(роман)

И. Шёнфельд

Макс помогал своей неожиданной, драгоценной гостье подниматься по лестнице и всё ещё не верил своему счастью. Знакомый запах её духов кружил ему голову.

– Только у меня не убрано, – спохватился он в панике.

– Конечно, как и положено настоящему холостяку, – засмеялась Николь, – но это хорошо, Макс, что у тебя не убрано. Если бы было убрано, то я начала бы ревновать... Я шучу... Я сама виновата, Макс: приехала неожиданно, без предупреждения.

– Ты насовсем приехала? – задал Макс несвоевременный вопрос и прикусил язык: не следовало подталкивать судьбу. Они уже стояли у входной двери в его аппартаменты. Николь ему не отвечала, как будто не расслышала вопрос. Ну и хорошо. Потом, скоро это и так станет ясно.

Макс выдал Николь чистое полотенце и бутылку шампуня, проводил её до занавески душа и сказал, что приготовит кофе. Сквозь грохот сердца и шум крови в ушах он слышал, как плещется вода в душе и тыкался невпопад руками, путаясь меж кастрюлек, ложек, чашек и прочей кухонной утвари, необходимой для кофепития. Дважды он пролил воду, затем понёс кипяток к холодильнику вместо того, чтобы достать оттуда молоко – короче, сдурел окончательно, сотрясаемый вопросом: зачем она приехала? Что теперь будет? Неужели свершилось? Неужели она останется? Неужели наступает для него новая жизнь? Жизнь, о которой он так мечтал все последние годы... От волнения он метался с горячим чайником в руке по комнате, другой рукой кое-как поправляя постель и заталкивая беспорядочное бытовое тряпьё куда попало с глаз долой. Чайник он снова поставил на газовую плитку, когда Николь, переодетая в домашний халатик, уже выходила из душа, прекрасная как русалка Лореляй из старой немецкой сказки. – «Халатик! Оня взяла с собой домашний халатик!», – яростно шептал Максу в ухо перевозбуждённый Амурчик,- ты соображаешь что это значит?»... А Макс между тем застыл на месте, любуясь и восхищаясь Николь, но не мог не отметить взглядом дельца, которым он стал в последнее время, что Николь выглядит слегка постаревшей и сильно уставшей. Что-то её угнетало.

– Садись, Николь. И рассказывай. А я буду слушать. Потому что про меня ты всё уже знаешь – я тебе обо всём писал.

Николь опустилась в кресло и стала смотреть на Макса странным взглядом: вроде бы ласковым, но в то же время и озабоченным, и печальным.

– Что, Николь? Что-то не так?

Она покачала головой, и нельзя было понять, что она хочет этим сказать: всё хорошо, или что-то случилось? Макс не выдержал её молчания:

– Николь, ты ко мне приехала? – Вопрос был глуповат: ну, не к Адаму же Смиту она приехала за деловой консультацией, на самом деле. Но Николь поняла его. Помедлив, она ответила коротко: «Да».

– Надолго?

Ответ снова был коротким и прозвучал горько: «Нет».

– Тогда... скажи мне... Я ждал тебя всё это время. Не вернулся в Америку, чтобы оставаться поблизости...

– Я знаю, Макс. Чтобы нам оставаться поблизости, приехала сюда и я...

Это звучало непонятно, но Макс задал другой вопрос, который занимал его в данную секунду ещё больше:

– Грэй знает?

И снова Николь помедлила, и глядя чуть в сторону, мимо Макса, ответила неопределенно:

– Том в Америке. Возвращается послезавтра.

Повисла пауза. В тишину ворвался свист чайника. Макс бестолковыми движениями принялся заваривать кофе. Уронил пачку. Николь забрала у него ложку: «Я сама заварю, сиди». Она казалась намного спокойней Макса. Хотя ложечка подрагивала и в её руке. Она разлила напиток по чашкам, сделала глоток и сказала:

– Мы уезжаем, Макс. Мы с Грэем покидаем Австралию, – и у Макса оборвалось сердце.

– Как уезжаете? Почему? Когда? И ты тоже? Насовсем? Но я думал… – он замолчал, борясь со спазмом в горле.

– Макс, дело в том, что Тома отзывают. Фирма „S&G“ – это всего лишь одна из частей большого концерна... В общем, Грэй нужен в другом месте и обязан подчиниться. А я должна ехать с ним... Но я не хочу потерять тебя. Поэтому я здесь. Я... я хочу забрать тебя с собой... с нами...

Макс не верил своим ушам, он вообще ничего не понимал.

– Что значит забрать, Николь? Я что – чемодан? Или домашний пудель? Как это вы меня заберёте с собой? В какой роли?

– В роли профессионального подрывника высшего класса, Макс.

– Не понял. Я не работаю на фирме „S&G“, я уволен год назад. И я не подрывник больше, я – бизнесмен, владелец магазина. Я состоятельный человек. Я думал, что придет день, и ты останешься со мной, и мы будем жить здесь, в Элис Спрингс, или где-нибудь еще – где захочешь. Я ничего не понимаю...

– На самом деле всё просто. Три года подряд Грэй докладывал руководству в своих отчетах о том, что у него есть уникальный специалист-подрывник. Потом он тебя уволил. И вдруг у него потребовали, чтобы он откомандировал тебя в распоряжение Центра. Он сознался, что ты уволен. Его обругали. Потом его вызвали в Америку. Объявили о переводе. Узнавали о тебе. Он сообщил, что ты занимаешься другим делом, открыл магазин. Это я ему сказала про тебя. Призналась, что ты мне пишешь. Мы поссорились. Но это теперь уже неважно... От него потребовали, чтобы он уговорил тебя вернуться в Америку. Ты нужен фирме на каких-то фантастических условиях, которые даже самому Грэю не снились, как я поняла... Что-то там с глубинным бурением, что ли – я не знаю... Но Том сказал, что убедить тебя не сможет, потому что ты с ним даже говорить не станешь. Вот. И тогда Грэй попросил меня, чтобы к тебе обратилась я. Чтобы уговорила тебя. Получилось смешно. Грэю посулили серъезные неприятности по службе, если он тебя не доставит в Америку, на фирму, а он ревнует к тебе, как бешеный, и всё равно просит меня уговорить тебя. А я, со своей стороны, только обрадовалась: ты поедешь с нами в Америку, и мы снова будем поблизости.

– А дальше?

– А дальше время покажет. Всё меняется в жизни... мы с тобой уже говорили об этом. У меня есть такое подозрение, что Том... что Грэй вернется к своей первой жене. Она очень больна. Она всё ещё любит его. Сыновья поставили ему что-то вроде ультиматума. Он любит меня, но очень мучается. Он порядочный человек, Макс, но очень одержимый. У него космические идеи какие-то... Иногда из-за них он даже про меня забывает... В общем, если он решит уйти от меня, то я не буду его удерживать. Но я не хочу, чтобы первый шаг исходил от меня. Ты должен меня понять, Макс.

– Да, я должен тебя понять, Николь. И ещё я должен сидеть потом и ждать, когда Грэй примет своё историческое решение. А если он не примет его никогда, то чего мне останется ждать тогда – его похорон, что ли?

– Макс!

– Прости меня. Но всё это просто невероятно!

– Да, это невероятно. Пусть будет невероятно. Но ты ответь мне: ты вернешься со мной в Америку?

– С тобой – да. С Грэем – нет.

– Макс, я спрошу тебя иначе: ты поедешь в Америку вслед за мной, чтобы мы могли там видеться и... быть в дальнейшем вместе?

– В каком дальнейшем?

– Не знаю. Но без первого шага не может быть и следующих. В общем, я приехала сюда за тобой. Ты поедешь?

– Тогда ответь сначала ты мне: ты останешься у меня... до завтра?

Николь опустила глаза и тихо ответила: «Да». Сердце Макса подпрыгнуло, сделало кульбит и замерло. Амурчик ахнул. Пересохшим горлом Макс сказал:

– Я поеду за тобой в Америку.

Описание того вечера и последовавшей за ним ночи – не для посторонних. Воспоминание об этой ночи унесли с собой только двое – Макс Триллер и Николь Грэй. Да ещё Амурчик незримо находился с ними. Поначалу он жутко переживал, что от великого смятения чувств у его подопечного Макса ничего не получается, а потом, когда Николь взяла инициативу в свои руки и всё пошло-поехало-завертелось-запрыгало и застонало на высший балл с двумя плюсами, Амурчик пришёл в полный восторг, хохотал, взвизгивал и гремел посудой и мебелью. Он продолжал куражиться и после того, как измождённые любовники уснули под утро. Они уснули, а Амурчик продолжал носиться по райским кущам в образе говорящего попугая и декламировал стихи неизвестных авторов любовного содержания. Время от времени он прекращал декламировать и, прикинувшись соловьём, оглушительно насвистывал мелодию свадебного марша Мендельсона. А один раз он упал с ветки прямо на плечи Максу, обхватил голову Макса мощными, душными крыльями и принялся страстно целовать его в губы. Макс отталкивал его, отплёвывался и кричал, что ему нужна белая игуана, а не зелёный попугай. Амурчик тут же обращался в голую игуану, и Макс падал с ней в траву. Он чувствовал себя абсолютно счастливым, таким счастливым, что от этой горы счастья делалось жутко...

А потом настало утро, и Николь уехала. Макс хотел сопровождать её, или поехать вслед за ней до поворота на Роксби, но она ему запретила. Машину она водит хорошо, сказала она, и память о безумной ночи не даст ей уснуть за рулём.

Когда её машина скрылась за поворотом улицы, Макс, сияя счастливыми глазами, вошёл в свой салон по имени «Николь». Его дорогие, бесценные друзья-аборигены, Рафаэль и Адам, встречали его широчайшими улыбками, хотя и отводили деликатно глаза: они у себя внизу всё слышали, он не давал им спать до рассвета. И за это их уважение к дорогому шефу и другу возросло ещё на порядок. Макс пригласил их вечером в ресторан – отметить годовщину блестящих успехов фирмы. Но только все трое знали, что отмечается на самом деле: ночь Белой игуаны.

Ещё через две недели Николь позвонила Максу из Сиднея. Она и Грэй были уже там. Николь сообщила, что они вылетают в Штаты двадцать седьмого апреля, а Максу забронированы места на восьмое мая.

– Заберёшь билеты у Стива, – сказала она, – он тебя и в аэропорт доставит, если захочешь. Он будет в твоём полном распоряжении. Ты не забудешь? – восьмое мая, в двенадцать-сорок по местному времени. Да как ты можешь забыть? – это ведь твой день рождения, Макс: видишь, я тоже помню... А раньше мест не было, – начала оправдываться Николь, – но это даже как-то символично получается: в свой день рождения ты как будто бы рождаешься заново для новой жизни...

– Для новой счастливой жизни, – поправил её Макс. Но его интересовал в данный момент совсем другой вопрос:

– Как я найду тебя в Штатах, Николь? По какому адресу? По какому телефону?

– Макс, я еще сама не знаю точно. Сначала мы будем в гостинице фирмы, я так поняла Тома. Но ты сразу всё узнаешь, как только прибудешь. Тебя у трапа самолёта встретит сотрудник фирмы по имени Джереми Кларк. Он отвезёт тебя в центральный офис. Он тебе всё объяснит и про новую работу, и обо мне. Макс, милый, поверь: я сама почти ничего не знаю... Грэй со мною в ссоре... сам понимаешь почему. Вместо того, чтобы быть благодарным за тебя... – и она засмеялась абсурдности своей последней фразы. – Да, и ещё, Макс. Грэй велел сообщить тебе, что на пятнадцатое мая тебе забронирован обратный билет в Австралию. Это на случай, если ты откажешься от делового предложения фирмы. Я допускаю, что Том будет не против, если ты откажешься. А я не хочу этого. Лучше бы ты порвал обратный билет. Но это твоё решение, Макс.

– Я порву обратный билет, Николь. Даже если откажусь от делового предложения фирмы.

– Прощай, Макс.

– До скорого свидания, Николь. Я люблю тебя, – в трубке возникла секундная пауза, потом голос Николь, – Макс, милый мой мальчик, я тоже... но мне нужно теперь положить трубку... – и связь прервалась. Видно, Грэй был где-то рядом.

Восьмого мая Макс вылетел из Элис Спрингс в Сидней. Свой «Лэндровер» и всё своё имущество он оставил на сохранение друзьям-аборигенам. На имя Адама Смита он оформил всеобъемлющую доверенность на ведение дел магазина-салона – с правом нанимать и увольнять работников, распоряжаться всеми финансовыми вопросами и принимать решения по сделкам. Зарплату Адаму он повысил вдвое, оставив за ним право устанавливать вознаграждение за работу Рафаэля по собственному усмотрению.

Братья проводили Макса в аэропорт, и когда он уходил на посадку, они кричали ему вслед хором: «Возвращайся скорей, Макс, мы будем ждать тебя!».

Вряд ли ещё кому-то из белых людей доводилось и ещё доведётся впредь слышать такие слова из уст австралийских аборигенов.