Е. Зейферт

Очень рано обнажилась в этом году земля, и серый, почти чёрный тающий снег уже не скрывал трещин, прорезавшихся в почве из-за прошлогодней летней засухи. Февраль выдался жалкий, мокрый, слезливый.

– Лёш, что-то Красуля беспокоится, – сказала мать отцу. – Того и гляди, не в марте, а в феврале отелится. Хоть бы не прозевать. В прошлом году-то телёнка потеряли.

Иван, насупленный, несчастный, сидел на холодной веранде и прислушивался к разговору родителей у дверей дома. Сегодня собирались резать Митьку, доброе широколобое существо, двух лет от роду. Бык Митька тоже был сыном Красули. Иван встал пораньше, чтобы идти в сарай, к быку, но почему-то застопорился на веранде. Что-то мешало, сковывало. На душе было больно.

– “Резак” обещал к трём освободиться, он сегодня у Семёновых режет. В полтретьего поедем за ним. Килограмм пять мяса за работу возьмёт. Хороший “резак”, теть Клава хвалила. Он им свинью резал и разделывал, за два часа управился. Приходит резать обычно с сыном, ровесником нашего Вани.

Слова были резкими и страшными – “резак”, “режет”, “резал”, “разделывал”… А голос у мамы – каким-то влажным, будто слёзы стояли в нём.

Было часов полдевятого утра. Иван прошёл на кухню, отломил хлеба, зажал ломоть в руке. Глянул в окно. Отец как раз выводил Митьку во двор, на последнюю прогулку, и тот шёл возле хозяина безропотно и грузно. Мать Ивана шла рядом, но на быка старалась не смотреть.

Мальчик знал, что родителям жаль Митьку. Когда придёт “резак”, мама уйдёт к соседке или в магазин, а может, займётся стиркой, чтобы шум стиральной машинки заглушил страдания Митьки. Деловитой беседой о Красуле и “резаке” мать успокаивала себе нервы. И отец любит этого послушного, спокойного быка. Ночью отец спал беспокойно, несколько раз вставал и шумно пил на кухне воду.

Отец привязал Митьку к изгороди, сходил на сеновал, принёс быку отборного сена (кусочек счастливого лета!), погладил по голове и ушёл.

Хозяйство родители Ивана завели три года назад. Весной купили Красулю, к следующей весне у неё родился Митька.

– Вань, ты что раскис? – мать вошла на кухню. – Не он первый, не он последний. Ты ведь колбасу ешь, а она сделана из таких же Митек, как наш.

– Я больше не буду есть колбасу.

– Ну, сынок, это ты зря, – поддержал разговор вошедший вслед за мамой отец. – А то, что ты любишь животных – это хорошо. Очень хорошо.

На отцовых кудрях повисли сухие травинки. Они подрагивали при каждом движении.

Мать поставила на стол сковороду с жареной картошкой, солёные помидоры в миске, отец нарезал хлеба.

– Вот скоро Красуля отелится, пойдёт молочко, творожок, масло… А то уже соскучились! Правда, Ванюша? – защебетала мама.

– Да, мать, – поддержал разговор отец, – Ване, ох, как надо молочные продукты наяривать! Он на Красулином молоке, как на дрожжах растёт.

– Ма, мам, – вдруг заканючил Иван, – можно я пойду попрощаюсь с Митькой?

– Да успеешь, сыночек, – робко остановила мальчика мать, – ты поешь хорошенько, куда ты спешишь, впереди ещё полдня прощаний.

Есть совсем не хотелось. Может быть, если бы Митька не родился в суровую-суровую зиму и не прожил несколько своих первых дней вот здесь на кухне, Иван так не привязался бы к нему. Отец занёс новорождённого Митьку в дом ночью. Как потешно тогда бычок пытался встать на свои тонкие ножки, но материя, на которой он лежал, скользила по крашеному полу. Митька падал с грохотом, однако, распластавшись, он уже опять пытался подняться. Отец поил его молочком из ковшика, подставляя в рот бычку свой палец, и Митька сосал молочный палец, жмурясь от удовольствия. Сейчас, конечно, это уже не тот Митька, забавный, беззащитный малыш. Впрочем, беззащитен он и сегодня. Даже более беззащитен, чем в первые дни жизни.

Иван вышел во двор. Митька обернулся к нему лобастой головой, грустно замычал. Нетронутым лежало возле быка сено, источая губительный запах позднего августа, рубежа, когда солнце потихонечку начинает переходить к невысокой зимней планке.

Глаза у Митьки обведены белёсыми веками, пучочки ресниц, как у обиженного щенка. Глубокие, изогнутые ноздри тянут в себя воздух, раздувая крутые бока.

Иван дал Митьке хлеба – мякиш слипся в руке, корочка потрескалась, но бык вежливо взял с ладони мальчика тёплый гостинец и начал медленно жевать. Мальчик заплакал. Слёзы капали на опущенную Митькину морду.

Иван полдня не отходил от Митьки, не зная, чем ему помочь. Враг (время!) был невидим и неуязвим, победить его было невозможно.

Родители уже уехали за “резаком”. Было где-то без пятнадцати три.

– Эй, пацан, собаки у вас нет? – какой-то мужчина в спортивной куртке стоял у калитки.

– Нет, – слабым голосом ответил мальчик. – Она умерла летом, старая уже была.

– Жа-а-алко, – печально протянул мужик. – Как звали-то её?

– Найда.

– А быка как зовут?

– Быка зовут Митька.

– В честь тебя, что ли, назвали? – мужчина был приветливым и очень любопытным.

– Нет, меня зовут Иваном. Вам папу с мамой? Их нет дома. Они уехали.

На секунду показалось, что мужчина обрадовался. Но вслух посетовал:

– Эх, жаль, они бы мне очень нужны.

– Да Вы не расстраивайтесь. Родители после трёх приедут. Они за дяденькой поехали, который будет Митьку резать.

Мужчина прошёл во двор. Лицо у мальчика было заплаканное.

– Вань, а тебе, я гляжу, бычка жалко?

– Очень! – горячо прошептал Иван.

Гость похлопал Митьку по правому боку:

– Эх ты, животина, не успеешь на свете Божьем пожить немножко, как уже умирать пора! Слушай, Вань, – мужчина голубыми-голубыми, добрыми глазами заглянул мальчику в глаза, – а тебе сколько лет?

– Семь. Я в первый класс хожу.

– Вас в школе учат любить животных?

– Ну да, учат.

– Это хорошо. У меня для тебя радостная новость. Митьку никто резать не будет. Я знакомый твоих родителей. Мы случайно встретились у того дяденьки, и я попросил их продать мне быка. У меня в деревне целое стадо коров и быков, там Митьке будет хорошо, привольно. Доживёт твой Митька до старости.

Лицо Ивана засияло от счастья. А мужчина, уже отвязывая быка, продолжал тараторить:

– Деньги я родителям за Митьку отдал. Так что ждать их не буду. Они, кстати, пообещали купить тебе на эти деньги классный фотоаппарат, а может, и велосипед ко дню рождения!

– Ух ты!

– А быка своего ты сможешь увидеть, когда захочешь! Да я хоть завтра заеду за тобой, и мы рванём к Митьке, в деревню. Или послезавтра.

Неподалёку от дома стоял грузовик.

– Вань, у вас есть доски?

– Да, есть в сарае.

Мужчина принёс из сарая доски, открыл задний борт грузовика, приставил к кузову несколько досок и повёл по ним Митьку в машину. Бык громко мычал, артачился, и мужчине пришлось хорошенько огреть его ещё одной, не пригодившейся для сходней доской. Иван испуганно охнул.

– Смотри-ка, Вань, не понимает твой Митька своего счастья! – добрые голубые глаза одновременно виновато и удивлённо взглянули на мальчика. – Вот дурачок, правда? – мужчина закрыл борт.

Митька быстро заходил по кузову, тычась мордой в разные стороны, пытаясь найти выход, но тщетно. Бык повернулся назад, к Ивану. Мальчик заулыбался ему.

– Митька, ты теперь спасён! Дяденька, а он любит хлебушек, запомните, пожалуйста!

– О, конечно! Чёрный или белый хлебушек? Ну, бывай, Ванюха, я скоро приеду! – не дождавшись ответа, голубоглазый Митькин спаситель уже садился за руль. – Маме с папой привет, скажи – не дождался их дядь Костя, не было времени! Передай предкам, пусть хороший фотоаппарат купят! А велосипед обязательно спортивный! – мужчина подмигнул Ивану, лихо посигналил и поехал.

Сердце мальчика отчаянно колотилось. Митькина морда исчезала из виду, ныряя по неровностям просёлочной дороги.

2005