Экипаж – 12 ч (30.04.2019)

 

 

И. Нойманн

 

О пользе стоматологии

 

Зубы нужно оставлять на берегу

 

(Кредо корабельного врача Н. Ревеги)

 

Владимир Константинович Малых отправился к зубному врачу. В казарме бригады три раза в неделю работала врач-стоматолог. Механик, как и большинство мужчин, был отчаянным трусом перед бормашиной, щипцами для удаления зубов и прочими никелированными инструментами инквизиции, разложенными обычно на столике перед этим пыточным креслом. Но доктор надоел, каждый день напоминал – иди к врачу, я тебя в море спасать не буду. Во-вторых, терпеть – то дальше некуда. В-третьих, отзывы о зубной докторице были не просто хорошими, но даже восторженными.

- Совсем не больно! У нее все так получается, она просто мастер, - восхищались все, кто у нее побывал.

- Симпатичная, однако…, - отметил про себя Малых, входя в кабинет и увидев перед собой приятной полноты миловидную блондинку лет 35, в белом халате с вьющимися светлыми локонами и глазами цвета морской волны, смотревшими на него доброжелательно и с интересом. Все остальное действо прошло, как в сладком сне. Механик внезапно забыл о больном зубе, который, кажется, даже и болеть перестал. Прием оказался не хитрым - доктор усадила его в кресло, нажала на педаль, оно рухнуло под тупым углом, и Малых оказался в полулежачем положении. Она склонилась над беззащитным механиком с инструментами в руках, ее роскошная грудь под небрежно расстегнутым халатиком, с декольте, чуть более откровенном, чем того требовали процедуры с механиковыми зубами, оказалась перед самым носом Малых. Механик сразу и, кажется, безвозвратно утонул в ее аромате и отключился. Природный наркоз подействовал, и дальнейшие события он осознавал уже с трудом.

- Ну вот и все, - улыбаясь сказала врач и привела кресло в исходное положение, возвращая в реальность бравого механика, - все, все, - улыбаясь повторяла она, видя, что пациент никак не может прийти в себя. И она, конечно, знала, почему он еще “под наркозом”.

- Действительно, не больно, - думал механик, возвращаясь в гостиницу, - теперь понятно, почему “Букварь” там через день! – какое-то сладкое чувство не отпускало его, и он уже подсчитывал в уме, какие зубные ремонты ему еще нужно сделать. Малых, кажется, начал обманывать самого себя, придумывая причины, по которым ему снова нужно было побывать у зубного. Механик в экипаже второй по возрасту после командира Маркова. Значит, почти самый старый, несмотря на свои всего-то тридцать восемь лет, хотя для подводной лодки, где абсолютное большинство - молодежь от 20-ти до 30-ти, возраст солидный. Малых пока так и не понял, что просто влюбился. Наверное, скоро поймет…

 

Крапивин

 

- За.... , выразившееся в… коммунисту Крапивину А.В.

 

объявить выговор без занесения в учетную карточу

 

(Из протокола заседания парткомиссии по

 

персональному делу коммуниста Крапивина А.В.)

 

Химик приехал счастливый. В том смысле, что чувствовал себя почти реабилитированным в своем персональном деле. Наверное, подполковник Довганов подсуетился. Крапивин был весел, шутил, выглядел вполне адекватным и поздоровался со всеми без исключения. Даже с Илиным и Сапрыкиным. Экипаж есть экипаж. Помощник прятал глаза, ему было все-таки неловко, и он понимал, что погорячился. Александр энергично взялся за дело в своем хозяйстве и излучал такую тягу к службе, что исчезли всякие сомнения относительно его намерения списаться на берег.

- Буду покупать “Москвича”, очень хочу машину! Андрей, а ты хотел бы тачку? Представляешь, вместе поехали бы в отпуск на юг на автомобилях. Вот было бы здорово! - увлеченно размечтался он. Последнее время автомашина была у него идеей фикс.

- Какая машина, где ты ее в поселке хранить-то будешь? На улице? Придешь с моря через два - три месяца, а у тебя от машины – один скелет. Тебе это надо? С нашей службой мы вообще ничего человеческого позволить себе не можем – ни машину, ни фотоаппарат, ни ружье для охоты… ничего. То есть позволить можем, но пользоваться – то как? Когда? У нас же свободного времени остается только на сон. Да и то – не всегда. Это на берегу, а когда в море? И будет это все у тебя валяться …

- Если честно, мне тоже все время хотелось чего-то… чем-то заняться, кроме службы, каким –то хобби, - вмешался Паша Могилевич, - как все нормальные люди, которые на берегу. На охоту, или на рыбалку… В театр с женой в субботу… Или еще чего. А теперь перехотел, втянулся. Это все не для нас, пока мы здесь.

- Вы правы, дикари, – оживился Борис Цыбешко, - древние греки, помнится, говорили, что все люди делятся на три категории - живые, мертвые и моряки. Мы как раз в третьей – не живые и не мертвые. Потребляйте то, что есть, господа офицеры, и не хнычьте! На рыбалку, видишь ли, ему захотелось. Может, тебе еще и Машку Гончар в постель? – местная достопримечательность, служащая ВОХР, любвеобильная Мария Григорьевна Гончар, с ужасающих размеров бюстом, была предметом вожделений многих поколений подводников, приходивших на ремонт в г. Полярный. Для некоторых – не без успеха.

- Может быть, - оживился лейтенант Книжкин. Кулишин хмыкнул: Побереги себя, “Букварь”, - она же тебя титькой перешибет! А ты ведь еще долг отчизне не отдал! – но “Букварь” не воспринял совета - по молодости лет он расчетливо разделял понятия - служебный долг и естественные потребности. Что поделать - новое поколение… Командир Марков вызвал к себе Илина, и они вместе душевно поговорили с Крапивиным. Разговор удался, потому что Леонид Васильевич, заглянув в личное дело химика, нашел там много интересного. Например, что химик - сирота. Родной отец умер, когда Александру было 2 года. Мать вскоре вышла замуж за вдовца с двумя детьми. Отчим честно и на равных со своими воспитывал Сашку до 10-го класса, а после окончания школы посоветовал ему поступить в какое-нибудь военное училище, поскольку по старости лет уже не мог содержать ораву. К тому же и женился в третий раз, а мачеха, естественно, не испытывала желания заботиться о чужих детях. Крапивин поступил в Военно-морское училище, закончив школу с серебряной медалью. Судя по личному делу, химик служил отлично, об этом говорили многочисленные поощрения с прежних кораблей, на которых он участвовал в дальних походах. Приехал доктор, майор Ревега, и доложил, что есть приказ положить Крапивина в госпиталь на обследование для заключения о степени годности к военной службе

- Они хотят его уволить за неимением подходящего штата, как годного только к нестроевой, - рассказал доктор.

- Но ведь ему меньше года не хватает до 25 лет выслуги и он получит пенсию только за 20, а это копейки, - всполошился Шарый, - надо звонить Наталье.

- Да-а-а… Ничего ты уже не сделаешь. Я смотрел в госпитале его историю болезни. Там все очень плохо, поверь мне, даже катастрофично…, - уныло констатировал доктор.

– Как это ничего? Вы медицина или где?

- Или что… Вы же меня не спрашиваете, когда рветесь на службу, не вылежав грипп… - разволновавшийся Крапивин опять стал заговариваться, назвал Андрея Володей и сказал, что едет на парткомиссию, забыв, что только что оттуда приехал. Доктор Ревега, исполняя приказ, увез больного химика в госпиталь и на душе у всех стало неуютно.

 

Сугроб

Никто да не дерзаетъ на берегъ, или на другой корабль

 

съезжать безъ отпуску командирскаго, ниже быть тамъ свыше

 

позволеннаго времяни, подъ штрафомъ вычета на месяц

 

жалованья офицерамъ, а рядовымъ купаниемъ с райны или

 

битьемъ у машты, по разсмотрению комадирскому

 

(Уставъ Морской Петра Перваго.1720г. Кн. 4-я. Гл. 1. ст. 32 )

 

Вечером все 12 офицеров вместе с двумя виновниками торжества, “не сговариваясь, случайно”, оказались в ресторане “Снежинка”, где был накрыт приличный для тех незабываемых времен стол. Изыск его завершался двумя вазами фруктов с кокетливо свисающими с них гроздьями винограда. Завоз продовольствия, овощей и фруктов на Крайний Север удался и все торговые точки г. Полярного были завалены южными деликатесами. К сожалению, это изобилие продолжалось недолго и к концу ноября, началу декабря фруктовый рай обычно заканчивался до следующей осени.

Заказной стол стоял в середине заведения и все событие началось торжественно, чопорно и с соблюдением всех необходимых ритуалов – вбрасыванием в рюмки со спиртным звезд, по числу присвоенных, с последующим прикреплением их на погоны и салютом шампанским. С многочисленными тостами – и за тех, кто в море, и за прекрасных дам, которых, кстати, кроме порхающих между столами официанток, в зале был явный дефицит, и за удачное завершение ремонта. В общем, все было красиво и благообразно, пока подвыпивший на радостях, теперь уже старший лейтенант, Книжкин не сцепился на перекуре с кем-то из местных аборигенов. Для выяснения обстоятельств к праздничному столу стали подтягиваться друзья обиженного Букварем штатского посетителя. Назревал инцидент и из вестибюля показался дежурный патрульный офицер с повязкой на рукаве. Он, правда, явно не торопился вмешиваться в конфликт, надеясь, что все уляжется само собой и ему не придется принимать меры к коллегам, поскольку сам был с соседнего ремонтирующегося корабля. Но Букварь оказался парнем заводным и вовсе не собирался успокаиваться. Три старших офицера, капитан 2 ранга Цыбешко, капитаны 3 ранга Шарый и минер Кулишин, оценив обстановку, поняли, что дело дрянь и нужно мероприятие сворачивать. Они пригласили официантку, сбросились, заплатили за совсем нетронутый стол и приказом, почти силой, увели своих разбушевавшихся молодых товарищей, прихватив со стола бутылки

- Букварь, следующий раз пойдешь в ресторан, когда будешь обмывать 3 ранга, - заявил его непосредственный начальник Борис Цыбешко, - а до того счастливого момента, если ты вообще до него доживешь со своими замашками, сиди в экипаже и в свободное время учи правила светского этикета и моральный кодекс этого, как его… строителя коммунизма.

- Ну что вы, Борис Иванович… - огрызнулся Книжкин, - я еще в том возрасте, когда…

- Некультурный ты человек, Букварь. Сорвал мероприятие, теперь - что? На плавбазе под одеялом? - очень тихо и уже без настроения закончили вечер в гостинице у Шарого. Малых уже “оттаял” после зубного и тоже, правда, неохотно, присоединился, отложив в сторону “Рускую языческую мифологию”. Утром в казарму, где обитал командир, вызвали троих – Цыбешко, Шарого и минера Кулишина..

- Так, - сказал ”фараон”, - были вчера в “Сугробе”? - в каюту влетел перепуганный до смерти Илин.

- Были, товарищ командир, - а куда было деваться?

- Значит так, сейчас вы все трое пойдете к коменданту гарнизона майору Степанчикову. Предлагайте ему все, что обычно нужно комендатуре – краску, кисти, ветошь… Что там еще? Ну, в общем, может и бутылку “шила”… Делайте, что хотите, но чтобы все это вчерашнее кино не попало наверх! Вы меня поняли, голуби? А с вами, в смысле злостного нарушения приказа номер 0125, я разберусь потом. Папуасы

- А откуда этот Стаканчиков знает, мы же все вчера уладили и по сути никакого скандала–то и не было?

- Не Стаканчиков, а Степанчиков, - строго поправил Цыбешко капитан-лейтенант Илин, увязавшийся за переговорщиками. Присоединился и Книжкин, как главный виновник происшествия.

- Степанчиков или Стаканчиков, какая разница. Откуда он знает? Вчера вроде бы…

- А вам не нужно пьянствовать! Для чего издан приказ 0125? Чтобы вы тут же сообща его нарушили? – тошнил всю дорогу Илин, – Я так и знал, что кончится это чрезвычайным происшествием - эти гостиницы, эти рестораны… И вообще…, - Илин был убит горем. Все! Теперь сводки поступят в штаб флота, оттуда в дивизию, в политотдел… и вся политработа насмарку … из-за этих. Он не находил слов, соответствующих моменту его душевных страданий.

- Валерий Иванович, ну помолчите хотя бы пять минут, дайте с мыслями собраться, - взмолился фигурант происшествия Цыбешко.

- Да-а-а… Я знал, что этим все закончится… Теперь…, - но его уже никто не слушал. Розовощекий и жизнерадостный комендант Стакан… нет – Степанчиков, радостно записал фамилии вчерашних ресторанных фигурантов и с заметным сожалением отказался от даров, которые интимно предложил ему Борис Цыбешко

– Не-е-е…Это, ребята, не ко мне. Я сам узнал из особого отдела… Так что…извиняйте, вам – туда! - неопределенно мотнул крупной головой комендант. Степанчиков, ввиду высокого статуса интересующейся стороны – особого отдела, явно не хотел связываться со вчерашними посетителями ресторана “Снежинка”, хотя краска, кисти, ветошь и, что особенно жалко, спирт, были нужны ему до зарезу. Илин сник. Ему уже мерещилось громкое дело, с дознанием, допросами и прочими профессиональными aтрибутами особистов

- Вы вчера там что-нибудь говорили… о политике? - допытывался он. К особистам послали Букваря, поскольку Степанчиков назвал его фамилию из сообщения особистов первой. Старший лейтенант Книжкин смешно перекрестился, повергнув политработника в шок, и нырнул в кабинет. Ждали долго. Высказывали различные предположения, одно фантастичнее другого, отчего неожиданно развеселились под неодобрительным взглядом “артиллериста”.

- Может быть, Букваря уже на Колыму увезли, - гадал Цыбешко, - а может, шлепнули во дворе… И поделом ему, пить меньше надо! - наконец, где-то через полчаса, Книжкин показался на крыльце, улыбающийся и довольный жизнью.

– Ну что? – взревели хором от нетерпения.

- Да-а-а, все в порядке… Особист свой оказался, я с ним в училище учился все пять лет, койка в койку. Шпоры вместе писали… А теперь он здесь. Предложили… он и согласился. – Ну так в чем же там дело, не томи?

- Да их человек доложил, что я вроде по Брежневским геройским звездам прошелся… И сколько их еще… А я и не помню, может, что и говорил. Все говорят… Что тут такого? Ну и Володя тоже мне сказал – ерунда, мол, в общем. Вот и все.

– Какой Володя?

- Ну, этот… Однокашник мой, особист, – и все вздохнули с облегчением. На обратном пути Илин хмуро молчал, но на него уже не обращали внимания. Результаты переговоров доложили командиру. Леонид Васильевич ограничился внушением, а замполит затаился.

 

 

 

 

 

↑ 586