Елена Гриненвальд

Как будто каждый день дождь и вода струится по волосам, а капли остаются на щеках и губах.

Я жду, пока сядет солнце. Нет, не потому что у меня плохое настроение, просто я хочу, чтобы была ночь.

Можно закрыть глаза и позволить шуметь морю внутри меня. Смотрит загадочно ночь через звездную плотную вуаль. Мокрый теплый воздух, волнующий, лаской охватывающий плечи. Берег песка меж камней. Ветер, несильный, подхватывающий, заставляющий дышать. Пронзительная нежность в пене опадающих волн. Можно до бесконечности идти неровными шагами по кромке прибоя или стоять, временами раскидывая руки, разводя плечи.

Я не создаю чудеса из воздуха. Шелестят в моих глазах летние дожди, теплые, сине-серые, безопасные и печальные. Это такой сезон, когда капли дождя становятся вздымающимся морем, и небо и волны одного цвета.

Цветные миры. За возможность провести в них жизнь я бы легко отдала пару взрослых лет. Хотя я знаю, что и по взрослой жизни буду идти летящей походкой, но так бы хотелось касаться земли_ лишь чтобы оттолкнуться, а в остальном – лететь.

С годами растет не мудрость, а лишь масштабы глупостей.

За двенадцатой чертой стрелок на кухне, в желтом свете, кажется, что все вокруг завалено картонными коробками. Светло-коричневый маленький ад, лабиринт, можно бить их в отчаянье, раскидывать ногами, блуждать, огибая, даже разрисовывать… Но картон не становится песком, а там, за песком, мое море. И оседает годовая пыль на коробках, как ложатся мысли на коричневый круг чая в прозрачной кружке.

По ночам видеть море, по утрам улыбаться коробкам. В конце концов, их участь – размокнуть и припасть к земле под дождями, что не только грусть, но и очищение.

Порхают солнечные зайчики над ресницами, выскальзывая из темных листов сирени. Это ли не радость каждого приходящего дня? Но я, кажется, выбрала бы дождь. Капли, прибивающие пыль, отливающие потемневшим серебром на плитке, расплывающиеся чернильными пятнами на асфальте, остающиеся полосками на стеклах – они напоминают… Так, увидев засушенные лепестки розы, вдруг вспоминаешь все, и чем дольше на них смотришь, тем глубже проникаешься былыми чувствами. Капли эти принадлежат моему морю. Солоноватый бриз путается в складках серебристо-синего платья, корсет держит прямо, но не мешает дышать, белыми руками ловлю воздух, глажу, то шагаю,не спеша, то бегу, то кружусь, то падаю, и ступни в пене, а песок в волосах. Нет городских огней, есть только звезды, не познанные мной, как наука, но близкие по духу. В этом мире и не знают, что такое коробки.

Сбивчивость размышлений и неожиданные логические связи, и единственный запах мокрого асфальта проясняет вдруг сознание, вскидывая душу к небу, оставляя прохладу тишины, там, где бурлила магма под коркой неспокойно дремлющего вулкана.

Мои эмоции…это больше не кофе. Кофе стало крепким для нас обоих. Теперь это чай с молоком, который наливают в блюдце, чтобы он остыл. Так делали барышни в прежние времена – самовар кипел и раскалял воздух, а они аккуратно поворачивали маленький кран и наливали чай. Чай был горяч, он обжигал пальцы сквозь чашку. Они изящно ставили фарфор на стол, подносили блюдце и, не расплескав, переливали. Они поднимали блюдца к губам, чинное чаепитие продолжалось. Так следует поступать и нам… наливать понемногу в сервизные чашки, разбавлять, остужать.

Хватит пить кофе, от него больно стучит сердце, пережимает сосуды в голове и в руках.

Исщелканный плейлист и одинокие прогулки по тем маршрутам, что были проложены вместе. Воспоминания, окрашенные призмой проходящего времени – память-калейдоскоп, о чем думаю сейчас, такого и цвета прошлое. Мысли – слова, которые хочется сказать. Я говорю их про себя так, как если бы произносила вслух, логично и по существу. Выговорившись всему нелюдскому миру вокруг, я начинаю выбирать. Жесткий контроль и отсев того, что я никогда не скажу.

Предливневое небо, ты так похоже на волны моего рассветного моря. Упасть и зарыться в тебя глазами, как зарываются в пуховое одеяло мокрым от слез лицом. А ты проведешь струями за моей спиной, срывая, разбивая, заливая коробки.