В. Шнайдер

Х II

Интересное существо человек. Порой он кажется изнеженным и избалованным донельзя. Оно так и выглядит, когда видишь, как он расстраивается до глубины души, что ему день или два предстоит ехать в общем или даже плацкартном вагоне. Или ещё смешней: на автовокзале на посадку вместо «Икаруса» подходит пазик. Вот уж горе-то несравненное! Кажется, катастрофа неизбежна. А окажись этот же самый неженка волей судьбы в трущобах и без малейшей, даже призрачной возможности выбраться, как он смирится, приноровится ко всем лишениям и ещё непременно найдёт какую-нибудь отдушину. И будет считать себя далеко не самым несчастным человеком.

Удивительное существо человек!

Вот и Михаил, когда его привезли в дом престарелых, принял его за ад кромешный и понял, что долго ему здесь не прожить. В таких условиях, на его взгляд, долго никто не сможет прожить – душа не вынесет. И несколько первых недель, действительно, душа и разум Михаила маялись так, что хоть волком вой! И будь у него хоть малейшая возможность уйти из этого содома, он бы непременно её использовал. Но, увы!

Но минуло некоторое время, наполненное разными событиями, Михаил обвыкся и не совсем, но смирился с неизбежностью пребывания здесь до скончания дней своих. А потом ещё знакомство с Марией, после которого желание поскорей умереть у Михаила незаметно улетучилось. Нужно заметить, что общение с Марией составляло не более двух часов в день, редко – четырёх. В остальное время суток, к сожалению, приходилось терпеть общество Макара, Дюньдика, забулдыг и прочих. Но их присутствие ещё можно было сносить. А вот Марго и Квазимодо - сложно. Они отравляли жизнь конкретно. Принародно они, конечно, скрывали недоброжелательность к Михаилу, но исподтишка не гнушались никакими средствами и способами. Особенно стали досаждать после того, как прознали о его встречах с Марией.

Михаил первое время не обращал на них внимания, вернее сказать, делал вид, что не обращает. Но, как известно, всему бывает конец и предел. И когда терпение Михаила лопнуло, он стал действовать ответно: однажды, когда Квазимодо закончила уборку, насыпал на пол земли из садушек и подмочил водой, потом свежее постиранное бельё в ванной в мусоре извалял. Одним словом, удвоил ей работу. Квазимодо, догадываясь, чьих это рук дело, неслась к Михаилу. А толку-то: не пойман - не вор.

С Марго было сложней - она редко покидала кабинет. Но однажды Михаилу повезло – она ушла, и он у входа на пол налил растительного масла. И ловушка сработала! Марго поскользнулась и шмякнулась на пол мягким местом. Рёв поднялся такой, что хоть святых выноси. Пошёл слух, что она копчик сломала. Оно и не удивительно – тушка-то у неё за центнер. После этого случая Марго не появлялась на работе недели две. Потом пришла и сразу к Михаилу в палату.

- Ну что, - уперев руки в бока и прищурившись, зло заговорила Марго, - масло у кабинета твоих поганых рук дело?

В палате, кроме Михаила, на тот момент были только двое лежачих: сосед да зек. Они не в себе и быть свидетелями не могут. Михаил решил ответить жёстко. Встав с кровати, поднял трость за конец.

- Мне терять нечего, я тебе голову расшибу, мне за это только спасибо скажут. Одной тварью на свете меньше станет! – и замахнулся.

Уверенность в себе и храбрость у Марго, видимо, были наигранные, внутри-то она опасалась Михаила и потому при взмахе трости вжала голову и быстро отскочила назад.

Михаил понял, что испугал и улыбнулся.

- Ну, падаль, подожди! – проскрежетала Марго и поспешила к выходу.

- А ты жди! Ходи и оглядывайся, я тебя кокну! Так и знай!

Марго оглянулась и, видимо, что-то хотела ответить, но, встретив взгляд Михаила, передумала.

После этого случая подлостей со стороны Квазимодо и Марго стало много меньше. Но когда Михаилу доводилось встречаться с ними, он напрягался и был готов в любую секунду нанести удар. Враги чувствовали это и опасались. Но и досадить за свой страх и испуг хотелось вдвойне. А как? Уж что-что, а досадить подлая и низкая душонка всегда найдет как и чем. Вот и Марго с Квазимодо нашли: они принялись травить Марию. Делали это методично и жестоко – прилюдно. В основном это были грубые, грязные насмешки над их отношениями с Михаилом.

Дошло до того, что Мария стала бояться ходить в столовую и вообще выходить из палаты. Их встречи с Михаилом становились всё реже и реже.

Михаил не знал о травле Марии и заволновался – уж не обидел ли её чем?

X III

Если смотреть со стороны, то жизнь в семье Михаила и Лиды вошла в обычное русло и потекла тихо и ровно.

С шахтой по состоянию здоровья Михаилу пришлось распроститься. До лета, чтоб окрепнуть, он устроился сторожем, а в июне перевёлся на железную дорогу монтёром пути. Заработок монтёра, конечно, меньше чем шахтёра, но на содержание семьи хватало вполне.

Вроде бы, всё нормализовалось и об осеннем случае забылось. Но Михаилу казалось, что семейная чаша не склеилась. По крайней мере, он так и продолжал оставаться отрезанным ломтём. В особенности эта отстраненность чувствовалась со стороны детей. Они вообще перестали обращаться к нему с какими-либо просьбами или вопросами. Раньше хотя бы изредка подходили, а теперь нет. В основном дети всё решали с матерью. Ну, а если всё же требовалась его помощь, то просьба шла через Лиду. И тоже в интересной форме. Она ни разу не назвала его по имени.

- Отец, у Толика ботинок порвался, зашей.

- Отец, у Гали что-то кровать скособочилась, посмотри.

И Михаил делал. В душе покалывало, саднило от такого отношения, но он принимал вид, что всё идёт так, как и должно, как полагается. Надеялся, что время сотрёт отчуждённость между ним и детьми и всё будет как прежде. Ведь детская душа всепрощающая и всё понимающая. И потом - ведь они все знают, что он любит их больше жизни, и, в свою очередь, они не могут не любить его.

Так минул год, но ничего не изменилось. И Михаил не выдержал, сорвался – с аванса скинулся с бригадой на водочку и пивко. Выпил крепко. Не до умопомрачения, конечно, нет. Действия и слова держал под контролем, но пошатывало крепко и язык заплетался. Где-то там, в подсознании, мелькало, что дома может разразиться скандал. Но это мелькало так, отдалённо и как будто о чём-то чужом. Но скандала не произошло. Лида, увидев, в каком он состоянии, молча взяла его за руку и отвела в летнюю кухню.

- Ложись, проспись здесь, чтоб дети не видели тебя, - голос Лиды был ровным, покойным.

Михаил безропотно подчинился. А утром решил – пусть всё будет так, как идёт. Ну, случилось в жизни оступиться, и что теперь? Пошла жизнь в это русло и хрен с ней, пусть катится! Не хотят с ним налаживать отношения, и он не будет. Пусть все живут сами по себе!

С того дня летняя кухня стала его вторым домом. В ней он жил с мая и до самой глубокой осени, пока морозы не начинали пробирать до костей. В дом, бывало, не заходил месяцами. И это всех устраивало.

В тот же год Люда вышла замуж.

- Ну, отец, давай готовиться к свадьбе, - поставила Лида его перед фактом.

- Людку что ли будем выдавать? – искренне удивился Михаил.

- А кого же больше-то?

- И когда?

- Регистрация на двадцатое декабря.

- М-да, - растерянно протянул Михаил. – Вот оно как… ну-к, что ж…

Из дальнейшего разговора с Лидой оказалось, что всё уже решено: где будут отмечать свадьбу, кого приглашать, что дарить.

После разговора с Лидой Михаил вышел на улицу покурить. Небо вызвездило. Морозец пробирал и бодрил. Михаил прошёл к бане и сел на лавку.

То, что всё решалось без него, – дело третье. Пусть решают. Но то, что из его родни никого на свадьбу не пригласили, – обидно.

- Да разве они поедут в такую даль? – объяснила Лида своё решение. – Откуда у их деньги-то на дорогу возьмутся? А на блины они что положат: десятку или пятёрку? Зачем народ-то смешить.

Обидно Михаилу, ох, как обидно! И за себя, и за родню. Да, они у него небогатые, живут от получки до аванса и от аванса до получки. Но позови он их на свадьбу, они нашли бы на что приехать и что на блины положить. Да и разве это на свадьбе главное? Главное, что они бы приехали, порадовались бы вместе с ним за его дочь, пообщались бы. Ведь они же у него ещё не были. Ни мама, ни сёстры. А тут повод съехаться раз в жизни выпал и то его срезали!

Стрельнув окурок в ночь, Михаил поднялся.

X IV

Однажды в конце августа, выйдя на улицу, Михаил увидел на лавочке Марию и несказанно обрадовался. Ещё бы, ведь они не встречались больше двух недель!

Михаил и утром, и после обеда выглядывал, и вечером пытался увидеть Марию, но та не появлялась. Собрался было спросить о ней у женщин с её этажа, но, вспомнив, что не знает, из какой она палаты-комнаты, как её фамилия, постеснялся.

А сейчас вот она. Правда, не одна, с какой-то молодой женщиной. Но ничего, Михаил подождёт.

- Здравствуй, Мария! – шаркая мимо лавочки, поздоровался Михаил.

- Здравствуй, Миша, - ответила Мария, коротко глянув на него.

Но и этого короткого взгляда хватило Михаилу, чтобы заметить, что она сильно расстроена. Не упустил он из вида и то, что с его подходом незнакомая собеседница Марии умолкла.

Михаил заволновался.

Пройдя к соседней лавочке, опустился и стал незаметно следить за ними.

Говорила в основном гостья, а Мария, сложив ладони и опустив их между коленями, слушала её со скорбным видом. Иногда, не глядя на собеседницу, что-то коротко произносила.

Минут через пять гостья вскочила и быстро, ни разу не оглянувшись, ушла.

Мария смотрела вслед уходящей до тех пор, пока та не скрылась за воротами.

Михаил торопливо подсел к ней.

Некоторое время молчали. Михаил видел и чувствовал, что Мария сильно огорчена чем-то и от этого не решался заговорить. Но и молчать долго было глупо.

- Мария, это что у тебя за гостья была?

- Дочь, - не сразу ответила. – Первый раз пришла. Проведать… И последний.

- Что так? – осторожно спросил Михаил.

- Ей денег надо, а я не дала… Нет у меня денег-то. А она не поверила. Корила, что, мол, я для дочери и для внучки денег пожалела.

Закрыв лицо ладонями, Мария, как догадался Михаил, заплакала.

У него даже сердце сжалось от боли. Хотелось утешить, сказать что-то такое, что успокоит, но как? Он и не помнит, когда и с кем это делал последний раз. В основном-то, к сожалению, ему приходилось себя защищать и успокаивать.

- Дружите?! – раздалось рядом и так неожиданно, что Михаил вздрогнул.

По дорожке к выходу шли Марго и Макар. Макар нёс какую-то большую сумку, и, судя по тому, как он сгибался, она была тяжелой. Это удивило Михаила: Макар, считая себя вором авторитетным, никогда не таскал никаких поклаж – положение не позволяет, говорил. А тут вдруг тащит. И Михаил решил подтрунить над ним.

- Вижу, на барахолку что-то понес. Кого обобрали-то?

- Ты воркуй, пока воркуется, - тихо и зло проговорила Марго.

- А ты смотри, не надорвись наворованным-то! Совести нет - стариков беззащитных обирать! Я вот подскажу кому надо, чтоб тебя пошерстили.

Марго что-то прошипела в ответ и, как показалось Михаилу, прибавила ходу.

Догадки Михаила оправдались. Напротив ворот, через дорогу, их поджидала машина, в которую Макар с трудом устроил сумку и куда еле втиснулась Марго.

- Сама на центнер с гаком, а совести - ни грамма, - пробурчал Михаил.

Мария выпрямилась и, промокнув кончиком платка слезинки на глазах, тяжело вздохнула.

- Глянь-ка, Миша, уж и листочки жёлтенькие появились!

Михаил удивлённо посмотрел на неё и подумал: «Вот ведь какой сильный человек – дочь по ней как трактором проехала, а она ещё и листочки замечает… Вот бы рядом с такой жить!»

- Да, - сказал вслух Михаил, - осень подходит. Теперь и глазом моргнуть не успеешь, как снег повалит.

Мария улыбнулась.

- Не повалит, мы ещё с тобой полюбуемся летом… И осень тоже красивая.

- Да, красивая…

(продолжение следует)