Место встречи – Немецко-русский дом в Калининграде (28.02.2019)

 

А. Госсен (Гизбрехт)

 

- Ваш отъезд возможен только в дни нового заезда - пятницу или во вторник, к тому же у вас могут возникнуть проблемы с больничной кассой из-за преждевременно прерванного лечения, - объяснил Инге главврач санатория.

- Но почему я должна искать себе на выходные номер в гостинице за свой счет, если я имею право жить до вторника у вас...», - Инга отложила смартфон на ночной столик и разочарованно вздохнула. С лечащим врачом ей не удалось договориться оформить медицинские документы до выходных, но остаться до понедельника.

Гостиница в курортном городе была не по карману. Пребывание на курорте заканчивалось во вторник, а ехать в бывший Кенигсберг в качестве переводчицы для профессора Б., родившегося там 13 лет до войны, нужно было в понедельник утром. Понятно, что санаторию не выгодны неиспользованные койко-дни.

Профессор обещал забрать её с курорта по дороге в Калининград. Инге не хотелось ехать поездом из Тюрингии восемь часов с тремя пересадками домой в Бонн с тяжелым чемоданом и сумкой, а потом через день на машине столько же в обратном направлении... Она не ожидала, что ее отъезд на один день раньше срока станет такой проблемой. Опять этот стресс, от которого пыталась немного отдохнуть. Решила посоветоваться с профессором. Он был уже давно на пенсии, симпатизировал ей и быстро нашел решение:

- Я поговорю с Альбертом, моим польским переводчиком, и, если он согласен, мы просто поедем раньше и заедем за вами в пятницу ближе к обеду. Мы все равно собирались переночевать по дороге в Польше у знакомых, а в Кенигсберге у меня тоже есть друзья. Отдохнем с дороги перед конференцией, и я покажу вам свою бывшую родину.

Вечером он снова позвонил и окончательно успокоил Ингу:

- Мадам Инга, все в порядке. Визы тоже. Заедем за вами в пятницу. Альберт даже обрадовался, что сможет за день до конференции съездить на могилу отца, который погиб во время войны недалеко от Кенигсберга. Вас мы поселим в гостевой комнате в Немецко-русском доме, которая зарезервирована для меня, а мы с Альбертом переночуем у нашего хорошего знакомого. Потом в понедельник устроимся в отеле. Мой русский друг сказал, что построил рядом с домом сауну или по-русски баню, и мы там сможем хорошо попариться.

- Не забудьте, пожалуйста, книги для детского дома захватить, которые мы хотели детям подарить. Спасибо огромное, господин президент общества «Пруссия», вы так быстро и хорошо все организовали.

Инга обрадовалась, что можно расслабиться, не тратиться на отель и за оставшуюся неделю отпуска заработать еще и переводами на конференции, посвященной 200-летию Тильзитского мира. Заодно увидит родину профессора, о которой она уже столько слышала, как и о родине философа Канта. Инга год назад даже целый семестр после работы бегала вольнослушательницей на лекции о нем в Боннском университете, знала, что Кант похоронен рядом с краеведческим музеем - бывшим Кенигсбергским собором, что благодаря русскому офицеру могила осталась неприкосновенной, когда красная армия после кровопролитных боев заняла город. Позже из-за этой могилы не взорвали руины этого здания так же, как королевский дворец напротив, на другом берегу реки Прегель. В честь 750-летия со дня основания города университету, который почти 400 лет назывался Альбертина, было присвоено имя великого философа.

С тех пор, как во время перестройки в Союзе для иностранных туристов был открыт доступ в Калиниград, из Германии потянулись туда на экскурсии люди старшего поколения, которые бежали из Восточной Пруссии в конце войны или были позднее выселены. В Калиниградскую область в 90-е годы переехало и около десяти тысяч российских немцев.

Немецкое историческое общество «Пруссия» установило контакт с университетом, краеведческим музеем, собирало пожертвования на реставрацию церквей, раскопки древностей времен викингов, на преподавание немецкого языка на специальных курсах при Немецко-русском доме и на организацию выставок и концертов в этом доме или в бывшем Кенигсбергском соборе. Немецкое правительство выделяло на эти проекты до пятисот миллионов евро в год. Профессор читал там и в университете лекции в качестве гостя.

Через Немецко-русский форум в Бонне, где ее подруга работала секретаршей, Инга получила заказ от профессора перевести на русский язык небольшую книгу об истории Кенигсберга и его университета. Она послужила исходным материалом для выставки в его стенах к 450-летию бывшей «Альбертины»...

Теперь она сможет своими глазами увидеть по дороге еще и Куршскую косу, морское побережье, знаменитое своим янтарем, заповедник. Профессор планировал заехать на обратном пути в Ниду, где его германский друг, когда-то там родившийся, купил бывший дом своих родителей. Они смогут там побывать и в доме-музее Томаса Манна. Поездка обещала стать интересной для нее, немки-переселенки из России.

Когда-то Инга уговаривала своих родителей переехать в Калиниградскую область, но они решили, что если переезжать, то лучше в Германию, на историческую родину, о которой мечтали столько лет.

Инга, десять лет жившая в разводе с мужем-алкоголиком, тоже после долгих мучительных раздумий о хаосе, наступившем в России после развала Страны Советов, решилась вместе с двенадцатилетней дочкой Мариной переехать к родителям, обжившимся недалеко от Бонна.

Вначале она тосковала по школе, коллегам, ученикам, но хлопоты по обустройству на новом месте, курсы переводчиков, экскурсионные поездки по Германии и семинары, которые организовывал для переселенцев Красный Крест, где она сумела устроиться переводчицей, - все это настолько захватило женщину, что ей некогда было тосковать. Она устроила в помещении Красного Креста литературное кафе, организовывала там раз в месяц встречи с интересными людьми и совместные поездки местных и российских немцев на прогулочном катере по Рейну с развлекательной музыкально-литературной программой, на одну из которых пригласила и отца с матерью, которые за всю жизнь ни разу в отпуск не съездили. Кто мог тогда знать, что это будет их последняя совместная поездка с отцом, - он вскоре заболел воспалением легких и умер нерез неделю в больнице. Мать после этого впала в глубокую депрессию и находилась в клинике...

Инга тряхнула кудрявой русой головой, отгоняя воспоминания о преждевременной смерти отца, похоронненого на родине предков, о проблемах с матерью, с шефом на работе, провела ладонью по повлажневшим серо-голубым глазам, настраиваясь на позитивный лад. Все устроится, говорят же, время лечит, все будет хорошо... Марина сумела закончить в Бонне гимназию и поступила в университет. Жаль только, что дочь хочет учиться в Берлине, и она останется одна... Инга начала сортировать вещи и укладывать их в чемодан, оставив для двух последних дней в лечебнице только самое необходимое.

Культурно-деловой центр российских немцев в городе Калининграде, устроенный на базе Немецко-русского дома, способствовал укреплению дружественных отношений между Россией и Германией. Ей предстояло прожить там несколько дней, это волновало воображение. Ночью ей приснился дом, в нём почему-то звучали слова из популярного в советское время фильма «Место встречи изменить нельзя»...

Проснувшись, она это вспомнила и подумала, что встреча с Калининградом, который студенты называли Кенингом, сулит ей много интересных встреч с россиянами и немцами. Скоро она увидит и польского переводчика Альберта, который тоже будет сопровождать профессора. Встреча немного волновала. Она слышала от профессора, что тот два года назад проснулся в постели рядом с умершей ночью подругой, с которой прожил несколько лет после развода с женой... Может, он уже отошел немного от этого шока и вообще интересно, какой он, этот германист из Силезии...

«Размечталась», оборвала она сама себя, вспомнив поговорку «в сорок пять баба ягодка опять», и, улыбаясь, пошла завтракать, чтобы забрать в регистратуре после осмотра врача документы для больничной кассы и отдела кадров.

Когда профессор позвонил Инге и сказал, что они уже подъезжают к санаторию, она тележку с вещами вытолкала ближе к парковке - во двор, обрамленный цветочными клумбами. После ночного дождя воздух посвежел, цветы будто встрепенулись под теплыми сентябрьскими лучами, источая тонкий аромат.

Альберт сидел за рулем профессорского Форда и, подъезжая, помахал Инге рукой. Ему было на вид лет шестьдесят, буйная копна плохо расчесанных, почти совсем поседевших волос обрамляла его загорелое лицо с быстрыми, немного выцветшими серыми глазами. Он вышел из машины, коренастый, плотный, улыбчивый и протянул к ней обе руки. Захватив ими ее ладонь, галантно поднес ее к своим губам:

- Здравствуйте, мадам Инга! Рад с вами познакомиться! Я – Альберт. Профессор много хорошего по дороге о вас рассказал! Давайте я упакую ваши вещи в багажник.

Инга поспешно отняла руку и сказала:

- Скажем, для вас - не мадам, а просто Инга. Это профессор так шутит.

«Коли так, если вы не против, то давайте, перейдем на ты. Так я себя моложе чувствую»

Инга кивнула и обошла машину, чтобы поздороваться с профессором.

- Инга, дорогая, рад вас видеть отдохнувшей и сияющей, - он успел выйти из машины. – Я устал сидеть за рулем, через Польшу машину поведет Альберт. Садитесь рядом с ним, пообщайтесь, а я пересяду назад и немного вздремну.

По дороге они разговорились с Альбертом. Он с интересом присматривался к ней, смеялся, шутил, потом вдруг спросил:

- Профессор сказал, что вы пишете стихи. Может, прочитаете что-нибудь свое?

Инга, помня, что он германист, смущенно ответила:

- Вы знаете, у меня в багаже есть две мои книги, одна на русском, другая на немецком. Когда приедем, я подарю вам немецкий сборник рассказов российских немцев о детстве в России. Там есть и мой рассказ. А стихи я пишу на русском. Вы говорите по-русски?

- В школе учил когда-то, но почти все забыл. Вернее, я кое-что понимаю, но недостаточно для переводчика.

Проснувшийся профессор поддержал разговор:

- Я тоже специально русский не учил, но помню некоторые слова и выражения своей матери, которая три года после войны работала поварихой и нянечкой сына русского лейтенанта в Кенигсберге. Он хорошо к ней относился, но всех немцев потом выслали в Германию. К сожалению, Гитлер начал эту безнадежную войну, мы сами виноваты... Да, я в прошлый раз на границе при проверке документов пытался поговорить с русским пограничником и сказал: «Я изучаю русский язык пятьсот лет»

Инга засмеялась и перевела Альберту шутку профессора. Вернувшись к разговору о стихах, сказала:

Я некоторые свои стихи перевела на немецкий, но наизусть помню только несколько. Вот одно из них:

Ты знаешь, где твой дом?

И я не знаю, где мой дом.

Не там, где мы были,

и не там, где сейчас.

В вечном поиске дома

мы здесь и по другую сторону Леты.

Альберт понимающе кивнул:

- Да, это чувство мне тоже знакомо, хотя я уже давно живу в Германии.

- А вы когда-нибудь пробовали писать стихи? - спросила она с любопытством.

- Нет, больше воспоминания писал да переводами с польского занимался. Хотя, вы знаете, когда-то я пытался писать трехстишия наподобие японских хокку. Слышали про такие?

Инга кивнула:

- Я их для себя здесь, в Германии, открыла. Помню, как меня поразило одно из них, написанное от имени отца-бедняка, потерявшего сына:

Больше некому делать стало

дырки в бумаге окон,

но как холодно в доме...

В наступившей тишине профессор вновь вмешался в разговор:

- Мой отец пережил две войны и умер в русском плену. Я тоже попал в плен, но к американцам в Гарце. Они нас, военнопленных, потом согнали в апреле на лугах возле Рейна у Ремагена, где до этого разбомбили переправу. Мы спали на мокрой траве, под открытым небом, мерзли страшно, голодали. Меня спас мой планшет, на котором я сидел, да посылка от моего деда, каким-то чудом дошедшая через Красный Крест. Он прислал мне высокие кожаные ботинки, которые набил бобами и бумагой. Я закончил гимназию по укороченной программе в начале войны и хотел потом стать летчиком, чтобы отомстить англичанам за разбомбленный Кенигсберг, но не успел. В последний раз увидел там свою мать в семнадцать лет, когда меня призвали в армию. Я получил день отпуска, чтобы с ней повидаться. В ту ночь тоже страшно бомбили. От нашего дома в центре к тому времени ничего не осталось, мать жила в какой-то комнате недалеко от зоопарка и парка королевы Луизы. Я ей сказал, что нужно встать в дверях и держаться за косяк, чтобы в случае чего не засыпало. Вновь мы с ней нашли друг друга в Бремене, когда ее через три года выселили из Кенигсберга. Потом нашу часть противовоздушной обороны перевели ближе к Мариенбургу, бывшей крепости, основанной когда-то крестоносцами. Мы там будем через мост переезжать, можем ненадолго остановиться...

- Ах! - воскликнула Инга, - там где-то неподалеку должно быть селение Стоги, которое основали мои далекие предки-меннониты.

- Оно до войны называлось Хойбуден, что в принципе по-немецки означает то же самое, там есть большое меннонитское кладбище, - подтвердил Альберт. - Оно даже считается достопримечательностью в Польше. Там на церкви историческим обществом установлена мемориальная доска в память о ваших предках, осушивших с помощью целой сети каналов эти болотистые земли и сделавшие их плодородными.

- Тогда мы на обратной дороге туда заедем, ради вас, Инга, - сразу же отозвался профессор. - А завтра мы переночуем в Мазурии, в небольшом частном отеле, - я там уже пару раз останавливался. Там хозяйка говорит на вашем нижне-немецком диалекте. Она очень гостеприимная. Вам понравится. А сейчас мы скоро сделаем перерыв, чтоб немного отдохнуть и подкрепиться. Я потом полежу полчаса в машине, а вы можете с Альбертом посетить кашубский краеведческий музей. Я там уже был, а вам стоит посмотреть, как жили наши предки.

Когда Инга с Альбертом нехотя поплелись по жаре к маленькому музею с запыленными витринами, Альберт заметил:

- Мне кажется, вы нравитесь старику. Он тут уже целую культурную программу для вас разработал, а на меня немного коситься начал.

Инга засмеялась:

- Это вам показалось. Хотя он когда-то мне что-то рассказывал о своих похождениях, но со мной он себе до сих пор никаких вольностей не позволял. У него сердце больное, давление мучает. Говорит, что раньше один за день проезжал эту тысячу километров до Калининграда (его при нем надо называть Кенигсбергом), а теперь не хочет торопиться, потому что не один будет сидеть за рулем, а меняться с вами. Он меня немного опекает, помогает переводы получать. Вспыльчив, но отходчив и вообще в принципе добрый, очень многим переселенцам помогает советом и делом.

- Вы - ты права, характер у него не простой, но человек он золотой и абсолютно не жадный, - отозвался Альберт. - Он же нас с вами оплачивает из своего кармана... и дорогу, и проживание, и питание.

 

В Калиниград приехали на второй день ближе к вечеру. Инга с интересом вглядывалась в старые дома, которые профессор помнил еще с довоенного времени. У некоторых были довольно облупленные фасады, другие - прекрасно отреставрированы.

У порога Немецко-русского дома их приветливо встретил его директор. Они сложили вещи в гостевой комнате Инги, освежились с дороги, и один из представителей Калиниградского Землячества познакомил их с группой молодых активистов, которые обсуждали планы на будущее в библиотеке дома, рассказали Инге и Альберту про свою культурно-просветительную работу, организацию молодежных студенческих обменов, про концерты классической и современной музыки, литературные вечера, сборы пожертвований на восстановление церкви в Тарау. Одна молодая пара организовывала экскурсии по городу и пригласила их присоединиться к ним на следующий день. В городе Советске, бывшем Тильзите, где должна была пройти часть конференции в честь 200-летия заключения Тильзитского мира, их должна была сопровождать Роза, молодая учительница немецкого языка, подрабатывавшая экскурсоводом, она пришла поприветствовать профессора. Инга решила отдать ей пару книг на немецком из собранных ею для детского дома, а детям подарить детские книги на русском. Роза обрадовалась и от всей души поблагодарила. Они втроем с Альбертом пошли к машине за книгами, отдали ей несколько, а остальные перенесли в комнату к Инге. Она заодно вручила ему обещанную антологию «Детство в России».

Профессор пошел звонить своему другу из кабинета директора. Вернулся возбужденный:

- Все в порядке. Через пару часов мы с Альбертом поедем к моему другу, а вы, дорогая Инга, останетесь ночевать здесь под надежной защитой охранника, который дежурит ночами в этом доме. Здесь, оказывается, заканчивается очень интересное мероприятие и директор пригласил меня на фуршет, но вы оба здесь неофициально, чтобы переводить только мои личные переговоры с музеем и в университете. Я вас поэтому не зарегистрировал, как участников конференции, чтоб не так дорого было. У них тут свои переводчики. Можете немного осмотреться в городе, пойти в кафе, чтоб разговоров не было. Альберт тут уже был со мной и хорошо ориентируется. Все ваши расходы я беру на себя.

Инга с Альбертом переглянулись, поблагодарили, захватили на всякий случай зонты и куртки и пошли через парк в сторону уже освещенных первыми фонарями улиц. Когда Инга нечаянно оступилась, Альберт предупредительно предложил взять ее под руку. Потом усмехнулся и сказал Инге:

- Удружил старик. Здесь, на окраине, я знаю только одно кафе, мы можем пройтив ту сторону, а если оно закрыто, то пойдем в Универсам на другой стороне улицы, там наверху тоже есть кафе и даже можно всегда получить горячий русский борщ или солянку. Все лучше, чем сухомятка с дорожными консервами профессора.

Какое-то время шли молча, но молчать было тоже приятно. Ближнее кафе оказалось закрытым на ремонт. Альберт уверенно повел Ингу к светящемуся рекламами универсаму, открытому до десяти вечера. Там единственным горячим блюдом оказалась солянка. Инга любила супы и рассказала своему попутчику, как они варили во время школьных походов солянку на костре и однажды нечаянно переперчили, потом разбавляли ее рисом и даже хлебом, и как у нее в этом походе к вечеру разболелся зуб, а ночевали в палатках в лесу. Когда вечером розожгли костер, она пожаловалась одноклассникам на зуб. Некоторые из них в открытую курили, и один мальчишка предложил ей папиросу «Беломорканал» для профилактики от зубной боли и заодно и как защиту от комаров.

- Это был единственный случай в моей жизни, когда я закурила, - засмеялась она в заключение.

- Инга, вы – ты - такая открытая, непосредственная. С тобой хорошо и молчать, и смеяться, - заметил Альберт, но потом, как бы невзначай посмотрел на часы и сказал. - Я думаю, нам пора возвращаться. Профессор, наверное, уже и наелся, и наговорился, и мечтает об обещанной бане нашего общего приятеля.

Когда профессор с Альбертом уехали, участники семинара уже все разошлись. В доме осталось несколько женщин, убиравших посуду на кухне, и охранник, занявший свой пост в коридоре у входа. Одна из женщин спросила Ингу, не голодна ли она, не хочет ли выпить чаю с куском пирога. Инга поблагодарила за чай и попросила разрешения забрать его к себе в комнату, чтобы их не задерживать, хотя с удовольствием познакомилась бы и поближе.

В комнате она допила чай и устало прилегла на кровать, перелистывая купленную по дороге газету «Аргументы и факты», которую когда-то выписывала в России.

На следующий день программа была очень напряженной: до обеда - экскурсия по городу, переговоры в университете и краеведческом музее, побывали и на могиле Канта. Ближе к обеду вернулись в Немецко-русский дом. Профессор опять зашел к директору, а Инга пригласила Альберта подождать его в своей комнате. Он уютно устроился в кресле и заговорил о ее книге:

- Я вчера не сразу смог уснуть после бани, полистал составленную тобой книгу и прочитал твой рассказ. Был приятно поражен. Мне вдруг показалось, что я тебя знаю не третий день, а уже, как сказал бы наш профессор, пятьсот лет...

Инга немного смутилась, но в этот момент в дверь постучался профессор и сказал, что проголодался и хотел бы пойти с ними вместе поесть солянки. Солянка ему так понравилась, что он тут же решил купить пару трехлитровых банок с солянкой «на потом или домой». Альберт сказал, что профессор, как многие люди, голодавшие во время войны, имеет склонность запасаться на всякий случай консервами, которыми у него дома забита вся его кладовка.

После обеда втроем поехали в детский дом с книгами. Профессор, выходя из машины спохватился, что забыл в комнате Инги фотоаппарат:

- Я хотел сделать несколько фотографий для отчета. Придется быстро съездить за ним, а вы тут поблизости погуляйте вдоль Прегеля. Альберт, покажите ей рощу, которую посадили на месте разбомбленного в войну квартала в центре, где когда-то был городской рынок.

- Хорошо здесь, - сказала Инга, когда они вышли к реке, - но этот город кажется мне полным призраков прошлого.

- Профессор здесь вырос, этот город для него полон воспоминаний, но тут уже больше послевоенных построек. Хорошо сохранилась бывшая биржа, городской театр, зоорпарк и некоторые здания вокруг них. Может, старик уже вернулся, пойдем-ка, вернемся к детдому, - они подошли почти одновременно с подъехавшим профессором.

На первом этаже директор детдома, отставной офицер, выстроил своих подопечных и зычным командирским голосом представил гостей из Германии, рассказал о распорядке дня в детдоме, показал стенгазету, сделанную учениками, попросил воспитательницу провести их по чисто убранным, спартанского вида спальням детей и в общую комнату, в старом книжном шкафу которого на четырех полках помещалась вся библиотека детдома. Почти столько же книг профессор с Ингой подарили им. Он передал от себя еще несколько сотен евро на покупку учебников и игр для детей.

На следующий день все участники конференции отправились от Немецко-русского дома на экскурсионном автобусе в сопровождении Розы на открытие конференции, посвященной 200-летию Тильзитского мира. Прогулявшись с ними по центру города Советска, она повела их к знаменитому мосту на реке, где когда-то на плоту произошло перемирие после сражения при Аустерлице, описание которого Инга помнила по роману «Война и мир».

- А после последней войны на мосту происходили время от времени обмены русскими и немецкими шпионами, - добавил Альберт.

Обедать зашли в какое-то кафе, украшенное большим изображением целующихся при встрече Брежнева и Хонеккера, что вызвало веселые комментарии в группе. Инга подарила Розе небольшой сувенир, поблагодарила за интересную экскурсию. Они обменялись адресами, а профессор протянул Розе конверт с деньгами, которые его общество собрало в Германии в поддержку русских учителей немецкого языка.

После обеда посмотрели в зале для конференций фильм об уже прошедшей месяц назад студенческой инсценировке сражения при Аустерлице с огромным количеством участников в исторических костюмах, конницей, пальбой из пушек, устроенной пиротехниками.

Потом слушали различные доклады, Инга с Альбертом переводили разговоры профессора с разными калининградскими и польскими коллегами во время перерыва.

После доклада немецкого преподавателя истории, по виду напоминавшего одного из немецких студенческих бунтарей-шестидесятников, начались обсуждения услышанного. Инга с изумлением отметила для себя мнение этого учителя, что ученикам в немецких школах не нужно зубрить различные истрические даты, важно, чтобы они знали хоть что-то о важных исторических событиях. Она не выдержала и сначала поблагодарила за интересные доклады, но заметила, что среди различных ссылок на источники и книги, посвященные наполеоновским войнам, никто не назвал «Войну и мир» Толстого, который ведь тоже тщательно изучал исторические источники для его написания.

- А что касается мнения немецкого коллеги, который против зубрежки исторических дат, то я закончила среднюю школу и пединститут в России, хотя давно уже живу в Германии, и это меня очень удивило. Я до сих пор помню со школьных времен год основания Москвы, даты исторических сражений, почти все русско-турецкие сражения за выход к Черному морю и даты рождения многих знаменитостей, в том числе Гете и Шиллера.

За ее спиной раздались одобрительные возгласы и аплодисменты. Она смущенно оглянулась на Альфреда с профессором, подумав недовольно, что не стоило бы ей так высовываться... Но они оба одобрительно улыбались.

Они еще немного посидели после конференции в ее комнате, и оба стали ее уверять, что им очень понравилась ее темпераментная реплика, что это то, что они сами не решились сказать. Инга попросила на кухне чаю, и та же приветливая женщина принесла им его на подносе вместе с тремя кусками торта. Еще поговорив немного, мужчины уехали в забронированный для них двухместный номер в гостинице. При всей своей щедрости профессор посчитал, что так будет дешевле: если Инга останется в комнате Немецко-русского дома, не надо брать и оплачивать два отдельных номера в отеле. Она долго не могла заснуть, прислушиваясь к шорохам на улице и в опустевшем доме, где только в коридоре горел свет у сидящего за столом охранника, имевшего вид вышибалы на дискотеке, она на всякий случай закрыла дверь на ключ.

На следующий день к Инге в перерыве между докладами подошел немецкий журналист с дворянской приставкой фон перед фамилией, тоже наговорил ей на хорошем русском комплиментов про ее выступление, сказал, что Альберт рассказал ему о ее антологии «Детство в России» и обещал написать небольшую рецензию на нее и что он упомянет ее в своем интервью в калининградских теленовостях. Они обменялись визитными карточками, и он протянул ей рекламный листок со своей краткой биографией и библиографией.

Потом журналист, улыбаясь, рассказал ей про встречу с одним новым русским, которых здесь называют «богатыми Буратино». Он несколько лет назад купил землю, принадлежавшую когда-то его предкам. Узнав об этом, попросил журналиста прислать ему исторические фотографии их бывшей усадьбы, давно разрушенной, но он, якобы, хотел ее отстроить для себя по старым планам, если они сохранились.

- Я послал ему копии и вот сегодня спросил у его переводчика, что из этого намерения получилось. Тот, улыбаясь, ответил:

- Пока ничего. Он ведь надеялся, что вы ему и денег на этот проект подкинете...

Инга понимающе улыбнулась, но не стала комментировать этот рассказ. Тем более, что рядом стояло еще несколько людей, которые прислушивались к его рассказу, и тоже хотели поговорить с ней. Альберт, усаживаясь рядом в зале, заметил:

- Дорогая Инга, вы явно пользуетесь успехом. Я, к сожалению, обратно с вами не могу поехать, у меня тут еще кое-какие дела, вернусь поездом. Но я очень надеюсь, что мы с вами останемся в контакте. Вы - удивительно обаятельная женщина.

И благодарно пожал ей руку.

Инга краем глаза увидела, как профессор покосился на них, заметив ее взгляд, чуть заметно шутя пригрозил ей пальцем...

Вечером профессор зашел, сказал, что Альберт уехал в Георгиевск и что она произвела на него большое впечатление, потом добавил по-русски:

- Старый я человек, но вы мне тоже нравитесь.

Конец фразы он произнес по-немецки, потом сказал, что устал, не хочет никуда идти и попросил, чтобы ему на кухне разогрели полбанки вкусной русской солянки. Вторую половину они заберут утром перед отъездом из холодильника. Они поужинали прямо на кухне, поговорили с поварихой. Профессор поблагодарил ее и тоже сунул ей какую-то купюру.

 

На обратном пути поехали сначала на Куршскую косу, побывали в доме-музее Томаса Манна, заехали в Мариенбург и на меннонитское кладбище в селении Стоги, где Инга нашла на надгробьях много немецких имен, которые могли быть предками ее бывших одноклассников из немецкого села под Оренбургом, где она родилась. Увидела и надгробный памятник, отреставрированный кузеном ее матери Питером, родители которого после гражданской войны в России сумели уехать в Канаду, а он – стать там профессором по новейшей истории. Он сообщил ей по интернету, что они с женой летали сюда и нашли это надгробье их общих предков и обновили даты золотой краской. Особенно Инге запомнился очень старый раскидистый дуб в центре кладбища, на котором громко каркала обосновавшаяся там стая ворон.

Она была перполнена впечатлениями и задумчиво молчала. Вдруг услышала голос профессора, который уже хотел было сесть в машину, но потом принюхался, открыл заднюю дверцу машины, и обнаружил, что поставленная им там на сиденье полупустая трехлитровая банка солянки, которую он сам неплотно закрыл, опрокинулась и запачкала его небрежно кинутый им на нее пиджак. Он начал чистить его рулоном взятой с собой туалетной бумаги, тихо матерился и приговаривал:

- А я все думал, что это у нас в машине так солянкой пахнет. Вот такой салат получился... Инга, я что-то разволновался и устал от дороги, давайте, когда выедем за следующий город, вы на часок сядете за руль. У вас же есть права.

- Только машины нет, и уже год, как мой старый Форд окончательно сломался, не ездила. Если б я одна была, а с таким ценным грузом, как вы... - Инге стало немного не по себе.

- Ничего, в Восточной Германии дороги не так забиты, у меня машина с автоматикой, потренируетесь.

Ему удалось ее уговорить сесть за руль, и она даже обрадовалась, что все шло гладко. Легкий ветерок освежал через открытое окно ее разгоряченное от волнения лицо, а профессор мог немного отдохнуть. Они переночевали в отеле в Потсдаме, заехали посмотреть дворец Сан Суси и поздним вечером вернулись в Бонн.

От Альберта Инга получила несколько очень интересных писем, но не всегда успевала сразу ответить или позвонить. Как-то он приехал в Бонн по делам к профессору и договорился с ней о встрече, но ей пришлось в этот день заменить заболевшую подругу-переводчицу на встрече немецких журналистов с делегацией русских профсоюзов в Дюссельдорфе, и им с Альбертом не удалось встретиться. Ростки нежности к ней, прорывавшиеся в его письмах, со временем, видимо, заглушило время и расстояние. Дочь Инги училась в Берлинском университете и устроилась там в общежитии. Инга заглушала свою тоску работой, но еще долго вспоминала эти встречи в Калиниградском Немецко-русском доме, когда ей казалось, что счастье так близко, так возможно...

Она переписывалась с Розой и некоторыми другими новыми знакомыми, но и эта переписка постепенно сошла на нет. Через два года узнала от профессора, что Альберт внезапно умер от инфаркта где-то по дороге в Веймар.

Несколько дней в голове у Инги снова и снова всплывали слова из песни, которая стала для нее символом их встречи в Немецко-русском доме: «Просто встретились два одиночества, разожгли у дороги костер, а костру разгораться не хочется. Вот и весь разговор.»

 

 

 

 

 

↑ 648