И. Нойманн

АВТОНОМКА - одиночное плавание боевого корабля

Лодка вдаль уходит ночью,

Разрывая море в клочья,

Разрывая узы счастья

С берегом родным.

В небе звезды, как цветочки,

Шлют ей вслед тире и точки

И моргает ей маяк с земли…

(C. Иванов Лодка вдаль уходит)

Настала очередь подводной лодки капитана 1 ранга Маркова идти на боевую службу в океан. В плане борьбы за мир. Куда-то очень далеко, но никто не знал - куда. Штурман Петров доложил, что получил карты на весь Мировой океан. Леонид Васильевич Марков суеверен, как большинство людей, выполняющих сложную и опасную работу. Выход в море в понедельник или 13-го для него – чрезвычайное происшествие!

Но в этот раз лодка вышла на боевую службу внепланово - 13-го, вместо - 15-го! Три дня отдыха экипажа перед длительным походом - псу под хвост. Командир доложил командующему флотом – отдохнули! Да уж какой там отдых, когда приказ… Дома, в ночь перед выходом, командир не спал, и от невроза покрылся красными пятнами с головы до пят, как потом призналась его жена Тамара. Готовили экипаж месяца два почему-то целыми отделами главка ВМФ. Наверное, серьезное дело намечалось...

Это как раз в сентябре 1973 года, когда в Чили Пиночет устроил заварушку. Замкомандира по политической части товарища Илина В.И. пришлось везти с собой, как штатного. Его, правда, подкрепили опытным работником из политуправления. Высокий моральный и боевой дух поддерживал в экипаже штатный новичок, а опытный политотдельский кадр играл в нарды, смотрел фильмы, читал книжки и, умудренный опытом многолетней службы, ни в какие корабельные дела не лез... Зато штатный Илин бегал по отсекам, и поднимал, как ему казалось, воинский дух экипажа. Заглянув в штурманскую рубку, поинтересовался, прошли ли мы Сэндвич, чем наповал сразил Петрова, занятого поиском “зайчика” на штурманском столе: - Гринвич мы, товарищ заместитель, прошли вчера, а сэндвич съели сегодня утром, - с трудом удержавшись от распиравшего его хохота, просветил моряка Илина штурман.

Когда на 12-е сутки похода вышел из строя ДУК (устройство для удаления контейнеров) и отсеки стали обрастать мусором по самые уши, ничего не оставалось делать, как надувать отсек воздухом, создавая противодавление, разблокировать крышки и ремонтировать устройство. Командир Марков был, конечно, недоволен с точки зрения соблюдения скрытности, но по - другому никак не получалось, как ни старались. ”Фараон” послал в 9-й отсек механика Владимира Малых и молодого карьериста, замполита Илина, для „поддержки штанов” и боевого духа.

В отсеке собрали аварийную партию, подготовили инструмент и индивидуальные спасательные средства. Замполит, шмыгая носом, суетился рядом, сопел и задавал дурацкие вопросы.

- Валерий Иванович, здесь не музей, я не экскурсовод, а у нас дело! Не мешайте нам, пожалуйста, - деликатно попросил механик представителя партии в вооруженных силах и подвинул экскурсанта… В отсек дали воздух высокого давления для сравнивания с забортным . Уши заложило

- Владимир Константинович, а зам-то свинтил в восьмой, - ехидно заметил старшина команды трюмных мичман Гудимов.

– Да и Бог ним! Оно тебе тут нужно? – буркнул мех, наблюдая за давлением в отсеке по манометру. Илин вовремя убыл в 8-й отсек, чтобы не испытывать свою военно-морскую и политическую судьбу. Кто знает, вдруг - вода… Высокий моральный дух в аварийном отсеке он поддерживал из смежного. Разблокировали и открыли крышки устройства. В 40 - сантиметровой, по диаметру, трубе бушевала забортная вода.

- Боцман! Вацлав, держи перископную глубину, ради Бога! Провалишься – утонем к чертовой матери! - удерживая за ноги, сунули щуплого механика в трубу головой вниз. Мех выудил застрявший в нижней крышке ДУКа обломок электрода, устройство собрали, сняли с отсека давление и инцидент был исчерпан. Подводная лодка нырнула в родные глубины и пошла дальше в океан. У Азорских островов командир вскрыл пакет и, прицелившись между двумя горушками, проскочил через Гибралтар в Средиземное море на 100 метрах глубины под многочисленными лайнерами наверху. Чап-чап-чап, их винты слышались отчетливо – вода хороший акустический проводник.

- Лодка легкая, всплывает, не могу держать глубину, - вдруг заявил боцман Гучкас на горизонтальных рулях. А это еще что за беда? Начали принимать воду в уравнительную цистерну

- Лодка тяжелая – тонет, - опять боцман. Шарому пришлось заниматься странной дифферентовкой. “Вывешенная” лодка в проливе вдруг стала трудно управляемой, она становилась то легкой и норовила самостоятельно всплыть, то вдруг тяжелела, и боцман Гучкас с трудом удерживал ее от провала. А фокус оказался простой – в проливе верхний слой, до 100 метров, вливается из Атлантики в Средиземное море, нижний слой – вытекает в океан, но оба потока - с разными удельными плотностями. Закон Архимеда ситуацию объясняет очень доходчиво. Да, кабы знать эти дела с течениями. Это узнали только потом, по возвращении. А пока… пришлось выслушивать командирское недовольство и каждые 15 минут то откачивать из уравнительной для облегчения, то, наоборот, принимать из-за борта.

Полюбовавшись в перископ на итальянский город Неаполь, пошли дальше и попутно в учебных целях отработали торпедную атаку на круизный лайнер, шедший туристическим маршрутом с отдыхающими на борту. Замполит Илин заметил командиру, что негоже, мол, грозить торпедами мирному теплоходу, в связи с возможными международными осложнениями. “Фараон”, не отрываясь от окуляров перископа, пресек миротворчество заместителя:

- Комиссар, брось свои армейские замашки. Каждому – свое! Они на круизе блядей е…т, а мы здесь учимся военному делу настоящим образом! Ленина не забыл? - зам обиженно замолк.

- Папуасы! - безадресно выругался командир и сложил ручки перископа.

Доктор Ревега

Хитрый, как змея, и выпить не дурак <p

(Интерпретация медицинской эмблемы

на погонах доктора – чаша со змеей ...)

На тридцать первые сутки похода, хорошо отоспавшись, доктор подводной лодки Николай Иванович Ревега стал чаще появляться на людях. Ранее – только на пробы пищи на камбузе да на неизбежные планерки у старшего помощника. С приходом на корабль доктор решил, что все офицеры безраздельно в его медицинских руках и что он в любой момент может списать с корабля именно по этому признаку. Он был уверен в том, что все его сослуживцы мечтают служить на атомных кораблях всю свою сознательную жизнь. На отвесной скале сопки ретивые политработники разместили радующие глаз лозунги –“Помни войну” от адмирала Макарова и “Подводник - профессия героическая!”

В заполярном городе, ввиду высокой секретности этого типа кораблей, о подводниках-атомщиках ходили легенды, как об отшельниках, которым от жизни уже ничего не нужно и что они продают свое здоровье за большие деньги в виде денежного дововольствия. Молодухи сочувственно охали и по-бабьи простодушно жалели этих ’’бедолаг, якобы лишенных их любви и ласки. Действительность изрядно не совпадала с романтикой и в сухом остатке фигурировал лишь факт героики профессии, который никак опровергнуть было невозможно. От осознания реальности и бытовухи Николай Иванович поначалу загрустил и прошел, как и все, три стадии становления корабельного офицера.

Первая. С приходом в экипаж после академии его переполняла мысль, что он здесь самый умный, еще бы - академик, очень много чего знает, а они все вокруг – дураки, одичавшие за время многолетней службы за Полярным кругом.

Вторая. Осмотревшись, увидел, как много они все знают, а он – так мало, почти ничего, и пришел к неутешительному выводу, что он сам дурак, а они все - умные.

И третья. Освоился, вписался, кое-что в подводном плавании познал и вдруг понял – все одинаковые. И он, как все. Впрочем, явление… обычное. Все проходят через это…

В большой признательности он бывал временами у лейтенантов-холостяков, любителей гульнуть на берегу с малознакомыми девушками. Через 3-5 дней после гулянки, бывало, они брали доктора под локоток, отводили в сторонку и, преданно глядя в глаза, заискивающе и интимно шептали:

- Доктор, можно с тобой поговорить? - доктор становился важным, как начальник паспортного стола, милостиво выслушивал страдальцев, давал советы и направления в госпиталь. Однако специалист он был умелый и однажды доказал это в далеком море, ловко отмахнув аппендикс помощнику командира Сапрыкину, чем заслужил у экипажа непререкаемый авторитет.

Боевой пост этого главного корабельного “лодыря” находится прямо в его каюте, где между шкафчиками с препаратами группы А и Б, уютно устроена узкая коечка. Доклад о готовности к бою и походу лекарь производит не отрывая голову от подушки, заботливо застеленной вафельным полотенцем. Когда доктор выползает из своего убежища по службе или по нужде, на сытой, заспанной физиономии отчетливо проявляются вафельные следы. Эскулап проявляет недюжинное служебное рвение и упорство перед походом, чтобы выявить хворых, нытиков или с зубными проблемами, чтобы подлечить их на береговой базе, или, еще лучше, списать от греха, чтобы не иметь с ними проблем в море и не испытывать свою профессиональную медицинскую судьбу.

- Зубы надо оставлять на берегу! - это его мудрое изречение. При этом он тщательно скрывал от экипажа наличие у себя портативного зубосверлильного аппарата, чтобы не нарываться на просьбы о стоматологической помощи. Портативная бормашина! Трудно себе представить это “удовольствие” от общения с нею как для пациента, так и для доктора. А обычно вся лечебная деятельность в море заключалась в терапии любых заболеваний аспирином и анальгином, которые он выдавал матросам, ломая таблетки пополам. Моряки - народ-то в основном здоровый.

Воспрявши от сновидений, доктор вдруг ополчился на кока Перелогова и устроил настоящую ревизию камбузных помещений. Результат нашел отражение в рукописном диалоге в журнале пробы пищи, этом историческом документе боевых событий интендантской службы.

- На камбузе тараканы! - врач, майор мед. службы Ревега.

- Что с ними делать? – кок, мичман Перелогов

- Уничтожать! – врач, майор мед. службы Ревега.

- Чем? – кок, мичман Перелогов.

- Подручными средствами! – врач, майор мед. службы Ревега.

- Перебил врукопашную пятерых, что делать дальше? - кок, мичман Перелогов.

- Продолжать, – врач, майор мед. службы Ревега.

- Уничтожил еще пятерых, продолжают размножаться! - кок, мичман Перелогов. После этой выразительной коковой фразы доктор как - то увял, прекратил переписку и утратил интерес к тараканьей теме, поскольку продолжение ее грозило ему профессиональным фиаско. Средств массового истребления ″пруссаков″ для победного завершения проблемы с насекомыми в море у потомка Гиппократа, естественно, не было.

- Тараканов нужно оставлять на берегу, – философски изрек кок, мичман Перелогов, и был, конечно, по своему прав. Пришлось мириться с рыжими соплавателями.

Всеобщая витаминизация

Будем лечить или пусть живет?

(Из медицинского анекдота)

Николай Иванович вдруг ужесточил контроль за закладкой в пищу поливитаминов. Полукилограммовые банки с желтыми драже брали в поход в несметных количествах, и при дефиците объема провизионок их рассовывали по разным корабельным углам в отсеках - за трубопроводы, короба вентиляции, распределительные щиты, шкафчики для одежды. При качке они, естественно, оттуда выкатывались и с грохотом носились под ногами. Старший помощник зеленел. Предполагалось, что, готовясь к бою и походу, в отсеках все закреплено по–штормовому. Теперь командир ядовито интересовался у Пергамента:

- Что там у нас громыхает по отсекам? Ты не в курсе? - Евгений Петрович был в курсе, срывался с места, как ужаленный, и несся по отсекам, рассыпая по дороге “фитили”

Поливитамины хорошо шли у личного состава горстями с сухарями и водой на ночных вахтах, после чего поначалу высыпала крапивница, а моча становилась оранжевой. Но молодые организмы быстро адаптировались и все было бы хорошо, если бы доктор не вмешался. Потомок Гиппократа поинтересовался на камбузе - как закладываются в пищу поливитамины, и, узнав, что – никак, профессионально возмутился. Основательно намылив шею интенданту, доктор велел немедленно исправить положение и уже в обед команда получила вместо компота какую-то вонючую сладковато-горькую, ни на что не похожую жидкость. Экипаж возмутился. Набросились на интенданта, но тот переадресовал к доктору. А он заявил – инструкция, авитаминоз и - не отменил. В экипаже разнесся слух, что доктор сыплет в компот таблетки „от “баб”! И – пошло… Самые озабоченные своим будущим гурьбой повалили к командиру. Отец – командир Марков, он же “фараон”, вызвал доктора и попросил отменить процедуру:

- Николай Иванович, - увещевал доктора командир, - они и так их употребляют немеряно!

- Товарищ командир, у меня инструкция, - уперся доктор.

Он совал под нос “фараону” какие-то медицинские бумажки - инструкции, приказы, наставления и стращал жуткими последствиями авитаминоза. Командир тоже был служакой и, после долгих переговоров, сдался. Экипаж еще два дня горестно употреблял эту верблюжью мочу вместо компота, а на третий день компот вдруг похорошел, и жизнь опять обрела смысл. У всех, кроме доктора. Эскулап продолжал с омерзением глотать эту жижу за обедом в кают-компании, едва сдерживая гримасу отвращения. Все остались при своих интересах. Только у вестовых офицерской кают-компании прибавилось хлопот – сыпать в докторский компот витамины и следить, чтобы кружки за столом не перепутали.

В экипаже еще долго обсуждалась тема таблеток “от баб”, а кое-кто даже утверждал, что ощутил первые симптомы.

Как началась война

Кому война, а кому-мать родна…

(известная поговорка )

Что-то приключилось со связью - ее не было. Могилевич с опечаленным видом метался между своими приемниками-передатчиками, но “квитанции” с Большой земли на свое радио получить так и не смог. Пашка доложил командиру, что по его предположениям водорослями и планктоном затянуло корпус, рубку, выдвижные устройства, антенны связи и поэтому…

- Вечно у вас все не слава Богу, - проворчал Леонид Васильевич, поскольку стало ясно, что при таком раскладе нужно всплывать и чистить антенны, а обстановка-то боевая, американский авианосец рядом со всем своим противолодочным окружением, - ну смотри, Могилевич! - местный “маркони” виновато съежился и скрылся в своей рубке. Но без “квитанций” нельзя. Никак нельзя. Без “квитанций” подводники не знают - получила ли Москва их сообщение. Ведь если радио в штабе не получено, то субмарина считается потерянной, и Москва может предположить, что что-то случилось. Через установленное нормативами время начнется поиск. Разыскивать пропавшую подводную лодку занятие трудное, дорогостоящее, а в условиях боевых действий в Средиземном море вообще немыслимое. Но без связи подводники не имеют разведсводок, не знают, что сейчас творится в море и в мире, что там дома, как там их родные. Мироощущение ограничено замкнутым пространством и отсутствием информации. Вырабатывается своеобразная психология и складывается микромир. Мудрый в житейских делах капитан-лейтенант Лисицын объяснил - человек такая скотина, что привыкает ко всякому неподобству. Всплыли субтропической ночью и, вдыхая ароматный морской воздух, чистили антенны от толстого слоя зелени, подтягивали крепеж. Надышались, накурились, погрузились. Радиосвязь наладилась, уже пошли разведсводки и бытовая информация о том, о сем - что, где, когда. Нестерпимо хотелось повидать того урода, который эту информацию готовил и набить ему физиономию, такая она (информация) серая и бестолковая, попросту - никакая. Морда, сочиняющая ее, наверное, такая же - серая… Ни уму, ни сердцу - о соцсоревновании и чуть-чуть о погоде… И как лыжница Сыромятникова одержала победу в гонке на 10 км. Хорошо, что старший от политотдела догадался еще на берегу записать на магнитофон приветы от офицерских жен, и Шарый на третьем месяце похода услышал милый Настин голосок - “Андрюша, родной…” И Алешкин - “па-а-апочка-а-а!”…Впечатения непередаваемые - дух захватило и слеза навернулась.

День за днем на позиции лодка нарезает галсы - то по диагонали, то по периметру. Иногда меняет глубину. Проходят тренировки для поддержания и повышения „боевого мастерства”, как выражается заместитель командира по политической части. Будет приказ, и экипаж исполнит то, к чему предназначен… Полетят ракеты, если дело дойдет! Артиллерист - ракетчик, который главный на кнопке, глазом не моргнет…

- Валек, а ведь тебя мировой трибунал признает военным преступником и объявит в международный розыск, - подкалывают ракетчика Кумынина, - миллиона два завалишь своими дурами! Неужели нажмешь кнопку? - в двух ракетах из восьми – ядерные боеголовки. Не слабо!

- Нажму, - говорит Валек, и родниковая чистота его глаз не замутняется глубиной мысли.

- А мне по барабану! У меня приказ! Это они там наверху пусть разбираются! А я - кто? Я - что?

Становится как-то не по себе от изуверской простоты ситуации. Все стараются об этом не думать – может, обойдется? Но эти мысли не проходят или проходят, но ненадолго, потом опять возвращаются. Они навязываются прочным корпусом, повседневной подготовкой, направленной пропагандой политработника с постоянным упоминанием вероятного противника и необходимости люто его ненавидеть. Честно сказать, люто почему–то не получается.

Но напряжение есть, потому что образ мысли сформирован и есть внутренняя готовность… ко всему. Два часа ночи. Вахта на пульте ГЭУ. Стрекочут приборы, гул механизмов ровный, ход постоянный, готовность 2. Часть экипажа, что не на вахте, спит. Спать хочется нестерпимо - "собачья вахта”. С ноля до четырех. Хотя с четырех до восьми тоже… не кошачья… Офицеры управления на пульте главной энергетической установки Донцов и Лисицын пытаются разговорами победить дремоту. Только что всплыли на сеанс связи.

Может будет что-то новенькое? Ждут… И точно - шифровальщик притащил в центральный пост радиограмму с сообщением о начале войны арабов с Израилем. Эту „приятную” новость все, кто в центральном посту, читали в расшифрованной радиограмме. В ней была расписана роль и позиция подводной лодки относительно 6-го американского флота, как вероятного противника в этом конфликте. Замполит стал белым, как бумажный лист формата А-4. В застывших стеклянных глазах читались глубокое сожаление об избранной служебной стезе, безысходность и полная прострация. Возбудителя боевого духа, штатного Илина, стало жалко, как несправедливо наказанного ребенка. Хотелось по-матерински прижать его к груди, гладить по лысеющей головке. Через несколько минут он, правда, спохватился и его охватила судорожная энергия какого-то действия.

Дрожащими руками он включил все тумблеры громкоговорящей связи с отсеками и на пульт управления, где несли вахту операторы Донцов с Лисицыным, хлынул поток звуков из центрального поста - шум и его истошный вопль:

- Внимание, внимание! Началась война! - и “Каштан” отключился. Офицеры оцепенели! Все! ВСЕ!!! Это начало – ракетно-ядерная война??! Мысль пронзает и в животе ноет от предчувствий… Их ракеты уже накрыли нашу базу вместе с военным городком, где жена и ребенок, теперь подлетают к Горькому, где родители. Ступор, глаза в одну точку – неужели началось! Не успели обменяться впечатлениями, как включился динамик громкоговорящей связи и голосом замполита продолжил:

- в Израиле! - чтоб ты пропал!

Отпускает медленно, но впечатление остается надолго. На целый день. Илин не хочет, да и не может своими куриными мозгами понять, что же он такого плохого сделал:

- Я объявлял, а мне мешали! - ему мешали! А мы …? Кто нам открутит назад завернутые в жгут нервы? Завернутые двумя словами - началась война! Всего-навсего тринадцатью буквами русского алфавита! А сколько в них страшного содержания! Согласно разведсводке один авианосец 6-го флота США в этот незабываемый момент уверенно выходил из Гибралтара в океан, другой стоял в Барселоне, по коему поводу матросы отчаянно негодовали:

- Вот это чудо! Американцы с испанскими девками по кабакам, а мы тут на воздух в боевые баллоны торпед набили и принимаем целеуказания, кого бы… Ну где справедливость?

Правда, два других авианосца находились в восточной зоне Средиземного моря. Через несколько дней американцы, однако, спохватились и их “Фантомы” с авианосцев стали облетывать корабли над топами мачт (что вообще-то запрещено международной конвенцией), а орудия их крейсеров взяли на прицел корабли 5-й оперативной эскадры Черноморского флота. Облетывали, правда, до поры до времени, пока один лихой советский командир, обозлившись не на шутку, не расстрелял из корабельной зенитной артиллерии очередного лихача F- 4. Шутник-бедолага упал за кормой и пустил пузыри. Москва на запросы командира ″что делать?″ на всякий случай промолчала, а американцы после этого облетывать перестали. Поняли, что у советских тоже есть “Кольт”, в понятии янки - великий уравнитель, и веселье здесь неуместно. Даже дипломатическую ноту не прислали. В Москве, в Главном штабе ВМФ, долго дискутировали - наградить лихого командира или, наоборот, наказать по всей строгости, чтобы неповадно было? Ждали до последнего - будет американская нота или нет. Изнасиловали запросами Министерство иностранных дел, и, когда, наконец, выяснилось, что ноты нет и не будет, облегченно вздохнули и, расщедрившись, наградили проблемного командира аж "Красной Звездой" - за героизм и решительные действия в сложной боевой обстановке. А лихой уже месяца два в расстройстве чувств пил горькую, готовясь к вольной гражданской жизни, поскольку на местном уровне по приходу ему намекнули, что самодеятельность на нашем флоте не поощряется и что за это его самоуправство он будет уволен в запас вчистую без прав на пенсию и ношение военной формы… Теперь пришлось пить уже за орден... И все повалили к нему… поздравлять. Даже тот, кто готовил приказ на его увольнение...

Капитан-лейтенант Лисицын, которого “началась война” застала за сочинением личных социалистических обязательств, c перепугу наваял специально для замполита Илина, слабоватого в ядерной физике, заманчивый почин:

- 12. Каждый нейтрон - в ядро! - это он о ядерном реакторе...

А вы спросите его, что он при этом имел в виду? Экономию ядерного топлива? Но Илину очень понравилось и на всех планерках он ставил Лисицына в пример.

Война отменяется. Горячая. А холодная продолжается…