и мебель – всё это не создало проблем. Попотеть же по-настоящему пришлось со взлётной полосой: ну-ка – два метра бетона в глубину и три с половиной километра в длину. Но сладили: хохол существо очень упорное, когда речь идёт о халяве. Зачем понадобился Украине застывший бетон со взлётной полосы – это большая государственная тайна. То ли для возведения китайской стены по российской границе (современные вертолёты и ракеты всё равно перелетят, панове!), то ли для строительства башни в космос – типа собственного «Байконура». Но тут уже я гадать не берусь – я не являюсь глубоким специалистом по коллективным затмениям разума в высших эшелонах власти. Один мировой рекорд Киеву под Багерово поставить всё же удалось: взлётное поле из самого длинного в мире превратилось в самое короткое на земле – воронам и тем едва хватает сегодня разбега перед набором высоты. Российские военные, появившись тут после возвращения Крыма в Россию, ахнули, увидя это чудо, сказал Алексей, но посчитали, утерев пот и уняв скрежет челюстей, что дешевле и эффективней будет вместо этого длинного аэродрома построить несколько штук гораздо более коротких пусковых шахт для баллистических ракет.

До Генеральских пляжей оставались считанные километры, и героический автобус, кое-как остывший на жаре после взятия высоты, ныряя на плавных холмах приазовской возвышенности, доставил нас за несколько минут на эти крутые, дикие, пустынные и прекрасные берега.

Средневековые готические предки полагали, что беспредельная мощь Господа постигается человеком лишь через осознание собственной мизерности. Для этого они возводили гигантские, мрачные храмы, подавляющие волю и свободомыслие каждого, попадающего под своды этих соборов. Глупцы! Под синим сводом небесным, стоя над бирюзовым Азовским морем и обозревая прекрасную планету Земля под собой и вокруг себя, величие Бога, создавшего всё это, убеждает гораздо сильней. Мало этого: у человечка, придавленного нависающими над ним храмами до комплекса ничтожности, здесь, на вольном и сильном ветру, гудящем над миром наперегонки со Временем, чудесным образом возникает чувство сопричастности к этому божественному творению. Пусть не в смысле его создания, но хотя бы в смысле страстного желания спасти эту первозданную, дарованную нам красоту от нас же самих и сохранить её для потомков. С тем, чтобы хватило её детям нашим и внукам, и их детям и внукам тоже. Ничтожный человечек начинает здесь, на высоте осознавать свою Миссию! А разве как раз не для этого наделил господь Бог человека душой и разумом, выделив его этим и подняв над всем живым?

Не знаю, прошли ли подобные мысли через головы других моих спутников, но только, выйдя на стометровый обрыв над голубым простором, разделённым на бухты, очерченные обрывистыми жёлтыми скалами, все благоговейно притихли на миг, а толстый Юрий Павлович положил свой арбуз на землю и неожиданно перекрестился, глядя вдаль, в сторону Украины. Внизу, между подножиями скал и морем белели усыпанные ракушками песчаные полосы – те самые Генеральские пляжи. Одни из этих пустынных пляжиков были пошире, другие совсем узкие, одни маленькие, другие просторные – выбирай себе любой! Меж скал вились к воде замысловатые тропинки, протоптанные то ли горными козами, если они здесь имелись, то ли бравыми советскими генералами четверть века назад, то ли уже современными туристами по старым следам стратегических авиаторов. Мы начали спуск, сверив часы и условившись о возвращении наверх.

Описывать блаженное купание в мелких, прозрачных, тёплых и ласковых волнах Азовского моря смысла нет. Кто желает испытать это блаженство на себе – читайте, что написано у меня на футболке: «Крым наш!». Стало быть – взял билет, приехал в Керчь, добрался до Генеральских пляжей и блаженствуй себе до полного почернения тела и просветления души.

Поэтому перепрыгну через два часа восхитительно общения с песком и морем, и перейду сразу к аварии.

Она приключилась с атлетом Толиком, мужем смешливой Татьяны. Он заплыл далеко за пределы мелководья и взобрался там на скрытый под водой борт затонувшего торпедного катера военных времён. С него он нырял в глубину, стараясь достать дно и найти какой-нибудь трофей, хотя Алексей предупреждал спортсмена ещё на берегу, что это бесполезное дело: все трофеи они вытащили ещё в старших классах – от старых гильз до оборванной якорной цепи. Но Анатолий упрямо бубнил о настоящем судовом барометре, или медном компасе, так что Алексей махнул рукой: «Ныряй, жалко, что ли...». Зря он позволил Анатолию нырять с железного утопленника. За последние десятилетия металл корабля проржавел до состояния острых зазубрин, за одну из которых Анатолий и зацепился ногой. Рваная рана была очень глубокой и длинной, от лодыжки почти до колена, и только атлетическая подготовка Анатолия позволила ему, оставляя тёмный след на воде, осилить двухсотметровое пространство до берега. Увидев его рану, скандальная Юля, матерясь от ужаса, стала метаться по берегу в поисках своих зелёных кроссовок, и поднялся жуткий крик и гвалт. На счастье Анатолия жена его оказалась медсестрой, она быстро и ловко перевязала рану полотенцем, которое тут же стало красным, и объявила, что Анатолию нужно срочно в больницу, к хирургу. Алексей судейским свистком стал созывать экскурсантов сигналом SOS, и мужчины покрепче поволокли Анатолия наверх. Десять минут спустя все собрались у автобуса. Татьяна делала мужу повторную перевязку, поскольку первая уже не сдерживала кровь. Водитель трясущимися руками хватался то за пустую аптечку, давно забывшую что такое йод, то за банку солидола, то за буксировочный трос – единственные средства неотложной помощи, обнаруженные в автобусе. Хорошо ещё, что в аптечке нашёлся резиновый жгут – он пригодился.

Автобус гнал как мог, перескакивая через ямы и бугры: он торопился доставить раненого к врачу. Настроение было подавленным. Вот ведь как, подумалось мне: война уж семьдесят лет как позади, а кровь от неё всё ещё льётся. Да и новая, следующая война только что прошла от Крыма на волосок. И прошла ли? Ведь никто не знает, что затевают нобелевские лауреаты мира в их бафометовских трясинах, и к чему готовят они главную свою политическую шахидку – Украину. Не Украину добрых людей, имеется в виду, а Украину кровожадных упырей от власти, визжащих от ярости и требующих от Запада атомной бомбы при одном лишь упоминании о свободном, русскоязычном Крыме, о Крымской весне.

Откуда же она прилетела вдруг, Крымская весна, которую уже перестали ждать? И вдруг ли она случилась? Или всё уже было готово к ней, и она просто ждала своего часа, и час этот пробил, когда американские политические кондитеры выманили нуландовскими печеньками на киевский майдан наиболее «майданутых» украинцев, возглавляемых «западэнскими» необандеровцами?

В чём причина Крымской весны? И почему до сих пор так болезненно реагирует на неё «оплот свободы и демократии» – просвещённый Запад, с пеной на губах и крылато-ракетными дронами в небе проповедующий «общечеловеческие ценности» и «права человека» на земном шаре – как раз то самое, что Крым и продемонстрировал в марте 2014 года в наиболее совершенной и честной форме всенародного единодушия?

Я стал перебирать в памяти всё, что знал о предыстории ВКР – Великого Крымского Референдума – чтобы понять, почему же произошла Крымская весна, и была ли она чудом или исторической неизбежностью?

(продолжение следует)