Макс Триллер. Точка беды – 10 (30.06.2018)

 

И. Шёнфельд

 

На волне своего нового радостного мироощущения и радужных настроений Макс теперь чаще, чем прежде, стал наведываться на курган воинской славы ANZAC в северной части города. Здесь, на высоте, вокруг мемориала, воздвигнутого в честь австралийцев, павших на полях сражений за родину, постоянно толпились туристы. Они фотографировали широкую чашу долины, осматривали панораму окружающих гор и обнимались для семейных альбомов на фоне памятника героям. Но Макс приходил сюда на исходе дня не для того, чтобы любоваться закатами и туристами, не ради красивых голубых волн горной гряды Мак-Донелл и не ради белых крыш жаркого города Элис Спрингс. И даже не в честь австралийцев, отдавших свои жизни родине. Макс вообще не верил, что человек может отдать свою жизнь добровольно кому бы то ни было. Родина посылает человека в пекло, и он погибает там поневоле, насильно, всегда нелепо, всегда невовремя, и будь его воля, и имей он выбор, то отказался бы любой герой от своего геройства, летящего ему навстречу в виде пули или снаряда, отказался бы в пользу единственной и неповторимой жизни своей, отказался бы и от посмертного ордена, и от посмертной славы, как от чёрной чумы, и драпал бы подальше от мест своего посмертного геройства, от точки жертвоприношения, от той чёрной пропасти, из которой не возвращаются никогда – он улепётывал бы во все лопатки, взывая не к родине и конституции, не к свободе и демократии, а исключительно лишь к господу-спасителю и к маме своей родной. Слава героям! это бесспорно, раз уж стряслось такое несчастье и жизнь отобрана, но только жизней своих все эти несчастные герои, ушедшие до срока, никому не дарили.

Такие вот непопулярные мысли приходили иногда в голову Максу на геройском холме над городом, но только глаза его были обращены при этом в сторону «Гэпа» – величественного разрыва в кольце гор в южной стороне. В этот разрыв уходила автотрасса Стюарт-роад – убегала в сторону Аделаиды, мимо Роксби Даунс... и к Николь... когда-нибудь... скоро...

 

Ведомый охватившим его внезапно, под влиянием письма Николь, обожанием Австралии, Макс совершил однажды стихийное паломничество к знаменитому пупу земли, святому валуну аборигенов Улуру, или Айерс Рок, как его переназвали белые пришельцы. Макс поехал туда один, хотя Рафаэль настойчиво навязывался сопровождать его в качестве телохранителя и гида. Местные аборигены туристов недолюбливают, объяснял Рафаэль, хотя и подкармливаются их щедротами.

– Улуру – священное место! – возмущался Адам, встревая в разговор, – на рассвете дух земли говорит с духом неба, духи совещаются о чистоте каждого наступающего дня, и в момент восхода солнца эту чистоту можно на протяжение нескольких минут видеть собственными глазами на поверхности красной горы. Аборигены вбирают в себя эту чистоту и черпают из неё удачу, и делают это молча, а туристы, наоборот, вопят, щелкают камерами, рукоплещут, а то и шумно завтракают перед лицом высших богов Природы. Это ужасное кощунство! Это отвратительно, что государство пускает туристов к Камню, торгует нашей святыней!..».

– Вот-вот! – вторил ему Рафаэль, – и поэтому в одиночку там лучше белому человеку не появляться: обиженные духи могут обратить на такого непочтительного туриста свой гнев и послать ему несчастье.

– А вдруг ваши духи полюбят меня и пошлют мне счастье, если я буду вести себя тихо и почтительно? – лукаво поинтересовался Макс.

– Да, это возможно... – неуверенно пробормотал Рафаэль, но Адам лишь хмыкнул и задумался: действительно, а почему бы мудрым духам не полюбить хорошего человека Макса, если духи несут в себе высшую справедливость и не имеют расовых предубеждений?

И тем не менее Макс решил поехать к Улуру без сопровождающих. Оберегом от всех несчастий служило ему письмо Николь, которое он постоянно носил в левом нагрудном кармане. Заинтригованный легендами о Большом Красном Камне, он хотел выйти к нему на рассвете один на один и проверить собственные ощущения. А вдруг Пуп земли Улуру и впрямь подарит ему удачу? Удачу по имени Николь...

 

Макс ускользнул из дома после полуночи, когда братья-аборигены уже спали в подсобке магазина. Он выехал из Элис Спрингс с таким расчётом, чтобы к рассвету быть возле Айерс-Рок, до которого предстояло проехать около пятисот километров – из них двести по Стюарт-роад, а потом направо и вдоль придорожных щитов, приветствующих туристов, всё дальше на запад, в бескрайнюю глушь раскалённой, первобытной Австралии. В этой части света дорога вела мимо ещё одной достопримечательности австралийского аутбека – громадной красной горы Маунт Коннер, напоминающей плоское зеркальце с длинной ручкой, плашмя лежащее на красной планете Австралия, вглядываясь в космические глубины. А ещё гора эта походила на гигантскую медную монету, брошенную когда-то самим господом Богом на пустынный, плоский стол земли для привлечения взглядов путешественников в далёком будущем. И вот теперь, спустя миллиард лет, замысел Создателя реализовался: двухэтажные, оснащённые приятным искусственным климатом туристические автобусы-неопланы со встроенными пневматическими туалетами и сиденьями, превращающимися в кровать, двигались в сторону Улуру нескончаемыми караванами. Впрочем, сейчас, в лунной ночи, гора Маунт Коннер едва угадывалась тёмно-фиолетовой чертой на границе звёздного неба. Теперь до Улуру уже недалеко, знал Макс, изучивший карту загодя.

Время от времени Макс обгонял те самые, предусмотренные Господом, роскошные автобусы, несущие состоятельных граждан мира к заветному камню, объявленному аборигенами пуповиной мироздания. Любопытство несёт прогресс: асфальтовая дорога к национальному заповеднику Улуру и вокруг самого Айерс Рок хотя и не широка, но безупречна. На асфальте отлично жарилась бы яичница из яиц диких птиц, или вялилось бы мясо кенгуру, но аборигены не делали этого из-за слишком большого движения по дороге. Да и древние духи возражали: дорога слишком воняла цивилизацией: от мяса, жаренного на ней, отрыгивалось чёрной кровью земли – нефтью...

Согласно спидометру, машина преодолела уже триста английских миль, цель была где-то рядом, и Макс пристроился за туристическим автобусом с мельбурнскими номерами, чтобы не плутать по темноте и успеть к камню вовремя: опытные гиды в неопланах своё дело знали. Несколько минут спустя машины упёрлись в шлагбаум. Из будки вышел охранник-абориген в камуфляже, проверил документы у гида, пропустил автобус, затем подошёл к Максу, вежливо поздоровался на хорошем английском языке (тоже был, надо полагать, из «пойманных детей»), попросил документы и спросил, куда и зачем едет... ммм... мистер Триллер. Мистер Триллер объяснил, что едет к камню Айерс Рок, чтобы посмотреть на него, и абориген кивнул и сказал, что проезд стоит пятнадцать австралийских долларов. Макс заплатил и получил квитанцию вместе с планом местности и указанием точек наблюдения, туалетов, сувенирных лавок. Пропуская «Лендровер», абориген предупредил господина Триллера ни в коем случае не переступать через ограждения там, где они есть и ни при каких обстоятельствах не пытаться взойти на Улуру в неположенном месте.

– Очень много туристов погибло при этих попытках, – предупредил Макса абориген, – камень имеет вроде бы пологие на вид бока и при хорошем сцеплении подошв можно двигаться по нему вверх, но если Вы один лишь раз поскользнетесь и начнете съезжать, то всё, Вам конец: цепляться не за что, и Вы будете скользить триста метров вниз всё быстрей и быстрей, и камень будет снимать с Вас шкурку, как тёрка с морковки, так что внизу Вы окажетесь в виде голого скелета с намотанными на него дымящимися кишками! – глаза охранника горели изнутри фиолетовым светом неземного вдохновения.

Макс пообещал охраннику вернуться в собственной шкуре и не слишком сильно дымясь и, включая скорость, сделал аборигену комплимент:

– Вам обязательно нужно писать стихи, сэр.

– Уже пишу, сэр! Недавно книжку стихов выпустил, – успел ответить польщённый абориген, широко улыбаясь вослед очередному паломнику святого камня.

Макс проехал на территорию заповедника, высматривая огни ушедшего вперед автобуса. Через пару километров дорога упёрлась в Т-образный перекрёсток. Очевидно, это и было то самое кольцо обозрения, которое огибает Айерс Рок по кругу. Сам валун-исполин уже угадывался впереди, густой чернотой на фоне всё ещё тёмного, но уже предрассветного неба. Макс повернул наугад налево и поехал по кольцевой дороге, удивляясь, что нигде не видно автобусов. Потом его осенило: все они собрались на восточной стороне камня. И это было правильной догадкой: через пять или шесть километров впереди запрыгали хромово-лаковые зайчики и засверкали отражатели большого количества автомобилей. Это было досадно, однако: одинокое общение с древним чудом природы исключалось. Раздражение аборигенов можно было понять: Макс и сам ощутил его в полной мере. Но ничего не поделаешь – приходилось делить одно-единственное чудо на всех желающих им насладиться. Главное, чтобы чуда хватило на всех. Но тут как раз имел место тот редкий случай, когда чуда было много, с избытком.

 

Не без труда удалось Максу запарковаться между двумя автобусами и кое-как выбраться из «лендровера». И лишь теперь, повернувшись лицом к валуну, стала ему очевидна огромность этого доисторического камня, напоминавшего в этот миг серого, спящего мамонта на фоне просыпающегося, пока ещё тёмно-пепельного неба. Воздух был прохладен и неподвижен, и если бы не возбужденно-приглушенные голоса людей, то можно было бы услышать абсолютную, вселенскую тишину буша. Даже птицы не пели в ожидании исторического события, которое повторялось для них каждое утро снова и снова от начала времен и к которому они, очевидно, всё еще никак не могли привыкнуть.

Светало быстро. Все туристы покинули свои машины и автобусы. Сотни, а может быть и тысячи людей растянулись широким фронтом вдоль примитивного жердяного ограждения, отделявшего дорогу от владений аборигенов там, вблизи священной горы, и смотрели на пробуждающийся Айерс Рок, до которого было отсюда ещё метров семьсот. Древний бог аборигенов Улуру просыпался. Он наливался красным цветом. Сначала это был едва различимый, тёмно-бурый свет раскаляющегося в горне металла, затем глубокое пурпурное свечение стало насыщаться и густеть, набирая силу, и внутреннее горение это становилось всё ярче и ярче, и вот уже вся гора исходила алым сиянием на фоне пока ещё бледного неба и серого буша. По толпе покатился восторженный гул голосов. И Макс Триллер не менее других очарован был этим свечением, невиданным по масштабам и цветовому накалу. Но только это было не всё, это была лишь прелюдия к чуду. До настоящего чуда оставалось ещё несколько секунд... И вот, далеко за спинами туристов, над горизонтом взметнулся первый золотой луч солнца и ударил в вершину горы. И тогда произошло оно – великое чудо, никаким человеческим воображением не охватываемое. Вершина засияла пожаром такой яркости, алым светом такой силы, что сразу потускнели все остальные краски природы, и глаза уже не могли оторваться от этого священного огня. По мере восхода солнца алое пламя быстро спускалось вниз по склонам горы, и скоро уже пылала вся она – пылала так, что глазам стало больно смотреть, но и отвести взор было невозможно. «Вот она, та бездонная чистота, о которой говорили мои аборигены, – ахнул Макс, – вот она какая!..». Рядом с Максом молилась пожилая пара. Женщина молилась неслышным шёпотом, глядя на вершину горы просветленным взором. Её муж, седой человек, смотрел на красный огонь расширенными глазами, и по щекам его катились слёзы. И вдруг ребенок, маленькая девочка, сидевшая на плечах у отца впереди Макса захлопала в ладоши. Аплодисменты были немедленно подхвачены толпой и покатились вширь, набирая силу и долго не умолкая. Околдованный светом горы, Макс поймал себя на том, что рукоплещет тоже. И это вовсе не было кощунством. Это было выражением благодарности Природе за её щедрый дар. Это была благодарность Господу Богу за то, что он есть. И неважно как его зовут – Иисус, Будда, Аллах или аборигенская Эра Сновидений. Важно другое: это был ОН! ОН сам, сам лично обращался к ним, к тварям земным, к детям своим! Он говорил с ними, и они видели это и понимали это. И охвачены были странным, священным чувством душевного просветления. Все вместе и каждый в отдельности.

 

Через несколько мгновений свечение стало слабеть, уходить в глубь камня, затухать. Вскоре величественный, красный валун просто доминировал надо всем сущим в этой части земли, но уже не гипнотизировал и не ворожил своим чарующим светом в потайных глубинах человеческих душ. Миг божественной чистоты был пережит и остался позади. Возможно, в ком-то он оставит свой след, возможно кто-то успел зачерпнуть Чистоты и унести её с собой по примеру аборигенов. Но Макс, замороченный чудом, не успел сделать того, что он запланировал. Он не успел попросить для себя у Великого Света... Николь. Остаться до завтра? Но практический разум уже диктовал своё: «Не будь идиотом, не будь язычником, иди к своей сердечной цели дальше – не с помощью мистики, но с помощью разума».

И Макс медленно двинулся в обратный путь. Он объехал на прощанье Пуп земли – божественный камень Улуру – ещё раз, по всему кругу, наблюдая, как цепочка людишек-муравьев карабкается вверх по западному склону, держась за трос. Оттуда, с огромной высоты они увидят австралийский аутбек до самой гряды Ката-Тьюта в одной стороне и горы Маунт Коннер – в другой. Возможно, оттуда можно увидеть даже Великий Каньон на горизонте. Но у Макса желания лезть на священный камень не возникло. Если бы оттуда можно было узреть Роксби Даунс – тогда другое дело. Но до Роксби было слишком далеко. Макс помахал камню рукой и отправился в Элис Спрингс со смешанными чувствами, отчасти просветленный внутренне, отчасти же непонятно чем опечаленный. Может быть, Свет Чистоты содержал послание о его будущем, которого он не сумел прочесть? Может быть, в этом послании зашифрована была его будущая трагедия, которую он смутно почуял? А может быть, всё это чушь, и он просто устал от бессонной ночи и пережитых впечатлений. Да будет так и побоку меланхолию! Миром правят настоящие, деятельные мужчины. И за это им достаются прекрасные женщины. Такие как Николь... И Макс вдавил ногу в педаль газа.

 

Наверное, бог аборигенов, взглянувший в лицо Макса в утреннем сиянии горы Улуру, всё же прочёл что-то во взоре пришедшего к нему страдальца, потому что подарок Максу он таки сотворил – даже и без специальной просьбы со стороны Макса. Потому что дома Макса ждало письмо от Николь – ответ на его скрытый призыв стать миллиардерами сообща. Правда, подарок оказался с горчинкой. Письмо Николь было по-дружески ласковым, с «милым Максом», но не более того. На прозрачную шутку с миллиардером она ответила шуткой же: якобы Рокфеллеру предложили однажды участвовать в телешоу «Кто хочет стать миллионером?», и он ответил редакции передачи: «Ни в коем случае! Мне и в миллиардерах хорошо». То есть Николь практически отвергала его, Макса, с его потенциальными миллиардами. Она намекала на то, что с триллиардами Грэя ей и так неплохо живётся. Или это была просто шутка, не имеющая двойного дна? Ведь написала она ниже и такое: «После твоего отъезда, Макс, здесь у нас тоже стало совсем скучно. Даже Джим перестал балагурить так, как раньше. Я передала ему привет от тебя, и он прямо-таки расцвёл весь. «До чего же я люблю этого аммонитного американского троглодита!», – закричал он. Ну, да ты его знаешь, на него нельзя обижаться. А в целом настроение такое, как будто после осени снова наступила осень. Но ведь так не бывает, милый Макс, не правда ли? Любая осень когда-нибудь да кончается...». Разве можно понимать эти строки иначе, чем приглашение Максу набраться терпения и подождать ещё немного. Чего подождать? Да прихода весны – черным по белому ведь сказано! Весны для них двоих, надо понимать. Или ему просто хочется это так понимать?

В общем, неопределённость осталась, и она ползала по камерам сердца и грызла их – то тише, то больней.

С ответом на это письмо Макс решил погодить. Ему надо было разобраться с завалами в собственных мозгах и на душе. Он был подрывником и хорошо знал, что картина проясняется только тогда, когда осядет пыль. А пыль от взвихрённых чувств пока ещё стояла столбом в его сознании. Поэтому он ограничился поздравительной рождественской открыткой со стандартными пожеланиями счастья, денег и здоровья и безо всяких излишеств в выражении личных чувств. Он даже передал в этой открытке небрежный привет Тому Грэю с пожеланиями ему надёжного пенсионного обеспечения в приближающейся старости. Это было ядовито, ну, да и чёрт с ним, с этим Грэем. Если бы не он, то Макс находился бы сейчас рядом с Николь... А Николь пусть простит ему эту язвительность, ведь она должна понимать, отчего он готов плеваться огнем...

К Новому году и Николь со своей стороны поздравила Макса – точно такой же стандартной открыткой, тоже без душевных излишеств, но и без колкостей. Если не считать колкостью подпись: «Николь Грэй». Как будто подчёркивая, что она носит фамилию Тома Грэя. Но, с другой стороны – ответила же! «Надо ждать» – был невесёлый промежуточный вывод, который сделал для себя Макс. И более активно занялся текущими проблемами своей фирмы, чтобы за делами быстрей летело время.

 

Однажды, в отсутствие посетителей, что случалось редко, затеялся у Макса неспешный разговор с братьями-аборигенами. Как обычно, вопрос очень скоро ушёл в философские дали: значение Эры Сновидений, её влияние на реальную жизнь и ошибочное отношение белых людей к земле и небу. «Нельзя продолжительно пить из той же чаши, в которую гадишь!, – кипятился Адам, – А вы, белые империалисты-глобалисты, делаете именно так! Вы обворовываете землю и убиваете небо. Вы производите ядовитую воду и хотите долго жить. Вы не можете долго жить в разладе с землёй, водой и небом. Час расплаты придёт. Наши духи говорят, что он уже близок. Мурр-мурр видит одну лишь черноту впереди.

– Мурр-мурр – это кто такой? Аборигенский предсказатель будущего? – поинтересовался Макс довольно рассеяно.

– Нет. Мурр-мурр – это наш колдун. Он умеет говорить с духами. И духи сообщают ему о событиях. У времени нет прошлого и будущего. Реально существует только настоящее, и в нём живут как прошлое, так и будущее. Есть события, выросшие из прошлого и имеющие влияние на будущее, и только эти события реальны в том смысле, что их можно видеть и слышать, они существуют на нашей стороне – на стороне живых созданий. Всё остальное – это духи, это те, кто уже ушёл от нас, или ещё не пришёл к нам. Они все вместе составляют Эру Сновидений.

– Послушай, Адам, ведь ты же образованный человек! Ну, какие могут быть духи? И какие ещё колдуны умеют разговаривать с тенями? Это же всё шарлатаны чистой воды!

– Мурр-мурр не только колдун, он ещё и художник, – поддерживая брата, возразил из-за своего холста Рафаэль, – Мурр-мурр разговаривает с духами посредством картин. Они водят его руками, и он понимает, что они хотят ему сказать.

– И что же, они руками Мурр-мурра рисуют картины того, что будет?

– Что будет, или что было, или что есть: это уже мы сами должны понимать, что они нам рисуют. Но не все умеют это понимать. А колдуны могут. И Мурр-мурр может.

– А что это за Мурр-мурр такой? Почему его так странно зовут? Как дикого кота какого-нибудь...

– Он в детстве своём болел лихорадкой. Его трясло. «Мурр-мурр» означает на нашем языке – «Трясун». Потом, когда он вырос, приступы у него прекратились, а имя осталось.

– Ну и что за черноту такую страшную нарисовали Мурр-мурру ваши духи? Ядерную зиму? Космическую черную дыру?

– Не знаю. Но Мурр-мурр понимает духов правильно. Когда человек приходит к нему, чтобы спросить его о живых и мёртвых, то всё совпадает, о чем говорит Мурр-мурр. Для одного нашего родственника духи разрисовали скалу руками Мурр-мурра в ужасные цвета вихря. И через два лета наш родственник погиб в городе Дарвине от урагана по имени Трейси. Тогда погиб весь город – не только наш родственник. Но, конечно, духи не знали, что город, который погибнет, называется Дарвин: этот город не относится к нашей культуре, и нашим духам он неизвестен. Мурр-мурр знал только, что в Эру Сновидений скоро вернется наш родственник, которого унесёт туда ветер. И он оказался прав, как видишь. Он всегда прав.

– Ну а... может ли ваш Мурр-мурр нарисовать что-нибудь для иностранца? Для меня, например.

– Этого я не могу знать. Захотят ли духи говорить о тебе с Мурр-мурром. Ведь они тебя не знают.

– Но из вашей Эры Сновидений должны быть видны все люди на земле, а не только аборигены? Любой бог объемлет всё сущее. Если он не шарлатан.

– Возможно, что ты прав, Макс. Но сказать это наверняка может только сам Мурр-мурр.

– Так давай же спросим его!

Австралийский экономист Адам Смит с удивлением воззрился на этого странного Макса, потом ухмыльнулся и пообещал: «Окей, я выясню».

 

Закончился январь, прошло полфевраля, и вдруг однажды Адам, раскладывая новую партию опалов в витрине, сказал Максу:

– Мурр-мурр согласился.

– Что? Мурр-мурр? Какой ещё Мурр-мурр? Ах, да, вспомнил: колдун. С чем он согласился?

– Он будет говорить с духами о тебе. Но ему нужны мыло и велосипед с насосом.

– Зачем духам мыло? Чтобы чистыми на велосипеде ездить?

– Не издевайся, Макс. Так сказал Мурр-мурр.

Максу стало смешно, но и немного тревожно на душе: от Николь вот уже полтора месяца не поступало никаких известий. Что это должно было означать? Может быть, хотя бы этот колдун-трясун Мурр-мурр от имени своих духов подаст какой-нибудь сигнал для зацепки? Чушь, конечно, но кто его знает? Всё-таки в древней культуре, во всей первобытной философии аборигенов содержится, помимо мистического и наивного, что-то чистое и здравое, идущее от веры в единство человека и земли. И действительно ведь извлекают они из этой связи многое, часто наперёд знают, что будет...

– Ладно, будет твоему Мурр-мурру велосипед с насосом, – пообещал Макс, улыбаясь, – пусть назначает встречу.

 

На свидание с колдуном Макс и Адам выехали ранним утром и прибыли в пустынную, холмистую, ярко-рыжую местность, уставленную гигантскими серыми валунами уже во второй половине дня. Промеж валунов извивались зеленые зонтики акаций. Местами деревья объединяли тощие кроны в подобие просторных, диких беседок, в прозрачной тени которых беспорядочно валялись вверх дном некие подобия речных лодок. Но то были не плавсредства, а кое-как сплетенные из веток жилища аборигенов. Их тени хватало ровно на то, чтобы не поджариться на полуденном солнце живьём. При всём уважении к своему соплеменнику Вандималунгу, вход чужакам на территорию суверенного поселения был запрещен, и посетители остановились в жидкой тени ближайшей акации в ожидании Мурр-Мурра. Но тот не торопился – где-то среди камней его задерживали злободневные колдовские дела. Устав плавиться на сидении и трясти головой, отгоняя мушек, Макс вылез из машины, откинул брезентовый тент «Лендровера» и позвонил в звоночек подарочного велосипеда. И в тот же миг из знойного марева материализовалась косматая фигура первобытного человека в джинсовых шортах. В остальном человек был гол, но кожа его расписана была красно-бело-черными татуировками такой плотности, что угадать натуральный её цвет не представлялось возможным. «За такую тонкую работу любой уважающий себя панк маму родную в ломбард бы сдал», – подумал Макс. По безумному взгляду призрака он догадался, что это и есть тот самый колдун Мурр Мурр – любитель мыла и велосипедов. Произошла не слишком бурная процедура знакомства, при которой Мурр Мурр в основном тряс ручки велосипеда, а к рукам прибывших клиентов едва прикоснулся, обозначая приветствие. Фанатический блеск в его глазах не прекращался – видно, это было от рождения, или профессиональное. Поздоровавшись таким образом с велосипедом, колдун чрезвычайно ловко примостил коробку с мылом на багажник подарка, и нежно обнимая велосипед за руль, повел своего нового друга в сторону валунов, где и исчез бесследно.

– Он велел ждать здесь. Ночью он будет беседовать с духами, и если уломает их говорить о тебе, то завтра на рассвете приступит к делу.

– Я думал, что он уже договорился с ними! – возмутился Макс. – И потом: он ведь ничего тебе не сказал, откуда ты всё это знаешь?

– Он сказал это жестами и раскраской, – возразил Адам, – давай ставить палатку. Ночевать будем здесь. Если не хочешь – поехали назад.

- Ну уж нет. Велосипед получил – пусть теперь отрабатывает! – пробурчал Макс. Адам рассмеялся.

Установили палатку, собрали хворост и кору, развели костер, сварили чаю в котелке, открыли консервы и стали ужинать, провожая взглядами красное, расплавленное солнце, быстро стекающее в бурую землю. Дотемна неспешно разговаривали о проблемах мироздания, дождались ночи, полюбовались на роскошные, махровые, многокаратные звезды, которые бывают только в Австралии, и забрались в палатку – коротать ночь в ожидании компетентного решения аборигенских духов. За брезентовыми стенами интенсивно шуршало и тявкало – там дикие собаки динго, а может быть опоссумы интересовались пустыми консервными банками. Или это были духи? Макс хотел было спросить об этом Адама, но медлил с вопросом, не желая обидеть своего менеджера пренебрежительным отношением к святой для каждого аборигена теме живых и мёртвых. Он медлил так долго, что уснул и тут же проснулся от слов Вандималунгу: «Макс, вставай: Мурр-Мурр пришёл».

Было уже утро, звезды погасли и валуны черными массами обступали палатку на фоне наливающегося золотом неба. Мурр-Мурр, материализовавшийся на сей раз из ночных теней, совершил короткий танец, обозначающий, очевидно, приветствие, хотя, возможно, это был рецидив утренней лихорадки, оставшейся у него от тяжелого детства. Затем он повернулся к гостям спиной и пошёл прочь, рискуя раствориться в сумерках. Вандималунгу подхватил канистру с водой и сказал Максу: «Быстро за ним...». Соискатели будущего бегом устремились вслед за тенью колдуна. Нагнали его уже в проходе меж двух валунов и дальше пошли цепочкой: Мурр-Мурр впереди, за ним Макс, потом Адам. Шли довольно долго, петляя среди валунов и забираясь все выше в каменистые холмы. Рассвело окончательно, и было видно, что Мурр-Мурр облачен в особенно торжественные перья. Стало быть, духи согласились на рандеву – потолковать о портрете жизни белого человека Макса из Америки.

Внезапно Мурр-Мурр остановился и что-то проговорил.

– Дальше начинается запретная зона, – объяснил Адам, – я остаюсь здесь. Ты допущен. Иди за ним. Вот, возьми воду...

Но Макс в некотором раздражении от всех этих глупостей, лишь махнул рукой, воду не взял и двинулся за шаманом, жалея, что вообще соблазнился на эту идиотскую авантюру. Они поднялись по каменной россыпи ещё на сотню метров и уткнулись в почти плоскую стену горы, заляпанную краской от предыдущих переговоров с духами. Мурр-Мурр указал Максу на круглый камень и приказал вполне понятно, по-английски: «Сит. Вэйт». Макс сел и стал ждать, как было велено. Он огляделся. У подножья горы, немного в стороне лежала самодельная, кривая, вязаная лианами лестница из чёрных, кривых стволиков акации и стояло пластиковое ведро с торчащими из него черенками кистей. Всё это – средства общения с духами, догадался Макс. Мурр-Мурр двигался быстро: пристроил лестницу к стене, посредством бельевых верёвок нацепил на шею несколько банок с красками и ведро с кистями и полез вверх – разговаривать с духами Эры Сновидений на вечном языке изобразительного искусства.

Обсуждать судьбу Макса с духами он начал на высоте примерно трёх с половиной метров, и Макс теперь уже с увлечением следил за действиями творца-шамана. Языка кистей и красок тому явно не хватало для разговора с духами, потому что он время от времени вступал с невидимыми собеседниками в визгливые споры, размахивал руками и дрыгал то одной ногой, то другой, совершая при этом акробатические телодвижения, бросающие прямой вызов земному тяготению. Потом, видимо договорившись о чём-то, он творил дальше.

Верхняя часть картины была радужной и состояла из желтых, красных и зеленых полос, которые причудливо переплетались, утыкались друг в друга или закручивались в клубок. Из этого Макс сделал автобиографический вывод, что парень он не простой, запутанный, многоцветный, но преобладают в нем всё же светлые тона. Но по мере того, как солнце поднималось, а Мурр-Мурр опускался по лестнице, краски его становились всё темней. Теперь уже в графике судьбы Макса преобладали бурые цвета с вплетением лиловых, коричневых и черных пятен. Скандальные споры художника со своими вдохновителями становились при этом всё короче и, наконец, оборвались совсем. Мурр-Мурр взмахивал теперь своими кистями резко и раздраженно, если не сказать злобно. Когда художник спустился на землю и лестница стала не нужна, колдун орудовал только двумя кистями: черной и коричневой. Он был мрачен, часто останавливался, бормотал звуками, похожими на проклятья, затем бросил кисти в ведро, отошёл к подножью горы и сел, закрыв глаза. Закончил, что ли? Картина жизни Макса и впрямь представлялась завершённой – сверху светлая, снизу тёмная, с завитушками. Макс обратил внимание, что в двух местах – один раз повыше, другой раз пониже картину его жизни пересекали извилистые пунктирные линии из бело-желтых точек, как будто здесь суетливо пробегала гигантская, измазанная мелом сороконожка.

– Эй, Мурр-Мурр, просыпайся. Что дальше-то?

Но Мурр-Мурр не шевелился – то ли умер, то ли впал в священный транс. Макс выждал ещё минут пять и поднялся с камня. Ему весь этот балаган надоел. К тому же страшно хотелось пить: зря он не взял с собой воду. Если бы не легкий ветер, гуляющий среди скал, то он давно бы уже запёкся в собственной шкуре на своём зрительском камне. К тому же ещё и солнце, перевалив через «художественную» скалу Мурр-Мурра и увидев чужака на камне, набросилось на него от имени всех термоядерных реакций Вселенной, вместе взятых. Макс, пошатываясь, пошагал вниз по тропе, по которой они пришли утром.

Адам ждал его, сидя на корточках под колючим зеленым кустом и потупившись. Кажется, он дремал. Но встрепенулся сразу на шорох шагов и спросил: «Где Мурр-Мурр?».

– Спит под своим мольбертом. Пошли отсюда. Надоела вся эта дуристика. Измазал стену краской и вырубился.

– Нет. Подождём. Он совещается с духами о твоей картине. Скоро придет.

Видимо, Адам Вандималунгу с процедурой аборигенского шаманства был знаком не по наслышке. Потому что через несколько минут колдун действительно появился – на вид подавленный и даже несчастный. На Макса он не смотрел. Адаму быстрой скороговоркой объяснил положение дел и скорбно замолчал. Вандималунгу помедлил и перевел Максу:

– Духи очень разозлились и обругали Мурр-Мурра за тебя. Ты падаешь в бездну, сказал Мурр-Мурр. Или уже упал. Или ещё упадешь.

– Чушь какая! А может я, наоборот, из темноты к свету двигаюсь? Снизу вверх?

Мурр-Мурр как будто понял, у него появился озадаченный вид на лице и он что-то пробормотал.

– Такое тоже возможно, – перевёл Адам, – будущего нет, верха и низа нет – есть только события.

– Короче: полная чушь. А что это у него за белые линии поперёк картины? Как будто гусеница проползла?

Вандималунгу спросил, Мурр-Мурр ответил, Адам перевёл:

– Это не гусеница. Это – белая игуана.

– Ну, и что она такое делает на моём портрете? Что она обозначает?

Мурр-мурр снова что-то объяснил, на этот раз весьма эмоционально, с просторным вращением рук.

– Она может обозначать что угодно. Женщину или удачу. А может быть, и несчастье, если игуана в плохом настроении.

– А в каком настроении игуана?

– В данный момент она находится в панике. И духи тоже рассердились. Мурр-Мурр просит, чтобы мы ушли и унесли свои несчастья с собой. Так потребовали духи.

– Пошёл он к чёрту, твой Мурр-Мурр. Элементарный жулик. Пусть велосипед вернёт. Переведи ему.

Адам перепугался не на шутку:

– Нельзя, Макс, никак нельзя. Духи оскорбятся. Они нашлют на нас ужасные беды. С духами лучше не заедаться, Макс – они гораздо сильней живых людей, потому что объединяют в себе волю живых и волю мёртвых, которых много, очень много. Но ты всё равно не поймёшь. Я и сам не понимаю. Пошли скорей отсюда. А картину свою ты сам должен понимать лучше других: ведь она объясняет именно тебя. Кто может знать тебя лучше, чем ты сам? Вспоминай картину и пытайся понять, что к чему в твоей жизни, – всё это Адам проговаривал уже на ходу, торопливо спускаясь по горячим склонам священных владений Мурр-Мурра и рассекая густую жару, иссушающую тело и жалящую солнечными стрелами песок, и камень, и любую живность, имеющую несчастье угодить в её испепел.

(продолжение следует)

 

 

 

↑ 715