Антонина Шнайдер-Стремякова
(рассказ)
Узнав об измене мужа, Раиса виду не подала: ни ссориться, ни разводиться из-за этого не хотела. Думала-думала и надумала, что и ей изменить надо, – будет знать, что потом рядом испытывают...
Мужиков в коллективе хватало, но глаз положить было не на кого: у всех от груди футбольный мяч возвышался. Нужный кадр отыскать Раиса надеялась в организации рядом: был там один – на тощий столб смахивал. Он обычно маслянисто с нею здоровался либо задерживался, чтобы уточнить время. «То беременные, то Кащеи…» – ругала Раиса мужиков, но справку о Тощем всё-таки навела.
Кандидат был не ахти: жена, ребёнок, ярлык «несусветного бабника», дышал котом... Фантазии Раисы плохо разыгрывались. Однако мысль об измене её не покидала: то воображала, как прикоснётся к нему, то – как ляжет в постель... И так как на примете никого больше не было, начала потихоньку двигаться к цели... Раньше, бывало, пробежит равнодушно мимо либо в ухмылочку бросит «здрасьте» – теперь перестраивалась. А перестройка, известно, – дело не шуточное: страну уж сколько лет лихорадит, никак в норму прийти не может...
Надеясь, что её «перестройка» пройдёт быстрее, начала на эту Жердь томно поглядывать. Не просто сухо скажет «Здрасьте», а загадочно так, нараспев: «Здра-а-сьте», и непременно губы растянет – улыбнётся. В минуты этих распевных «Здра-асьте» он то о природе начинал, то интересовался, читала ли «эту интересную книжицу», то пойдёт ли «на московских артистов, что в воскресенье на стадионе выступать будут».
- Ой, на концерт хорошо бы, да планы мужа не знаю, – кокетничала она, хотя не таким уж и было это кокетством: культурный отдых всегда ей нравился.
Узнав, что артисты будут выступать три дня, выбрала воскресенье, лукаво усмехнулась и пропела, что «в этот день могла бы и сходить, да к сестре съездить надо». Тощий, бабник опытный, игриво спросил, где живёт сестра и до какого времени должна у неё гостить. На том и расстались.
Наступило воскресенье. С чёртиками в глазах Раиса всё поглядывала на мужа, уставившегося в телевизор. Затем робко начала, что сестра, мол, «приехать просила – поговорить надо».
- Ну, поезжай, – легко разрешил он.
Она сбросила халатик, прищепила клипсы, достала крепдешиновое платье; шею, в тон платью, охомутала бусами; за ушами помазала духами, соблазнительные ножки сунула в «шпильки» и, выкрасив поцелуем развалившегося на диване супруга, кокетливо скрылась за дверью. По дороге перестраховалась – из телефона-автомата предупредила сестру, чтоб на звонок мужа отвечала, что гостила у неё.
Ехала в трамвае, ещё не зная, встретит ли Тощего. И хотя народу у стадиона было много, маслянистые глаза заметила сразу. Он разулыбился и длинно выбросил навстречу свои «костыли». «Кащей и Кащей», – безжалостно сравнила она. Слушая его рассказ о том, что «жена уехала в деревню», снисходительно улыбалась: «Мели Емеля…»
Раиса направилась к кассам – купить билет. Он опередил её – предложил свой, купленный, якобы, для жены: «Жалко – пропадает»; угостил мороженым, водой и пивом, и она смягчилась. Во время очень уж душевных песен Тощий всё жался к ней, а она отстранялась, боясь от прикосновений стальных его мышц растерять игривый настрой и свернуться, как свёртываются от прикосновений листья мимозы.
После концерта «Емеля» увязался её проводить, она согласилась. Скучным фруктом он, к счастью, не был, но на трамвайной остановке она от «кавалера» отделалась и поспешила домой.
Невинное свидание с этим «узником концлагеря» укрепило в ней решение довести задуманное до логического конца – «испробовать»… Муж казался не таким уж теперь и виноватым.
В субботу «Кащей» пригласил её на пляж, и она снова оставила супруга наедине с телевизором. Весь день Тощий ублажал её лучшим мороженым, шоколадом и разной вкуснотой. Был он упругий и жилистый; сухожилия и косточки проглядывали, как на школьной анатомической картинке, – бегал, как Пятница Робинзона Крузо; плавал, как дельфин; взлетал над водой, как щука; нырял, выбрасывая, как дельфиний хвост, свои тощие ноги.
Уставшая от воды и солнца, Раиса оранжевым вечером возвращалась домой. Супруг поразился её пунцовому, пышущему от загара телу – она виновато улыбнулась и кошечкой оправдалась, что «весь день в саду у сестры проработала».
Ночью муж и сам удивлялся, и её удивлял – в ласках и нежностях превзошёл себя. После страстной ночи идти на работу не хотелось, но деваться было некуда.
Раиса вышла из автобуса, и, чувствуя себя любимой, вздорной и шальной, способной понимать и прощать, начала спускаться к деревушке, где располагалось заводское управление. Глянула и – застыла: местность, будто впервые, увидела. В лощине – небольшой, но аккуратный, в зелени, посёлок. За ним в свете огненного солнца возвышалась полукруглая, с разноцветным грунтом отвесная гора, будто её кто обрезал. За плодородным слоем с торчащими из него кореньями начинался подзолистый слой различных цветов и оттенков: ярко-жёлтый, голубоватый, красно-коричневый с жёлтыми прожилками, а ниже, метра полтора до подножия, толстый золотистый слой древней материнской породы. Поднимающееся солнце высвечивало и ласкало эту оголённую красоту, вершину которой венчали перламутровые берёзки и редкие, но стройные сосны.
«О Боже, почему я этого не замечала раньше?» – Раиса постояла, полюбовалась и, не отводя глаз, тихо двинулась навстречу этой панорамной красоте. Неожиданно, будто клещами, её обхватили со спины, а у уха раздалось: «Моя богиня!..» Она вздрогнула, вскрикнула и отскочила. Тощий казался теперь таким неприятным, что экспериментировать больше не хотелось.
- Дурак, испугал и всю красоту испортил, – выругала его Раиса и ускорила шаг.
Вечером в постели муж казался ей таким родным, желанным и милым, каким прежде никогда не бывал!
ноябрь 2005