Экипаж - 1 (31.05.2018)

(хроника одного экипажа)

 

Игорь Нойманн

 

Механикам атомных подводных лодок посвящаю

 

От автора

 

Читая классику и современную прозу на морскую тематику, нетрудно заметить, что абсолютному большинству авторов,пишущих о море, ближе мостик и его действующие лица - командиры, капитаны, штурманы. Одним словом - судоводители. О механиках обычно вскользь и немного. Вероятно, потому что проблемы корабельных механиков кажутся приземленными и не имеющими отношения к романтике кораблевождения и определению места корабля по светилу.

Убежден – впрочем, это не открытие, – что с развитием энергетики и сложной ядерной корабельной техники успех плавания и ведения боевых действий на море во многом будет зависеть от электро-механической боевой части на корабле, надводном или подводном. Эта повесть о них – механиках атомных подводных лодок. Ветераны-подводники, уверен, вспомнят службу, товарищей, с которыми делили трудности нелегкого флотского быта, радость молодости, суровый и прекрасный Крайний Север, а те, кому интересна морская тематика, смогут ознакомиться с некоторыми сторонами службы на флоте с этой точки зрения – так, как это на самом деле было в жизни, без пафоса и штампованного героизма. У кого-то из читателей, искушенных в военно-морской тематике и флоте, думаю, неизбежно возникнет мысль, что реальности, отображенные в повести, в определенном смысле были системой, которая так или иначе в разное время привела к катастрофам не только АПЛ К-3, знаменитой “Ленинский комсомол”, К-8, глубоководного «Комсомольца”, но и супер современной АПРК “Курск” и гибели десятков моряков. Впрочем, об этом судить читателю. Возможно, кто-то из ветеранов подводного плавания или сегодняшних подводников узнает себя, знакомые черты сослуживцев или сходные обстоятельства. На самом деле, действующие лица и события вымышлены. Персонажи и события могут быть похожи на реальных лиц – и только.

 

Часть первая

 

Командир Леонид Васильевич Марков

 

Капитанъ имеетъ почтенъ быть на своемъ корабл яко Губернаторъ или

 

Комендантъ въ крепости и долженъ пещися, чтобы корабль, которой ему

 

рученъ будетъ въ команду, праведно и поступать по указомъ следующим и

 

инымъ указамъ и инструкциямъ нимало отдаляясь отъ оныхъ, ни для какой

 

причины, ниже для какого ретексту. Чего ради вверяется его искусство

 

верности повелевать своими офицерами и прочими того корабля служителям

 

(Уставъ морской Петра перваго 1720г. Книга третья. Глава первая)

 

Командир атомной подводной лодки с крылатыми ракетами капитан 1 ранга Леонид Васильевич Марков, в бытность свою помощник командира, прозванный “задумчивым”, ломал голову, как уберечь от списания с корабля своего химика – капитан-лейтенанта Крапивина. Сей воин, будучи изрядно во хмелю, учинил вечером на ПКЗ* пожарную тревогу, обидевшись на товарищей, не пустивших его на вечеринку в каюту командира БЧ-2 Бориса Цыбешко. Химик решил замочить обидчиков, размотал пожарный шланг и, приставив ствол к филенке двери каюты, где заседала компания, дал воду. Напор был хороший, мокрый с головы до пят Крапивин безуспешно боролся с вырывающимся из рук шлангом, каюта превратилась в душевую, а по коридору потекла река. За этим увлекательным занятием его и застал дежурный по дивизии, капитан 1 ранга Сажин, от которого сведения о недостойном поведении химика стали достоянием командира дивизии Караваева… И теперь командир Марков должен был идти объясняться.. Марков на вопросы подчиненных вначале глубоко затягивался “Беломором”, надувал щеки, сохраняя дым и обдумывая вопрос.

- Леонид Васильевич, ну, так как? – “задумчивый” отвечал не сразу, а через минуту - задумчиво. В новом экипаже, куда он был назначен после академии, ему дали прозвище “фараон”. Три большие звезды капитана 1 ранга, казалось, намертво вцепились загнутыми концами в его погоны, придавая им пижонский вид.

- Леня, - встретил командир дивизии в своей каюте Маркова Леонида Васильевича, - до каких пор у тебя в экипаже будет этот бардак? Вчера кто-то из твоих орлов выбросил тару из иллюминатора и верхнему вахтенному на твоей же лодке пришлось прятаться за рубкой, чтобы не попасть под этот обстрел. И где только они бутылки берут при нашем здесь сухом законе? Сегодня твой химик устроил пожарную тревогу и залил… Ну, ты-ы-ы… У меня слов нет, одни выражения… и все нецензурные… Вы меня доведете, – бушевал Караваев, и лицо его полыхнуло вишневым цветом, - или я разгоню вашу шарагу, или меня снимут с должности! Ты думаешь особистам не доложили о ваших художествах? Все уже в курсе…Так что всё, Марков! Пиши представление на этого… Малинина, или как его там, на списание, пусть идет в тыл собакам хвосты закручивать. У тебя экипаж или лечебно-трудовой профилакторий для алкашей?

- Женя, ну, ты не свирепствуй, - вступился за виноватого Крапивина Марков, - где я cегодня возьму грамотного химика, нам скоро в море…Сам знаешь Мы же…

- А мне плевать, где ты будешь брать, но превращать дивизию в сборище… этих, как его… Не позволю! – заорал Караваев и грохнул пудовым кулаком по пластиковому столу.

Стаканы в штормовке звякнули.

Однокашники командир Марков и комдив Караваев раньше служили вместе, но тогда Леонид Васильевич был должностью выше. После долгих лет служения порознь были назначены в новую дивизию, где были пока две подводные лодки последнего проекта.

Но теперь все случилось наоборот: Марков – командир корабля, а Караваев командир дивизии и, следовательно, его начальник. Споры были неизбежны, и Леонид Васильевич с трудом переносил служебные метаморфозы – один на один и на повышенных тонах.

- Как командир, я согласен, что Крапивин мерзавец, но это же молодые ребята, что ты от них хочешь? Чтобы они сидели по каютам, перечитывали “Анну Каренину” и обливались слезами? – не сдавался Марков, - да этим… молодцам нужна какая-нибудь живая Анна и в своей постели, а не в книжке. А коли ее нет, вот и бурлят в них… Ты - как с Луны… Вспомни себя в эти годы! Забыл, как на практике в Лиепае попал на гауптвахту по пьяному делу, вырвал в камере батарею отопления, протаранил двери и сбежал вместе с железякой, а за тобой гналась вся комендатура? Забыл? А как выпрыгивал со второго этажа на клумбу из женского общежития в Обнинске тоже забыл? – комдив засопел, выпуская пары, но, не найдя возражений, достал из шкафа бутылку коньяка, два стакана и лимон.

- Ладно, Леня. – сдулся Караваев, - хрен с тобой и с твоим Крапивиным. Но… это уже в последний раз, - и разлив по стаканам коньяк, нарезал лимон.

- И где ты только бутылки берешь при нашем-то здесь сухом законе? – ехидно заметил Марков, придвигаясь к столу.

Компромисс был достигнут и, как почти всегда, спор закончился дружеской выпивкой с воспоминаниями о молодых годах, не утяжеленных еще большими звездами на погонах. Ну, как на флоте обычно и бывает. Корабельный химик Крапивин был спасен от перспективы позорного закручивания собачьих хвостов на бербазе и остался в экипаже. Хотя, если честно, насолил…

 

Капитан 3 ранга Андрей Шарый

 

Должны быть во всякой эскадре по одному фискалу, а во флоте одинъ оберъ

 

фискалъ Ихъ есть смотреть во всехъ должностяхъ за Офицерами и доносить…

 

(Уставъ Морской Петра перваго.1720 Книга Первая О фискалахъ )

 

В.Шарого… обвиненного по ст.58-11, 58-1-а ...”

 

(Из протокола ОСО при НКВД СССР 1940г)

 

Жена отправила Андрея Шарого в магазин за картошкой и всем прочим. Было бы скучно заниматься хозяйственными работами, если бы не сослуживцы Павлик Могилевич, командир БЧ-4 – связист и Анисин - командир корабельных электриков. Вот это встреча, и как кстати… А то какая-то картошка…

-Ты слышал – после автономки уходим в завод? – выложил Шарому новость Василий Анисин. Высокий нескладный капитан-лейтенант с приходом на корабль лейтенантом сразу после выпуска много работал, и угольная пыль от щеток электромоторов въелась в его лицо и руки, за что он получил прозвище „черный Анис”. Он был работящим и старался соответствовать, хотя не все получалось. По протекции механика Малых он даже пошел на повышение, но на внешнем виде и прозвище это не сказалось – так и остался „черным Анисом”. Могилевич и “Анис” без жен, а три моряка в свободное от службы время на берегу – предлог для приятного времяпровождения... Картошку приобрели, запаслись напитками и, начав с квартиры Анисина, пошли по кругу через Могилевича к Шарому.

Жена Настя кормила ребенка и обещала вмиг накрыть, как только…

- Подождите, ребята, накормлю малого и набросаю вам на стол, но ″ребята″ ждать не стали, собрали на кухне все, что было под рукой, и беседа продолжилась. Вскоре Могилевич выпал - вздремнул над салатом. Василий слушал Андрея, но, казалось, думал о чем-то своем. Затем как-то невпопад, прервав Шарого на полуслове, вдруг заявил, криво улыбаясь:

- Вы знаете, Андрей Викторович, а ведь я на вас писал… - его что-то мучило, он хотел выговориться и облегчить душу.

– Куда писал, - не понял Андрей, – что писал? . –

- Ну что вы? Не знаете куда пишут? – “Анис” смотрел на Шарого большими, преданными и грустными коровьими глазами.

- Что-о-о? Туда? В особый отдел?

Вася кивнул.

- Ты что – стукач? И что же ты там нацарапал, мерзавец? – взорвался Андрей, наклоняясь к Анисину. Василий, косясь на спящего Могилевича, уточнил, видимо посчитав удачной шуткой:

- Ну-у-у! Лет на пятнадцать хватит! – и криво усмехнулся. - Сажали же.

Пьяная неудержимая ярость захлестнула Андрея. Он, не поняв шальной откровенности товарища, махнул рукой и со стола полетела посуда – звякнули разбитые рюмки, тарелки, бутылки.

- Во-о-он! – заорал он, – пошел вон, мерзавец!

Андрей вспомнил деда, кадрового офицера царской армии, прошедшего 1-ю мировую и Гражданскую и умершего в тюрьме НКВД по доносу за год до Великой Отечественной…

В открытой двери стояла пунцовая от стыда за мужа Настя:

- Андрей, что с тобой, как тебе не стыдно, с гостями...

- Молчи, не твое дело! А ты – убирайся из моего дома! Мы еще посмотрим! – и, наклонившись к “Анису”, он что-то шепнул ему на ухо. Он и сам не помнил потом – что именно означало «посмотрим», но Василий вдруг побледнел, заметно протрезвел и спешно стал собираться. Пашка поднял голову и, пьяно улыбаясь, предложил:

- А давайте еще выпьем! – и снова упал в тарелку. “Анис” затарахтел длинными ногами по лестнице, а Андрей кричал вдогонку:

- Мерзавцы! Я в море, а они... доносы пишут! Сволочи! Продули уже 41-й год со всеми этими доносами. Какой же я дурак! – он метался по квартире, а жена пыталась его успокоить. Пьяного Могилевича уложили на диван. Он сопротивлялся и хотел уйти домой, но жена Шарого легко смяла Павлика. - Куда домой? У тебя что, дом есть? Ложись, горе луковое, пить меньше надо! А ты бессовестный, завтра же извинись перед Василием! - отругала она Андрея.

- Да ты знаешь, что он мне сказал? - и Шарый взволнованно и бессвязно пересказал жене разговор.

- Как это!?? - ужаснулась Настя, и лицо ее покрылось пятнами, - неужели… Почему же? А, может, он… вот тебе и флотская дружба!

- Ты нашу флотскую дружбу не трожь, не твоего ума это дело, - вновь обозлился Андрей, - здесь совсем другое…

На службе Анисин прятал глаза, но долго допытывался у Андрея, слышал ли что-нибудь из этого разговора Могилевич. Не зная, как вести себя в этом случае, Шарый делал вид, будто ничего не помнит. Однако Василий не поверил и, когда среди офицеров возникали разговоры на политические темы и споры, сколько еще звезд повесит себе грудь Леонид Ильич Брежнев, прятал глаза и деликатно выходил из каюты.

 

Настя

 

Какие песни пел я ей про Север дальний…

 

(Владимир Высоцкий)

 

Да уж пел. И такая получалась красочная картина с северным сиянием, синими сопками, дикой природой, что хотелось романтики, но Андрей не вызывал и не вызывал. Мало того – и писал редко. Настя обвиняла мужа в невнимании и недостаточной настойчивости в оформлении пропуска. Наконец, вызов пришел, и она из цветущего мая южного города улетела от мамы с папой на Север.

Действительность настолько не совпала с нарисованной в воображении картиной чудесного, овеянного романтикой Заполярья, что, ухнув прямо с трапа самолета в английских туфлях в месиво грязной снежной жижи и получив в лицо колючий весенний заряд, ей немедленно захотелось назад. Настроение совсем упало, когда она не увидела среди встречающих мужа. Вместо него, ее чемодан подхватил какой-то небритый офицер в мятой шинели и затрепанной фуражке, видимо, вычислив ее по описанию Андрея.

- Меня зовут Саша Крапивин, мы с Андреем на одной лодке, - скороговоркой представился он.

- А Шарый, почему его нет? - Настя вырвала чемодан и направилась обратно к самолету.

- Да не может он встретить. Он на корабле… - в море. А я здесь в командировке, Андрей попросил вас встретить… Послушайте, куда вы рветесь? Этот самолет сегодня уже никуда не полетит, перестаньте валять дурака! - Крапивин тянул чемодан на себя. Злые слезы брызнули у нее из глаз, смывая с ресниц наведенную перед посадкой самолета тушь.

- Андрей приедет завтра. Идемте со мной, я снял для вас номер в гостинице, - барышне пришлось подчиниться.

Она тогда не знала, как много, как часто и с какими обстоятельствами ей еще придется мириться. Утром приехал Андрей. В такой же, как и у Крапивина, мятой шинели и картузе, в котором с трудом можно было опознать военно-морскую фуражку. От внешнего вида того блестящего флотского офицера, которого она полгода назад окольцевала в Ленинграде, не осталось практически ничего.

- Что за вид? Андрей… - Настя критически разглядывала мужа.

- Да я... с корабля. Мы только что пришли с моря, а я так спешил, чтобы не опоздать на попутную фуру, что схватил первую попавшуюся фуражку и шинель. Ну, вот и…вид.

- А пропуск есть?

- Пропуска нет, но мы как-нибудь… Надо идти в порт, там через час на нашу базу отходит “ Санта Мария”. Это “Кировобад”. Ты же не знаешь... “Сантой” его обозвали за то, что он ходит в наши неизведанные края, вроде, как Америку открывает…

- А где мы будем жить? - это не последний вопрос.

- Да тут один… сослуживец, отправил жену рожать в Ленинград и отдал мне квартиру. Однокомнатную. Правда, она тоже не его, но это неважно.

- Как это… «отдал», да еще не свое? Что значит «неважно»? Кто в наше время отдает свои квартиры незнакомым людям? Ты меня обманываешь, это какие-то небылицы!

- Ты не понимаешь, здесь все совсем по-другому… - но Настя так и не поняла, и они поссорились. Доисторический пароходик, отвалив от причала, пыхтел из своих последних лошадиных сил, с трудом разрезая натруженным форштевнем неровную поверхность Баренцева моря. Окружающий пейзаж с серыми свинцовыми волнами, низким лохматым небом и полоской ничем не впечатляющего берега с пятнами еще не растаявшего снега не располагал к романтике.

В базе, на причале, куда пришвартовался “Кировобад”, ожидал патруль, опять для проверки документов.

- А пропуск где?

- Где, где… В Караганде… - Шарый вручил старшему наряда, бравому старшине с пистолетом на ремне, бутылку водки с Большой земли и, предъявив паспорт Насти и свое удостоверение, где значилось, что они женаты, сошел на берег. Каменистые серые сопки, покрытые лишайником и клочьями снега, быстро бегущие низкие черные облака, надпись на отвесной скале “Помни войну!”, темные силуэты каких-то кораблей на соседнем причале предстали перед Настей во всем своем суровом и загадочном виде. Она поежилась и смахнула слезу то ли от ветра, то ли от северных впечатлений после цветущих вишневых садов южного города с мамой. Утром, часов в 6, когда они еще спали в оставленном Шарому жилье, какие-то люди, отперев дверь квартиры своим ключом, пыхтя, втащили диван и, извинившись за ранний визит, торопливо удалились.

- Брали взаймы, - объяснили они, - а сейчас срочно убываем, потому и потревожили вас…

Назавтра приехал Крапивин. Он со своей Натальей пришел к Шарым в гости, и жены сразу же подружились. На другой день мужья снова ушли в море. Андрей долго вырывался из цепких рук молодой супруги, которой страшно было оставаться в этом незнакомом военном поселке, состоящем всего-то из несколько домов. Заботу о ней на первых порах взяла на себя Тамара - жена командира Маркова.

(продолжение следует)

 

 

 

↑ 868