Сергей Новиков

В домашней библиотеке нашей есть немало книг, к которым возвращаюсь вновь и вновь. Одна из них – «Антология русского верлибра», составленная Кареном Джангировым (М.: «Прометей», 1991). Книга была приобретёна в связи с моим давним, искренним интересом к свободному стиху и вот уже почти три десятилетия не отпускает ни душу мою, ни разум.

Несколько месяцев назад, раскрыв, как это бывает обычно, наугад «Антологию…», прочёл: «О время, как ты мудро, / Нас обрекая на память» (с. 557). Глаз охватил пространство книжной полосы: Арсентий Струк, «Аллея на склоне», берег Оки – и вот уже вслед за автором верлибра повторяю: «Меня преследуют воспоминанья…» (с. 557). Незаметно для себя мысленно переношусь в Калугу, где когда-то родился, вижу Оку, первую реку в моей жизни, с которой мы расстались в 1941-м, когда завод, на котором работал отчим, отправили в эвакуацию. Красный Кут встретил ещё не выстуженным теплом, что сохранилось после депортации жильцов в доме, где нас поселили, а со временем познакомил с ароматом сладковатого кухэ (его время от времени приносил отчим, классный слесарь, с завода). Через год завод и мы вместе с ним переехали в Саратов.

Ощущение большого города – кино и театры, соборы, музеи, консерватория – не заглушало постоянного чувства голода и впечатления от всего этого, как и впечатлений от песчаных бурь, особенно сильных осенью.

Что может с этим сравниться? Пожалуй, только Волга – мы бежали к ней летом купаться, а зимой, привязав к валенкам коньки-«снегурки», скатывались по отлогому берегу на лёд. Помню, как ночами вместе со всеми толкал палками с крыш домов зажигательные бомбы, как летели они вниз, постепенно угасая с загоревшимися от искр палками.

Помню, как во время смен в пионерских лагерях уходил в поле, ложился на землю и наблюдал за стрижами – их было так много, и так выразителен был их полёт. Помню, как, движимый желанием научиться рисовать «по-настоящему», преодолел однажды робость и поступил в детскую художественную студию. Помню, как зачитывался книгами, читал даже на улице – шёл, не отрывая глаз от строчек, и только удар головой о почтовый ящик возвращал в реальную жизнь. Помню, как попал в базарную облаву, от которой спасались в церкви, и как написал, потрясённый увиденным, стихотворение. Спустя шестьдесят четыре года оно вошло в статью «Старт в неведомое (о поэзии Сергея Новикова)», которую опубликовал журнал «Волга – XXI век» в рубрике «Литературное сегодня» (№№ 9–10 за 2008 год).

Номера этого журнала (место издания – Саратов!) тоже стоят на полках нашей домашней библиотеки. Оранжевые обложки притягивают взгляд, и мне сложно удержаться от погружения в мир, созданный творческим коллективом учредителей, редакторов и авторов журнала. Вновь и вновь я разглядываю размещённые на вкладках картины, перечитываю материалы рубрик, актуализирующих имена и события прошлого, изучаю представленные читателю стихи, с удовлетворением отмечая многообразие ритмов, мастерские находки опытных и не очень поэтов, каждый из которых искренен в своём стремлении передать музыку слов.

В №№ 3–4 за 2009 год (с. 223–224) напечатан верлибр немецкой поэтессы Розы Ниланд «Ich habe Sehnsucht gehabt…», а также его перевод на русский язык, сделанный членом Ассоциации саратовских писателей Верой Агафоновой. Привожу тексты так, как они даны в журнале.

Ich habe Sehnsucht gehabt…

Rose Nyland

Ich habe Sehnsucht gehabt

nach den Strassen,

die Dunkelheit aufsteigen lassen

am Abend

und wo Schatten

nicht sichtbar werden.

In engen Winkeln geboren,

schmecken die Küsse nach Rauch.

Ja, ich habe Sehnsucht gehabt

nach zahllosen Küssen.

Wie die glühenden Steine im Sommer

so satt war an Waerme

mein Mund und hungrig

nach Regen.

Vor deinen geschlossenen Lippen aber

ist meine Sehnsucht zum Heimweh gereift.

Мечтала я…

Роза Ниланд

(перевод В. Агафоновой)

Мечтала я об улицах вечерних,

Где темнота проглатывает тени;

Рождённые в проулках и харчевнях,

Там пахнут дымом губ прикосновенья.

А губы ждали с жадною тоскою

Солёных поцелуев миллионы;

А губы были тяжелы от зноя

И о дожде молили исступлённо.

Но, встретившись с твоим холодным взглядом

(Я этого никак не ожидала),

Весь летний зной мой перешёл в прохладу,

А исступленье вызрело в усталость.

Имеющий опыт поэтического перевода (см. «Вольные переводы лирики Иоганна Вольфганга Гёте», что изданы в Санкт-Петербурге в 2010 году), я заинтересовался этими текстами и вот что заметил. Первое. Вера Агафонова перевела оригинал в формате классического стиха. При этом была разрушена архитектоника верлибра, уничтожена его поэтическая первооснова, продиктованная интонациями свободной речи. Второе. Автор перевода не только изменила психологическую суть названия верлибра, заменив «тосковала я» на «мечтала я» (скорее всего, подобное допущение технического свойства – дань ритмической основе перевода В. Агафоновой), но и опустила последние две строки оригинала, в которых выражена главная идея верлибра. Наконец, перевод содержит слова и метафоры, которых в верлибре нет (и не могло быть по самой его содержательной идее).

Привожу здесь перевод стихотворения Розы Ниланд, который сделал в надежде восстановить право верлибра убедительно прозвучать на русском языке. Признаюсь, что для этого при воспроизведении поэтических образов и психологических смыслов оригинала взял на себя смелость развить их в сторону дополнительного эмоционального напряжения.

Тоскую я…

(перевод С. Новикова)

Тоскую я

по улицам пройдённым,

чей полумрак манил к себе

под вечер,

когда расплывчатые тени

вдруг поглощали весь пугающий нас мир.

Рождённые внезапно в переулках,

имели привкус сладостного дыма поцелуи.

Да, я тоскую

по бесконечности горячих поцелуев –

они как обжигающие камни жарким летом.

Голодными губами

я жаждала их повторенья,

как дождя.

И вдруг я поняла, у губ твоих застывших, –

тоскую я по родине своей.

Вышеизложенные размышления укрепили меня в решении рассказать об одном из авторов Литературного портала российских немцев так, чтобы актуализировать тему тоски по родине и привлечь внимание к такой поэтической форме, как верлибр.

Почему именно верлибр? Это понятно: верлибр даёт дополнительные возможности для реализации поэтического мировоззрения и вхождения в мировую культуру, что, в свою очередь, даёт импульс развитию ноосферы, преобразуя энергию замкнутости в себе – в энергию интеллектуальной, мировоззренческой и психологической общности создателей духовных ценностей, вне зависимости от их национальности, расовой принадлежности, религиозных взглядов и социального статуса. Кроме того, свободные от технологических «ограничений» рифмованных стихов, верлибры легко переводятся с языка на язык, что, безусловно, способствует развитию системы коммуникации.

Говорить о Литературном портале российских немцев и не сказать хотя бы пару фраз о ностальгии невозможно. Ностальгия – закономерное проявление такого парадоксального состояния души человека, как расширение сознания во времени. В какой бы точке (условно) прохождения своей жизни мы ни были, мы внезапно ощущаем потребность вернуться в своё прошлое. Жизнь неуклонно влечёт нас в будущее, которое является условным понятием движения вперед, но она так же неуклонно возвращает нас в прошлое, являющееся условным понятием пройденного пути. Это «расширение сознания во времени» приобретает специфическую форму психологической неустойчивости. В попытке обрести душевное равновесие человек или стремится к активному, зачастую назойливому, общению с людьми, способными выслушать его повторяющиеся рассказы-исповеди о случившемся когда-то, или уходит от активного общения с другими людьми, погрузившись в себя. Во втором случае собеседником для человека становится он сам, и душа его освобождается от «боли утрат» в процессе их передачи миру стихами, музыкой и т. п. – иными словами, в процессе творческом.

Ярким примером тому являются верлибры Вальдемара Вебера – стенограмма внутреннего диалога, который ведут мучительная тоска и острая необходимость вспомнить неуловимо знакомое, матрица ментального мира, не знающего ни дня, ни ночи, отчеканенная в момент появления человека на свет.

Душа никогда не устанет

от памяти детства, оно

живёт в нас, цветёт, не вянет,

не перебраживает в вино

былого… Так в теле живо

тепло материнской утробы.

(1993, Портал № 10–2016)

Появление в моём рабочем файле имени Вальдемара Вебера неслучайно. Будучи поэтом-философом и психологом с метафизическим уклоном, я нашёл неожиданно много объединяющих нас моментов. Оказалось, например, что мы оба, согласно Восточному зодиаку, родились в год Обезьяны, а темы верлибров Вебера и моих дополняют друг друга.

Для начала оговорюсь: всем, кого заинтересуют социальные, скажем так, материально-реальные аспекты биографии Вальдемара Вебера, предлагаю отправиться в Интернет, где они достаточно полно представлены. Оставшихся в пространстве моего исследования приглашаю обратиться к «Черепкам» Вальдемара Вебера. О том, что скрывается под этим названием, можно узнать у самого поэта (1989, Портал № 2–2015):

Стихи,

черепки сосуда,

по которым о целом

мы можем

лишь догадываться.

Прочитав все опубликованные на портале верлибры Вальдемара Вебера, я попробовал собрать из черепков сосуд и «догадаться о целом». Поэт, проникая в собственное подсознание, извлекает из него пласты воспоминаний и, переосмысливая происходящее в тот или иной период жизни, выделяет из каждого периода то, что необходимо «проработать» в настоящем времени. Потребность вспомнить то, что происходило с нами когда-то в прошлом, особенно сильна в зрелом возрасте. И каждый из нас не раз удивлялся тому, что давно ушедшее, если уж мы о нём вспомнили, проявляется более чётко, чем то, что случилось недавно.

Очевидно, формула «Стихи – черепки сосуда…» могла быть выведена тогда, когда процесс «обнаружения черепков» в пластах памяти, а также потребность в их психологической очистке от слоев уже застывшего времени приобрела значение идеи. Идея заключается в том, чтобы рассказать обо всём и при этом не наступить на тень беспощадной идеологии, таящей в себе репрессии если не физического, то уж наверняка социально-значимого порядка.

Более тщательное знакомство с верлибрами Вальдемара Вебера убедило меня в том, что поэт осознал необходимость не просто рассказать нам, читателям, о метаморфозах своей жизни. Поэт пожелал, абстрагируясь от себя как главного героя, дать философскую и социальную оценку жизни человека в контексте социально-экономических и нравственно-культурных противоречий советского общества, в котором Вебер родился и жил.

Имея опыт жизни в условиях СССР, в том числе на этапе перестройки, Вебер понимает значение иносказания, которое использует часто. Данный художественный приём позволяет поэту в нескольких словах обозначить многое, а читателю – «со-творить» свою концепцию смысла. Возьмём стихотворение «Мария» (1965, Портал № 5–2015):

Решётка морщин на лице.

Отпечаток восьми одиночек.

Всего две строки, но пространство для со-творчества открывается огромно. Оно способно вместить в себя жизнь героини и бесконечное количество жизней других, подобных Марии (имя, следует заметить, говорящее). Приглашение автора философски осмыслить ряд вполне конкретных понятий, авторскою волею организованных в два номинативных предложения, – вот тому причина. Концентрация мысли в краткости её изложения огромна. При этом выдержанная в духе реализма графика стихотворения благодаря наращению смыслов и жизненному опыту читателя наполняется объёмом и плотностью написанного маслом портрета.

О трагедии жизни не только российских немцев, но и других народов, а также отдельных слоев населения и конкретных лиц, репрессированных или переселённых, часто говорится с горькой иронией, маскирующей тщательно скрываемые чувства. Вебер говорит об этом так: «Им снилась кровь. / Но даже себе / они не хотели / сознаться в этом. / Говорили о пурпуре / будущих зорь» («Сны», 1971, Портал № 5–2015). Страх, привнесённый в сознание эхом выстрелов «где-то там… / на тюремном дворе, / на другом берегу… / далеко на востоке…», не может заглушить надежду спастись, уцелеть, и напряжение разрешается в пользу жизни: «Может быть, забыли про нас, / Мимо прошли, торопились…» («Надежда», 1979, Портал № 2–2015).

В пользу жизни разрешаются идейно-художественные конфликты многих верлибров Вальдемара Вебера. Вот один из таких верлибров (1981, Портал № 5–2015):

Выжженные ландшафты сердца.

Каждый раз думаешь:

уже ничему не взрасти

на этих погубленных нивах.

Но взгляни –

вновь цветёт,

разрастается буйно крапива

на благодатном,

на благодарном прахе.

Выводя человеческое сердце в реальность земной топографии, Вебер делает его равноправным участником цикличности природных явлений. Пафос вечного круговорота пронизан оптимизмом энергии трансформаций. Эта энергия помогает поэту приподняться над твердью земных страданий. Только там, удерживаясь на высшей точке колеса времени, он смог увидеть этапы трансформации, осмыслить их в контексте мечты о спасении человечества, после чего оформить выводы в виде краткого, выразительного стиха.

Так реализуется данная природой способность выходить из стадии «самопогружения» в действительность. Эта действительность управляется Вселенной, дарующей нам смены дня и ночи, времён года, климатических явлений и влияющей на наше настроение и судьбы. Действительность – сильнейшее человеческое переживание, стимулирующее созидательные возможности человека. В качестве иллюстрации предлагаю верлибр «Секрет огня» из моей книги стихов «Обнажённые звуки» (СПб.: Ника, 2002):

Грохочет майский гром:

скатываясь с круглых боков Земли,

выплёскивает ярость от бессилия

за что-нибудь зацепиться;

сверкает молния,

начинают тлеть вулканы…

Люди познали секреты добычи огня.

Наделённый неутомимостью и терпением археолога, Вальдемар Вебер просеивает грунт своей жизни, уплотнённый временем. Наблюдая за этим процессом, ловлю себя на мысли о том, что где-то есть заросший бурьяном холм, в котором спрятана моя жизнь. Жизни наши разнятся на двенадцать лет, однако наши воспоминания неуловимо похожи.

Вот стихотворение «Вьюны» (1985, Портал № 5–2015). Лирическая метафора, предложенная поэтом, полна философски-психологического смысла. «…Порхают вьюны», «врачуют глаза», и один из них, белый (!), однажды коснувшись стянутого напряжением виска, «боль остужает росой». Как только человек начинает осознавать, что у него есть прошлое (это происходит уже в детстве), он начинает сомневаться в справедливости жизни. То, на что опирался человек в своих попытках познать сущее, становится шатким, а то и вовсе распадается на части. Мысль о необходимости найти в себе силы преодолеть сопротивление чуждого мира, рождённая глубоко в сердце и отдающая болью в висок, заставляет человека собраться и понять, что жизнь в полноте своей даёт каждому средство от боли. В тот миг, когда многообразие впечатлений разрушит коросту предрассудков, установок и заблуждений, человек, подобно младенцу, оказывается в купели чистейших красок, нежнейших звуков, легчайших прикосновений. Выходя из неё, человек начинает свой истинный путь. Путь этот непредсказуем, но пройдёт он непременно по эгрегору созидания (1985, Портал № 5–2015):

Мне восемь лет.

Я лежу в траве и смотрю в небо.

Густая крона с прогалинами

кажется сетью,

закинутой в голубое море,

где живут

все будущие прекрасные мгновения,

и выловить их

ещё предстоит.

Мгновения, которые удалось не только «выловить», но и запечатлеть, превратились в фотографические карточки. Эти карточки мы сохраняем в семейных альбомах и время от времени рассматриваем. Стихотворение «У открытого альбома» из моей книги стихов «Лунный листопад» (СПб.: Роза ветров, 2014), конечно, не верлибр, но…

Странная ветхость альбома раскрытого…

Взгляд потеплевший… Страницы былого

Просятся в душу из детства забытого,

Мечутся в тайнах заветного слова.

Лица вне времени – зёрна сомнения –

С вечным вопросом: «Куда ты уехал?»

Что-то потеряно, в лоне смирения

Чья-то задумчивость, чья-то потеха.

Я не нашёл здесь ни слёз, ни страдания,

Жизнь промелькнула моментом исхода.

Я ещё здесь, на крыльце мироздания

Жгу купола золотого восхода.

Я ещё здесь над зелёными кронами

Падаю в небо, срываюсь с орбиты.

Мир постигаю любовью и стонами…

Слава живым, мы ещё не забыты!

Непреодолимое желание заглянуть в семейный альбом возникает в часы грусти или одиночества, радостного волнения или тревожного ожидания. Хотим ли мы посмотреть на лица родных, знакомых и незнакомых, воспринимаемых, впрочем, как часть своего ближайшего окружения; хотим ли перенестись в реальность, оставшуюся в прошлом, но распространившую своё влияние на восприятие настоящего; хотим ли воскресить полноту ощущений, свойственную детству… Всё это есть. Однако главное заключается в том, чтобы вспомнить самого себя, попытаться понять, что скрывается за выражением лица, что обуславливает позу того, кто «вместе со всеми» улыбается на одной из страниц фотоальбома (1986, Портал № 2–2015):

Старое фото в семейном альбоме…

В группе детей улыбаюсь вместе со всеми.

Никому, кроме меня,

не видны за улыбкой

та тревога, тот страх,

та жажда успеха…

За нею вся жизнь –

всё, что было и будет.

Каждый из нас знает,

что стоит его улыбка

на групповом портрете.

И чаще всего (в этом я согласен с Вебером) никто, «кроме меня» (меня – нынешнего) не разглядит за улыбкой те жизни, над которыми плывут «облака моей родины» (1994, Портал № 2–2015). Таково закономерное ощущение текущего времени, воспринимаемого не час за часом, а год за годом.

Однако закроем семейные альбомы и продолжим наш разговор. Вальдемар Вебер добился признания в России и, следуя велению родовой памяти, уехал в Германию. И вот она перед ним – такая привлекательно-неизвестная, которую ещё предстоит, скажем так, освоить. По мере освоения понимаешь, что необходимо переходить из мира грёз, фантазий, лукавых эмоций в жёсткий мир реальных обстоятельств. Этот переход сопровождают «перегрузки», обусловленные ностальгией особого рода. Она представляет собой неразделимый сплав тоски по малой родине и тоски, пробуждённой к жизни зовом предков, живших на землях, географически совершенно не связанных с теми, где родился.

Россия, родина поэта, оказывается самой реальной из всех реальностей, но ведает об этой реальности лишь сам поэт. Россия – не столько часть родовой памяти, сколько часть физического, духовного и нравственного состояния, скрытого под ретушью внутренних противоречий. И это состояние остаётся с поэтом. Прочитав стихотворение Вебера «Ностальгия» (посвящение «Восточно-берлинскому другу», 1988, Портал № 3–2016), понимаешь, что на своей малой, реальной родине поэту не хватало практически недостижимого:

Наконец на свободе,

смотришь с тоскою назад,

говоришь –

как не крути,

а родина – клетка…

Ах, если б она была,

ну, хоть на немного побольше,

ах, если бы хоть на часок

порой из нее выпускали…

Воистину, каждый должен

сам мастерить себе клетку!

Тому, кто прожил более половины своей жизни в стране, где родился, очень трудно адаптироваться в другой стране. Расстаться со своей малой родиной, вошедшей в ментальный мир человека бесконечным разнообразием ощущений нравственных, духовных, душевных, невозможно. Жаль, что далеко не каждый осознаёт это тогда, когда принимает решение об эмиграции. С течением времени состояние невозможности выходит из подсознания, становится питательной средой для ностальгии, рассекающей цельные души, разрушающей крепкие тела. Лишённое вдруг всякого пристанища существо жаждет простого, но имеющего целительное значение действия, способного восстановить внутреннюю гармонию. Судя по всему, испытал эту жажду и Вальдемар Вебер (1990, Портал № 3–2015):

Кряжистый дуб у залива.

Тяжёлые корни.

Летучая крона.

Покой и движение,

слитые воедино.

Существо,

живущее

в ладу с собой.

Посижу под ним,

погрущу,

благодарно к стволу прислонив

бездомную спину.

Во многих верлибрах Вебера отсутствует синтаксическое членение – одно лишь членение на строки, своего рода партитура дыхания. В верлибре, датированном 1991 годом (Портал № 1–2016), этим приёмом подчёркиваются неопределённость, безнадёжность, тяжесть ничем не разрешающихся конфликтов. Единственный знак препинания – многоточие здесь подчёркивает идею невозможности поставить точку, идею бесполезности всякого усилия.

Мне снится я сплю

и во сне звонит телефон

долго звонит бесконечно

мне снится

что я просыпаюсь

тяну к нему руку

и не могу дотянуться

ещё усилие

всего лишь усилие…

это он

тот самый звонок

что должен мне все объяснить

я тянусь и тянусь

и мне снится

что я до него никогда

никогда не смогу дотянуться

Сны, мозаика из фрагментов бывшего и не-бывшего, чаще всего пленяют нас ночью – в тот отрезок земных суток, когда «зыбкость» восприятия реальности способствует рождению соразмерных природным ритмам строк. Вот как пишет об этом Вальдемар Вебер (1999, Портал № 1–2016):

Ночь,

настоянная на обидах дня,

полная сомнений, страхов,

чувства пресыщения, безразличия…

Утром стихи пишутся редко,

утром ещё не теряешь веры

в себя…

Мой верлибр «В тишине застывших звуков» из книги стихов «Обнажённые звуки» дополняет картину:

Ночью,

пробираясь в суть тишины,

прилипающей медленно к окнам и двери,

осторожно пытаюсь поймать

тени от звуков,

застывших в углах и проёмах…

Звучит метроном:

сердце моё неподвластно законам покоя –

покорное ритмам Земли и Вселенной,

тишину размечает на равные доли.

Именно ночью – во сне ли, в часы ли бессонницы, в моменты, когда не поймешь, сон ли, явь, – настигают нас воспоминания. Настойчивое желание вспомнить всё до конца, в мельчайших подробностях, обостряется до предела вследствие невозможности вернуться в прошлое. Оно когда-то воспринималось как незыблемое, привычное, наполненное знакомыми, порой совершенно непримечательными объектами пространством. И вот теперь это пространство превратилось в «Святое место» (1991, Портал № 4–16):

Здесь был город,

была страна,

был дом,

был сад,

был отцом посаженный тополь.

Здесь стол мой стоял

и моя кровать…

Только ветер один

бродит по месту пустому,

запах золы вдыхает,

старается угадать

очертания предметов,

форму былого существования…

Только он,

существо мне чужое,

только он и тоскует о прошлом…

Невозможно избавиться от всепоглощающего одиночества – не спасает даже ветер: «существо… чужое», однако рядом, попутчик ли, собеседник. Тут проявляет себя в полной мере тяжесть пережитых страданий. Они навсегда переплетены с материями места, где родился и вырос, а потому «облака… родины / принимают очертания /наших бед, наших побед, / нищеты, надежды, величия, / желания вырваться / из оков бесчестия, / за пределы свершившегося…» (1994, Портал № 2–2015). И это свершившееся всегда остаётся с человеком, время от времени предлагая найти ответы на возникшие однажды вопросы.

Вот один из вопросов детства, рождённый родительским шёпотом однажды ночью (1995, Портал № 2–2015): «Почему чёрный ворон приехал, а не прилетел?»

Чёрный ворон приехал,

шептались ночью мои родители,

когда забирали соседа…

Я лежал в темноте

и не мог понять,

почему приехал,

а не прилетел.

Наверное, это ворон,

разучившийся летать…

Нарушая запрет,

я пробирался к окну,

вставал на цыпочки,

глядел и глядел

в ночную воронью тьму.

Чёрный, ворон, ночь, темнота, запрет, ночная, воронья, тьма – лексический ряд верлибра Вебера говорит сам за себя. Картина происходящего написана психологически верно, оттого и становится метафорой свершающегося в отдельно взятой стране в достаточно длительный по человеческим меркам отрезок времени почти одновременно в бесчисленном множестве домов. И если понаблюдать с улицы за окнами одного из таких домов (в реальности, конечно, дома разведены во времени и пространстве), то рядом с тёмным окном, в котором едва угадываются контуры прильнувшего к стеклу героя верлибра, мы увидим освещённое соседское окно, за которым ясно видны женщина, ребёнок в манеже и мальчик. Мальчик – я, ночью той в пару мгновений ставший мужчиной. Стихотворение «Пантеон бледного лица», вошедшее в книгу стихов «Обнажённые звуки», было написано мною в 2001 году, но истоки его, безусловно, следует искать в 1937-м:

Я задыхался в углу своих слёз,

с отчаянием

цеплялся за следы,

оставленные сопротивлением отца.

Чёрные тени

в чёрных плащах

в чёрную ночь

увели бледное его лицо.

Но никто не догадывался, что он тайком

оставил лицо на хранение

в моей душе, застывшей от страха.

Но вернёмся в сегодняшний день. Приходит час, когда «то, / что было всего лишь словом, / стало вдруг осязаемым», и открывается поэту то, что «смерть / существо такое живое, / такое близкое и родное» (верлибр с посвящением «Ольге Татариновой», 1995, Портал № 7–2016). И понимает однажды поэт, что дом, в котором живёт он сейчас, совсем не похож на дом, к обретению которого поэт стремился («Изгнание», 1996, Портал № 7–2016):

Я жил в доме счастья.

Думал,

что это и мой дом тоже.

Изгнанный,

живу в доме горя.

Из него меня

уже никто не попросит.

Кажется, будто поэт уже утерял способность переживать – за себя, за близких, за Россию, с детства неотъемлемую часть самого себя. Это «кажется» вполне обоснованно: пространство души, уплотнённое полными слёз облаками ментального мира, застывает во времени осколком непознанного. И лишь зов предков силой вибраций своих заставляет вернуться к жизни – к жизни, в которой, вопреки сомнениям поэта, тайны скрижалей открываются людям (1999, Портал № 2–2015):

Букет роз,

слегка распустившихся,

но уже начинающих подвядать,

похожих на плотно скрученные рулончики свитков.

Боюсь, что они так и не развернутся

и я не прочту написанного на них.

«Вечные звуки из песен, / покинувших мир навсегда. / Вечные лица, ожившие ночью, / на грани реальности быта» («Боль уплотнения души» из моей книги стихов «Обнажённые звуки») постоянно с нами. Именно они заставляют нас проникать в глубины подсознания, находить свидетельства жизни родных, чьи имена сохранили фамильные предания, и фиксировать в семейной летописи духовные достижения. Поиск истока всех истоков часто выходит за пределы конкретного семейства: археологические изыскания и стремление проникнуть в тайны Космоса – это тоже результат воздействия силы, имя которой зов предков.

Отцветали каштаны.

Белые свечи соцветий

роняли лёгкие шорохи лепестков –

уснувшие бабочки

скользили вниз

без надежды на пробуждение.

Весна уступала дорогу

жаркому лету…

Пора возвращаться домой.

Это стихотворение из моей книги стихов «Обнажённые звуки». Написано стихотворение весной 1997 года в Берлине. Перечитав его спустя двадцать три года, я понял, что щемящие душу воспоминания – эмоциональный толчок, стимулирующий познание, смысл которого заключается в том, чтобы по мере освоения духовного богатства, накопленного человечеством, возвращаться к неразгаданному ранее. Возвращаться – действие длящееся, оно бесконечно. Возвращение – процесс. И благодаря этому процессу мы живём – так же, как живут планеты и звёзды.