Переводчики – почтовые лошади просвещения (30.12.2015)

Интервью

 

Вступительное слово

 

Галины Горн

 

Ангелом-хранителем русской литературы называют Светлану Михайловну Гайер в Германии. В своё время Лев Копелев присвоил ей титул «Королева переводов». Её именовали «волшебницей, ювелиром слова». Свою подвижническую работу она воспринимала как счастье пребывания на пиру Богов.

Она родилась как Светлана Михайловна Иванова в 1923 г. в Киеве, именуемом в хрониках 11 века «матерью городов русских». Её обучали иностранным языкам у частных педагогов, немецкий стал ей практически родным. Отец Светланы, известный учёный-агроном, был арестован во время сталинской чистки. Его отпустили домой, где он умер от последствий пыток и ареста в 1939 г.

Светлана закончила гимназию с золотой медалью и собиралась в университете изучать западноевропейские языки.. Но война продиктовала другое. Мать не хотела эвакуироваться, и семья осталась в Киеве, откуда была угнана в Германию. Она вместе с матерью попала в Берлинский лагерь с колючей проволокой и подневольным трудом, где пробыли полгода. Один благородный человек вытащил их из лагеря. Благодаря его хлопотам, она переводила для военнопленных, получая за эту работу продуктовые карточки. Одарённость переводчицы заметили и помогли выхлопотать стипендию Александра Гумбольта для изучения германистики во Фрайбургском университете, где позднее многие годы преподавала русский язык и литературу, параллельно читая спецкурс в Карлсруэ. «Я жила тогда, когда вокруг свирепствовала война, убийства, насилие и голод, и русская литература была для меня единственным убежищем», - вспоминала позже Светлана Михайловна. В 21 год она переводит рассказы Л. Андреева из журналов «Золотое руно», удивительным образом сохранившихся в кошмарах дорог и лагерей. В 1957 году рассказы Л. Андреева в переводе С. Гайер были опубликованы. Это была проба переводческого пера. С тех пор Светлана Михайловна стала своеобразным проповедником русской литературы в Германии. От русских народных сказок Афанасьева, Гоголя, Толстого до писателей ХХ века: А. Белого, М. Булгакова, А. Платонова, А. Солженицына, Л. Чуковской, В. Войновича, Е. Гинзбург, В. Катаева, А. Синявского. Мастерство её переводов отмечено самыми выдающимися наградами и премиями Европы.

С 1944 года Светлана Михайловна жила во Фрайбурге. В 1945 году вышла замуж за немецкого музыканта, скрипача Кристмута Гайера. С мужем рассталась в 1963 году и одна вместе с матерью воспитала своих детей - сына Иоганнеса и дочь Михаелу, многочисленных внуков и правнуков. 5 лет назад на 88 году жизни Светлана Михайловна ушла в мир иной. Улица, где она жила всю свою жизнь, носит теперь её имя. Почти 4 года назад ушёл от нас и Виктор Горн, редактор газеты «Neue Zeiten – Freiburg», в которой 14 лет назад появилось это интервью, актуальность которого не уменьшилась за эти годы.

С 1994 года Германия читает Достоевского в новых переводах Светланы Гайер (цюрихское издательство Аmmаnn): «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы».

Со Светланой Гайер беседует

 

профессор, доктор филологических наук

 

Виктор Горн.

 

 

Виктор Горн: Поразительно, но такое ощущение, что творчество Достоевского стало в начале нового века еще актуальнее. На Ваш взгляд, какие вопросы Достоевского высветил ХХI век?

 

Светлана Гайер: Я очень удивлена большому спросу на Достоевского сейчас. Например, продажа нового перевода приближается в 100 тысячам, это фантастика. Я иной раз встречаюсь с книготорговцами, и они говорят, что покупают главным образом не дешевые издания, а довольно дорогие, в твердых переплетах. Причем молодые люди приходят в магазин по 2-3 раза, пока не соберут свои деньжата на твердый переплет. Мне кажется, что в Достоевском есть то, что они ищут, может быть, бессознательно.

Я думаю, что это связано с тем, что Достоевский ставит самые актуальные вопросы наших дней, например, соответствие цели и средства. Это главный вопрос, по-моему, «Преступления и наказания». Да и в «Братьях Карамазовых» постоянно варьируется вопрос о соответствии средства и цели. Цель не оправдывает средства. И сегодня, мне кажется, это волнует каждого человека.

 

Топор, кровь, смерть как средства обновления мира. Отрицание выработанных историей человечества морально-этических норм, всеобщее разрушение, как в крайне нигилистической программе нечаевцев в «Бесах», с одной стороны. Идея «всечеловечности», т.е. объединения и примирения всех народов в высшем синтезе, с другой стороны. И что же вышло сегодня на вселенский простор – террор. Не рушится ли мысль Достоевского о «красоте, которая должна спасти мир», о той же «всечеловечности», о «слезе ребенка»?..

 

У Достоевского многое автобиографично. Он потерял детей, они умерли от унаследованной болезни. Все можно объяснить и логически как бы упростить. Каждое явление, которое человек воспринимает, есть следствие чего-то. Единственное явление, в котором следственности нет, это страдание ребенка. Это объяснить нельзя, это тот момент, когда можно спросить о высшей целесообразности или о добре во всем божеском творении.

Человечество – это понятие отвлеченное, абстрактное. А Достоевский упирается в человека. Таким образом, на меня и на Вас приходится огромная нагрузка, мы должны измениться, и только тогда, может быть, случится что-то в человечестве. Вот спорный вопрос – изменился ли Раскольников или нет? Достоевский элегантно увиливает, мол, это дело следующего романа.

 

То есть, обращение Раскольникова к Библии еще не является символом того, что он изменился?

 

Он Библию попросил, и она лежит под подушкой, но он ее не открыл, мы не знаем, открыл ли он ее вообще. Каждый из нас может решить по-своему, откроет ли Раскольников Библию. Вы говорите – да, я говорю – нет. Ответственность за путь Раскольникова лежит не на авторе, а на нас. У Достоевского, конечно, необязательно все кончается добром, можно и сознательно примкнуть к другому, как говорит Великий Инквизитор.

 

В „Подростке“ юноша спрашивает Версилова, в чем состоит „великая мысль“, которой стоит посвятить себя всего: „Ну, обратить камни в хлебы – вот великая мысль“. – „Самая великая? Нет, взаправду, вы указали целый путь, скажите же, самая великая?“ – „Очень великая, друг мой, очень великая, но не самая; великая, но второстепенная, а только в данный момент великая: наестся человек и не вспомнит. Напротив, тотчас скажет: „Вот я наелся, а теперь что делать?“

 

Я не перевела еще «Подростка», может быть, там меня ожидает какое-то просветление. По моему мнению, Достоевский написал, один роман – это пятикнижие, это как бы одна книжка. И везде бросается в глаза вопрос о несоответствии цели и средства.

 

Если исходить из концепции пятикнижия, то можно говорить о своеобразном романном «материке» Достоевского, когда, например, черты характера и мысли героя как бы переходят из одного произведения в другое, развиваясь и обогащаясь.

 

Это очень интересно. Можно найти Раскольникова в «Идиоте», например. Это Дуня. И у Ивана Карамазова тоже много от Раскольникова. Девиз Ивана и то, чему научился у него Смердяков, не что иное, как «все позволено» для достижения своей цели.

 

Да. Это закон художественной целостности писателя, когда он всю жизнь пишет один роман…

 

Совершенно верно. Достоевский всю жизнь искал положительного героя. В конце концов намек на положительного героя – это Алеша Карамазов. Самое главное для Достоевского - в нем понимание того, что не чудо приводит к вере, а вера рождает чудо.

 

Германия и Россия. Их взаимоотношения всегда были в сфере внимания Достоевского. Какова же Германия в восприятии Достоевского?

 

Эта тема много раз оговорена немцами. В Германии он бывал не особенно охотно. Берлин ему не нравился. Но без Шиллера Достоевского нет. Ему было 14 лет, когда он впервые увидел «Разбойников» Шиллера. И Шиллер прошел через всю его жизнь, через все его творчество.

 

Например, явное влияние учения Шиллера о красоте на Достоевского: «Красота есть нормальность, здоровье. Красота полезна, потому что она красота, потому что в человечестве – всегдашняя потребность красоты и высшего идеала ее».

 

Да. Впрочем, все-все, даже его «человек из подполья» - это диалог с Шиллером. Это начинается в «Преступлении и наказании» и заканчивается в «Братьях Карамазовых». Даже Дмитрий Карамазов, не очень образованный человек, цитирует Шиллера. Им как бы проверяется человеческая ценность.

 

Даже Свидригайлов говорит Раскольникову: «Вы – Шиллер, - вы – идеалист!.. А, кстати, вы любите Шиллера? Я ужасно люблю». Одним словом, о Шиллере, о славе, о любви… А что же привлекает немцев в Достоевском?

 

Я вам скажу так – чересчур…

 

Чересчур? Широк русский человек?

 

Это отсутствует в немцах абсолютно.

 

И это привлекает?

 

Это как будто сидишь в доме на диване, и вдруг где-то в космическом пространстве что-то другое, существа с человеческими головами…

 

Ваши переводы уже одних только названий романов «Преступление и наказание» и «Бесы» вызвали споры.

 

По-моему, есть более 20 переводов на разные языки, и все перевели как «Преступление и наказание» («Verbrechen und Strafe»), только немцы перевели как «Schuld und Sühne». Это, безусловно, связано с протестанской трактовкой христианских понятий. Я же считаю, что переводчик должен не интерпретировать, не излагать, а должен переводить слова. Это словосочетание «преступление и наказание» повторяется где-то в «Братьях Карамазовых». Если переводить как «Schuld und Sühne», то и в «Братьях Карамазовых» должно быть также, потому что единство слова должно быть сохранено, так как это архитектурный принцип. Sühne – искупление – это активность, которая должна исходить и быть произведена только протестантским христианством. Вы должны что-то сделать, чтобы искупить вашу вину, никто за вас это сделать не может. А здесь совершенно простое понятие «наказание». Достоевский написал роман, в котором почти все лица мужского пола юристы. Это понятие юридическое, это понятие, которое создает общество по отношению к тому, кто законы этого общества нарушает. За то, что вы нарушаете закон, общесто вас наказывает согласно Римскому праву, Уголовному кодексу. Понятие вины и искупления в этой книжке почти не встречается, всего два-три раза.

 

Известно 11 вариантов романа «Бесы», название которого переводилось то как «Die Dämonen», то как „Die Besessenen“, то как «Die Teufel». Вы же перевели как «Böse Geister». Почему?

 

Бес – это не черт, и бес – это не демон. Для русского человека понятие демон после 40-х годов было запечатано навеки. Это демон Лермонтова и опера Рубинштейна «Демон». Этот русский демон – прекрасный Люцифер, красавец страдающий, изнемогающий от отсутствия любви, но любовь его приносит смерть. Слово «демон» происходит из греческого, под демоном понимается всякое сверхестественное существо, это общее понятие. В немецком языке нет понятия бес. Черт – это определенно, а здесь некоторая неопределенность. Мне было важно, что это злой дух – «Böse Geister».

 

Как-то Вы сказали, что нет идеального перевода, есть только новый. Оригинал всегда лучше, что искусство перевода – это хождение по острию ножа. А у Пушкина: «Переводчики – почтовые лошади просвещения». Как же строится процесс перевода у Вас?

 

Я – не классический переводчик, я всю жизнь работала на двух работах: у меня была и есть еще деятельность в университете, и я очень много перевожу. У меня нет ни выходного дня, ни часа пик, работаю, как два сумасшедших вола. У меня нет никогда заказчика, иначе бы не смогла работать. У меня никогда нет сроков, этим я отличаюсь от моих коллег. Как я работаю?

Я сначала учу наизусть книжку, несколько раз читаю, стараюсь понять опорные точки в романе, а потом диктую каждое утро. Накануне я действительно учу наизусть. Почему я диктую? Потому что боюсь собственной строчки. Например, «Август четырнадцатого» А. Солженицына я должна была писать сама, потому что там все время надо было смотреть материалы – карты, сводки, архивы. Научно-исследовательский институт военного дела снабдил меня картами, материалами. Я там выучила даже, какое белье было у солдат, какое у русских офицеров времен первой мировой войны. Это я должна была писать сама. Я пишу предложение, оно мне не нравится, начинаю исправлять, я сижу 4 часа - у меня 4 страницы. Вообще, Солженицына я взяла больше из спортивного интереса, потому что не женская это книга. А когда я диктую, я как бы пуповину перерезаю, я этого не вижу. А когда рукопись полежит 3-4 недели, и я ее начинаю корректировать, тогда больше остается. Когда сам пишешь, то видишь больше уродливости.

 

Перо спотыкается о каждое слово…

 

Да. Для Достоевского это очень важно, потому что романы Достоевского говоренные, а не писанные. Это очень удачно, что он соответствует моему стилю. А потом я читаю корректуры, потом это переписывается, затем еще раз… Это очень длительный процесс.

 

А писателя определяете именно Вы?

 

Да.

 

Кого Вы еще выбирали для своих переводов?

 

О, это были многие… Сейчас, например, выходит полное собрание сочинений А. Синявского на немецком языке. Но вообще же для себя я очень давно решила, что когда уйду из Фрайбургского университета, то переведу «памятник нерукотворный» - Достоевского…

 

Окончен перевод «Братьев Карамазовых. Впереди роман «Подросток», который завершит работу над пятикнижием Достоевского. Пожелаем Светлане Михайловне творческих успехов. (Газета «Neue Zeiten – Freiburg», январь 2002 год)

 

Послесловие Галины Горн

Последние 20 лет Светлана Михайловна отдала работе над переводами романов Достоевского. К её 85-летию в Швейцарии и Германии вышла её биография «Жизнь между языками». Президент Германии Хорст Келлер направил ей поздравительное письмо, в котором отдельно подчеркнул её вклад в развитие системы преподавания русского языка в школах и гимназиях ФРГ.

Перевод Достоевского поистине был подвижническим и гигантским. Неслучайно она называла свои переводы романов «слонами». «Слоновья» метафора вышла даже на экран- с лёгкой руки режиссёра и сценариста Вадима Ендрейко. Живущий в Швейцарии уроженец Бремена в 2009 году снял документальный фильм «Женщина с пятью слонами». Он посвящён Светлане Гайер и её переводам Достоевского. Фильм занял первое место на фестивалях документальных фильмов в Щвейцарии и Германии.

Светлана Гайер: «Там, где я, там и Россия. Дом при мне. Если бы я не была русской, я должна была бы захотеть стать русской».

↑ 1896