(эссе с тремя постскриптумами)

Курт Гейн

В семидесятые годы (уже прошлого века!) на страну развитого социализма пала чеканная эпидемия! Чеканками украшали въезды и выезды населённых пунктов, интерьеры общественных зданий. Быстро закрепились основные атрибуты, достойные воплощения в материале и никоим образом не могущие быть истолкованы превратно: лобастый профиль Ленина, макет атомного ядра, голубка Пикассо, ракеты, колбы, шестерни, колоски, подсолнухи, овощи, куры породы леггорн, девы с хлебом-солью на шитых рушниках, парни в комбинезонах с разводными ключами, Геройские звёзды и непременные серп-и-молоты.

Сакраментальные початки кукурузы, утратив ипостась краеугольных камней возводимого в отдельно взятой стране коммунизма, которым Партия торжественно обещала ошарашить тогдашнее «нынешнее поколение» СССР, сорвалась. Посему початки вместе с их адептом Хрущёвым нигде и ни на чём больше не изображались, ввиду просевшего фундамента и закладки кукурузы в стадии молочно-восковой спелости на силос, чтобы обогнать Америку по надоям.

Листовая медь, латунь и алюминий стали товаром первой необходимости даже в сельской глубинке. Колхозные экспедиторы везли нужным людям в областные центры гречку, мёд, малину, карасей, подсолнечное масло, песцовые шкурки, чтобы обеспечить район этими дефицитнейшими, стратегическими драгметаллами. А на хрен ему, району то есть, вся эта декорация надобилось? Разъясняю ауссидлерам не старше тридцати - старшие помнят. А потому, что, если бы район ежегодно перевыполнял план даже на 200%, но на местах это не было бы отражено в свете решений исторических съездов и пленумов ЦК КПСС идейно выдержанной наглядностью, то всё насмарку: ни переходящих знамён, ни вымпелов, ни грамот, ни профсоюзных путевок, ни денежных премий. Не говоря уже об орденах.

Разумеется, речь не идёт о сварщиках, каменщиках, штукатурах, которые сооружали эту лепоту. Им по тарифу уплачено. А художники своё по договору получат.

Высочайшая художественность обеспечивалась блеском полированного металла и масштабом сооружения, а идейная чистота партийными секретарями всех рангов. Это они брали на себя ответственейшую ответственность, утверждая эскизы, предлагаемые, как штатными художниками-оформителями, так и ватагами бродячих шабашников, хотя среди последних было много м-м... смутных личностей.

Но имели эти личности едва преодолимую фору – они сразу же тет-а-тет называли работодателю возможную сумму благодарности, если халтура достанется их артели. Со своими такие гешефты опасны: могут проболтаться во время отвального банкета по поводу успешной сдачи возведённого объекта. Бережёного и Бог бережёт. А варяги они и есть варяги – хапнули, и поминай, как звали!

Сознаемся: частенько и эскизы автора этого очерка воплощались в материале после высочайшего росчерка красным карандашом в верхнем левом углу договора: «К исполнению». В районе его творения слыли «образцово-показательными» и посещались делегациями со всей округи для перенятия передового опыта с целью широкого распространения.

Автору это было приятно. В те времена он ещё верил, что «партия ум, честь и совесть» и полагал, что его личный вклад в развитие наглядной агитации сплотит районные массы на единый порыв. Взрослея, он умнел и понял, наконец, что единый порыв масс проявляется только если в сельпо «выбрасывали» дефицит. Например, крышки, чтобы маринады и соления в банки «закатывать», электролампочки и лифчики. Дошло, наконец, что и слово и реальный «дефицит» появились в русском языке именно благодаря мудрой экономической политике этой самой умной чести и совести.

Моральные угрызения как-то сами собой отпали, и он после каждого пленума быстренько приносил эскизы, долженствующие искусить секретаря парткома оперативно отреагировать на историческое событие, и раньше соседей заиметь ещё одно поощрение с занесением в учётную карточку.

На излёте нерушимого Союза Партия создала возможности получать секретарям эти поощрения ежегодно: каждому году пятилетки ставили свою, персональную задачу, чётко обозначив названия:

1. Начинающий.

2. Утверждающий.

3. Определяющий.

4. Решающий.

5. Завершающий.

Отразил наглядно – получай в карточку! Ежегодно, а не раз в пять лет. Автору такой ежегодный приварок тоже на руку. Учителя, как прослойка, не производящая материальных ценностей, получали зарплату, едва достаточную только при наличии огорода, поросёнка, козы и курочек.

Городским учителям огороды и живность были малодоступны, и потому только супруг(а) в материальном секторе производства или двойная норма уроков позволяли педагогам визуально выглядеть интеллигентами.

«Кончай свою политику! Кто спорит – трудно было учителям, зато отпуск им целых два месяца оплачивали. И рисовали дома нормально – понятно было, что и как. Ты видал чего здесь в амтах и праксисах понавешано? Как ни попадя красками наляпано или линии разные вкривь и вкось начерчены.

А то, глядишь, вроде баба нарисована, и кунка пушистенькая, и причёска. Но сиськи как-то наискось подвешены и оба глаза на левой щеке. На руках пальцев по шесть штук, а на ногах ни пальцев, ни коленок вообще нет. Как у тюленя. Какая левая, какая правая, тоже не разобрать, потому что жопа сбоку пририсована. Подписано: «Akt» и мелко ещё что-то. О списании, должно, акт то. И правильно сделали – куда её, такую. Да и детям, куда годится, на такую срамоту глядеть, какую взрослые с жиру выкамаривают».

75-летний Йорг Ротэрмель одним хлопком выбил из мундштука окурок и отхлебнул пива. День рождения его зятя Александра Виста шёл к концу. Женщины прибирали столы, дети гомонили на лужайке за домом, а мужики «посошок» допивали.

Йорг со старухой уже девятнадцатый год, как в Германии. Два сына и дочь с семьями тоже с ними. Дома-то, в восьмидесятые, чёрти что начало твориться! В колхозе ни горючего, ни запчастей. В магазинах – шаром покати. Деньги – макулатуры дешевле. Но, главное, опять начали виновных искать. Немцы оторопели – а ну, как опять их крайними объявят? Тогда уж точно кранты! «Старшему брату» не до них – самого из союзных республик турить начали: «Пусть катятся в свой фатерлянд – добро-то ихнее нам достанется».

На ПРАродине, за недосугом, по РОДИНЕ скучали не очень активно. Малость обжившись, строиться стали. Не до ностальгии. Зять и для стариков квартиру с отдельным входом в своём доме под одну крышу свёл – живи, не хочу! Внуков девять душ с собой привезли, да здесь уже трёх правнуков прижили.

«Дай Бог всем, как в Германии. На всё у них хозяин есть, не пропадает ничего, не валяется, где попало. Всё ухожено и прибрано. Своё потому что! «Доставать» ничего не надо – всё по-честному купить можно. Старики сытые, ухоженные. В помойках не копаются. Да и нет их здесь, помоек-то».

Но если кто-нибудь пенял России, он всегда находил верные и убедительные аргументы в её защиту. И на сей раз защитил её честь резонами и презрением простого человека к здешней модерновой зауми.

P.S. №1 Одна из моих землячек, образованная, умная и сама очень бойкая на язычок дама, прочитав эту мою «сарказму», попеняла мне за ненормативную лексику. Я ответил ей, что это не я, а старый Йорг так выражается. Она мне: «Но ты же, как писатель, должен это литературно облагородить. Ну, там точками или эвфемизмами замаскировать. Неприлично же так-то».

Хм, неприлично… Но, ведь каждое слово в любом языке значит не более того, что обозначает. «Фаллос» и «пенис» означают то же самое, что и наш русский эквивалент из трёх букв. И звучит наш даже решительнее и хлестче. Как ни заковыристо его изобрази, читатель (зуб даю и читательницы!) всё равно мысленно произнесут его настоящее имя на родном языке. Но грека и латинянина почему-то можно открытым текстом народу являть, а нашего почему-то только невнятной морзянкой? Фобия в центре Европы?! Ну-ну.

А «нормативная лексика» – это лицемерие графоманов, которые пишут дохлыми фразами пошлятину наподобие этой: «…она, трепеща всеми фибрами, тронула трепещущей ручкой его трепетно напрягшееся мужское достоинство, трепеща и содрогаясь…» Тьфу!! По мне тогда уж лучше писать языком моего сослуживца по стройбату Коли Червякова, который бегал в самоволку к лимитчицам, обитавшим в вагонах, стоявших в тупиках станции «Товарная». Так вот, этот, отягощённый хрестоматийным глянцем семилетки мордвин, про этот «трепетный трепет» рассказывал так: «Не успел я штаны снять – она цоп меня за конец и понеслась душа в рай!» Вот вам и вся «Мадам Бовари»! И, заметьте, ни одного «ненормативного» слова! Ни точек, ни эвфемизмов! Naturtalent! У народа языку учиться надо! Тогда он и великим, и могучим, и правдивым останется и Краткость Таланту всегда родной сестрёнкой останется. И не будет он прозябать втуне напыщенным, лицемерным, квелым, тупым и дохлым. (Заметим в скобках, что манкировать гигиену всё же опасно и что даже в порыве страсти нужно улучить мгновение для её соблюдения). Мало ли…

Кто-то из великих великороссов, комментируя комментарии некоего образованного курфюрста о национальных особенностях европейских языков, сказал примерно так: «Ежели бы сей вельможа русскому языку обучен был, то узрел бы в нём сходство со всеми оными, ибо нашёл бы в нём живость французского, кротость гишпанского, нежность итальянского, суровость варяжского и, внимание! крепость немецкого.

Хроники, в самом деле, подтверждают, что „Die lange Kerle“ Фридриха II, выражались на оном, якобы, столь убедительно, что без штыковой атаки неприятеля к ретираде понуждали! Но что касается «ненормативных» органов, их язык вначале показался мне сентиментальным и даже, я бы сказал, жалким и наивным. Судите сами: Spätzchen, Muschel!? Воробышек!? Ракушка?! Fuj! За державу обидно. Гвардия называется! Тоже мне арийцы, понимаешь!

... Постойте, постойте… М-м-м… А-а!! Врубился! Вот оно! В ракушке-то жемчужина таится! Она то и нудит «Воробьёв» в каждую подвернувшуюся «Ракушку» внедряться. Те сему (как бы) противятся, но на самом деле их физиология с глубоким удовлетворением с ней расстаётся потому, что «драгоценность» эта, по сути, аномалия и досадная докука женскому организму. Ни тебе розовым бутоном расцвесть, ни деток родить. Это у них рудимент наследственный. За грех праматери нашей Евы Адамовны.

А теперь вспомните, из толщи какого народа рекрутировались эти суровые воины с воробьями вместо, пардон, нормального, но непечатного члена. Вспомнили? Точно! Из народа поэтов и философов! Усекаете? Это значит, что крыли они неприятеля не русскими матюгами, а (хи-хи) стансами, солипсизмами и прочими ямбами с хореями и гностицизмами! Такой афронт даже нынешних спецназовцев бы в недоумение поверг, а философски и лирически необразованного противника это шокировало под корень, и они во все лопатки задавали стрекача, а не ретировались, как по артикулу предписано. Шутишь! Сказано: «Слово страшнее пистолета».

А фаллосы, пенисы, «детородные органы» и прочие «ненормативные» интимные явности – это помесь филологии с лингвистикой, которой пытаются некоего урождённого Боруха Гольдберга с некими благими намерениями опсевдонимить Бовой Златогоровым. Но в бане голая правда всем очевидна будет: Борух он и есть Борух, как ты его ни псевдонимь.

P.S. №2. Выше помянутая симпатичная, но совестливая землячка напомнила мне, что великий великоросс это не кто иной, как выходец из низов Михайло Васильич Ломоносов, стоявший, кроме всего прочего, у истоков зарождения великоросского литературного языка. И опять же, есть свидетельства тому, что он, красного словца ради, выражался порой «по матушке» даже при кроткия матушке Елисавет, дщери Петра Великого, которая, как говорят, сама при случае могла выдать ненормативный шедевр. И этому, якобы, тоже есть всевозможные свидетельства. В архивах. Секретных. А старый Йорг Ротэрмель всего лишь плоть от плоти и я лично письменно об этом свидетельствую.

P.S. Это окончательно всё и P.S. №3 не будет.

декабрь 2012